О «Тайне мертвых душ», или Как не сломать ключ метода в замке текста

Статья Бориса Левинова «Есть ли тайные смыслы в поэме Гоголя «Мертвые души»?» укрепила автора этих строк в убеждении: если в художественном тексте что-то нехорошо, значит все нехорошо; в литературоведческом же если хоть что-то хорошо, то читатель не зря потратил время. Любопытные наблюдения в статье Б. Левинова есть. Но в целом это тот редкий случай, когда обильные недостатки интереснее отдельных достоинств. Любительские во многом подходы автора и манера их подачи обнажают те методологические «заводи» сюжетно-смыслового анализа художественного текста, которые в регулярном литературоведении порой нелегко различить за строгой дисциплиной изложения и безупречным слогом.

Не буду подробно пересказывать статью, с которой читатель может ознакомиться в этом же номере. Основная ее идея состоит в том, что постоянным подтекстом облика, поведения и приключений Чичикова в первом томе «Мертвых душ» (далее в тексте — МД1) является фигура и судьба Наполеона Бонапарта. По мысли автора статьи, главная идея поэмы в следующем: Чичиков — «приобретатель» — угрожает современной писателю России так же масштабно, как в недавнем прошлом ей угрожало наполеоновское нашествие. В то же время перед нынешним, «чичиковским», нашествием Россия беззащитна, поскольку утратила дух единства, сплоченности и самоотверженного служения общему делу, присущий ей в 1812 году. Доказательства наличия «наполеоновского» подтекста в образе Чичикова, которые приводит Б. Левинов, и выводы, которые он делает, как раз и отражают, а точнее, обнажают ряд «проблемных» в методологическом отношении мест современного подхода к художественному тексту.

1. «Шифрование» и «редактура» подопечного писателя

Стремясь во что бы то ни стало доказать параллель (Чичиков — Наполеон), Б. Левинов объединяет их биографии (наполеоновская прослеживается по известной книге Е. Тарле) по чертам, которые можно обнаружить в судьбах десятков других героев — как исторических, так и литературных. Так, переклички между биографиями Наполеона и Чичикова он видит в том, что оба дворяне, оба отбывают на учебу в сопровождении отцов, к обоим дурно относятся одноклассники — в том числе из-за их малорослости (в отношении Наполеона не скажу, но в биографии Чичикова такого не припоминается). Оба по окончании учебы похвально аттестованы, но рано теряют отцов, должны улаживать проблемы с наследством и живут впроголодь — но без остатка посвящают себя избранному делу. Оба бросают девушек, на которых должны были жениться. Слова повитухи о младенце Чичикове: «Ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца» — напоминают, по мнению Б. Левинова, слухи о рождении Наполеона не от отца Карло Бонапарте, а от любовника матери Летиции, графа де Марбеф, — первого губернатора Корсики.

Практически всё в тексте поэмы Гоголя представляется автору статьи «шифром» объявляемой им идеи. Время года, когда Чичиков оказывается у Коробочки, напоминает лето, действие в гостиной помещицы происходит, судя по стенным часам, в два часа ночи с воскресенья на понедельник. Именно в два часа ночи 24 июня Наполеон форсировал Неман, о чем писал супруге Марии-Луизе. Коробочка, до того невероятно услужливая к Чичикову, несмотря на глухую ночь, не стремится успокоить героя во время жуткой какофонии дважды бьющих часов. Этим, полагает Б. Левинов, Гоголь стремится привлечь внимание читателя ко времени появления Чичикова у помещицы и его «военному» смыслу. Разговор двух мужиков о карете Чичикова, которая доедет до Москвы, но не до Казани, перекликается, по мнению исследователя, с ожидаемым французами отступлением русских из Москвы на Казань.

В первой главе при въезде Чичикова в гостиницу среди его багажа фигурирует завернутая в синюю бумагу жареная курица. В синюю бумагу в те времена не заворачивали влажные продукты, чтобы на них не перешел краситель. Больше о курице не упоминается — поужинал Чичиков телятиной и кислыми щами. «Немотивированное» появление курицы в синей бумаге Б. Левинов объясняет тем, что «карикатурой» на французское написание имени Napolеon является якобы Napouleon, а «poule» означает как раз «курица». Синий цвет куриной обертки автор соотносит с синими мундирами французской гвардии в эпизоде из воспоминаний Дениса Давыдова, где гвардия прикрывала отступающего из Москвы императора от партизан.

По подсчетам автора статьи, Чичиков проводит в городе N до момента своего вынужденного и поспешного бегства те же 36 дней, что Наполеон провел в русской столице. Кроме курицы, Чичикова сопровождают сапожные колодки, которые для современников Гоголя ассоциируются со ссылкой в отдаленные уголки России, но с учетом заданной исследователем параллели речь, конечно же, идет о ссылке на Эльбу и на Святую Елену.

Самым бесспорным, в глазах Б. Левинова, аргументом в пользу наполеоновских подтекстов образа Чичикова являются «климатические» нестыковки в гоголевских описаниях одежды и занятий героев МД1. Так, Чичиков, отправляясь к Манилову, надевает зимнюю шинель на больших медведях и проезжает в бричке мимо мужиков, закутавшихся в овчинные тулупы. В то же время читатель встречает на страницах первого тома поэмы мальчишек в замаранных рубашках, выпрашивающих подаяния у гостиницы, из которой выехала бричка, а также баб «по колени в пруде», волокущих бредень с уловом; клумбы с кустами сиреней и желтых акаций, березы, возносящие «свои мелколистные жиденькие вершины». Чичиковская шуба, как утверждает Б. Левинов, не подчиняется правилам «весенне-летнего» сезона в силу своей эмблематической роли: она указывает на обстоятельства бегства Наполеона из России. По воспоминаниям графа де Коленкура, Наполеон особенно страдал от холода во время переезда из Вильно в Ковно, и граф вынужден был отдать ему свою шубу.

По мысли исследователя, восхождение «звезды» Чичикова якобы совпадает с «закатом звезды» Наполеона в 1821 году (хотя политический закат Наполеона — 1815 год и Ватерлоо, а в 1821-м он умирает в ссылке). Шинель на больших медведях, сапожные колодки и курица, завернутая в синюю бумагу, напоминают о финале Наполеона и в то же время представляют экспозицию аферы его последователя. План Гоголя, по мнению Б. Левинова, состоял в том, чтобы развернуть «наполеоновское» время вспять от ухода его с исторической сцены до момента, когда он был на вершине успеха. А затем пройти «наполеоновский» путь Чичикова в «нормальном» направлении.

Оставлю без комментариев уровень доказательности этих примеров, но, как это часто бывает, в конечном итоге аргументом одного авторского тезиса служит другой — озвученный ранее. Это, по-видимому, неизбежно приводит исследователя к «редактуре» Гоголя. Беззащитность Руси перед новым «Наполеоном» — Чичиковым подтверждает, по мнению Б. Левинова, финальное лирическое отступление МД1, где Русь «не дает ответа» на вопрос автора: «Куда ж несешься ты…» При этом финальная фраза «…и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства» в позицию автора не вписывается — а потому и не цитируется. Возможно, сказывается тут и малый интерес автора статьи к реальным убеждениям Гоголя, многократно и акцентированно выражаемым в «Выбранных местах из переписки с друзьями», которые сам Б. Левинов охотно цитирует по другим поводам. Гоголь не только не видел беды России ни в самодержавии, ни в крепостном праве, ни во всевластии чиновной бюрократии, но считал все это вершиной развития мировой государственной морали и воплощением здравого смысла. В российском государственном устройстве, по его убеждению, «…чем больше всматриваешься в организм управления губерний, тем более изумляешься мудрости учредителей: слышно, что сам Бог строил незримо руками государей. Все полно, достаточно, все устроено именно так, чтобы споспешествовать в добрых действиях, подавая руку друг другу…»## Гоголь Н. В. Выбранные места из переписки с друзьями // Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. в 14 тт. Т.