О ритме художественной прозы

Наблюдения писателей над собственным творческим процессом дают, как правило, немало ценного материала, связанного с теми многообразными потребностями и задачами, которые возникают в повседневной практике всего писательского «цеха». Разумеется, эти наблюдения представляют и самостоятельный исследовательский интерес, способствуют развитию литературной науки.

В различных творческих аспектах интересна и публикуемая ниже анкета о ритме прозы. Писатели, обратившись к проблеме, казалось бы, узкой, имеющей прямое отношение к «технологии» литературного труда, особенностям формы произведения, вместе с тем наглядно раскрывают, как сложен и богат процесс творчества. Очевидно, что он менее всего сводим к эксплуатации определенных приемов и не строится на каком-то одном «импульсе» (взять хотя бы самое понятие ритма). Произведение начинается с замысла, диктуемого реальными задачами жизни, содержательность творения обуславливает его структуру. Пульс эпохи, дыхание времени, «шаг истории» – это убедительно показано в ряде писательских размышлений – задают тон и ритм подлинно художественному созданию, отражающему жизнь и деяния нашего современника.

Естественно, что в характеристиках творческого процесса сказывается индивидуальность писателя, отсюда и дискуссионность некоторых печатаемых в этой подборке ответов.

Проблема ритма прозы, очевидно, может быть полнее всего освещена при участии тех, кто сталкивается с ней на практике, поэтому редакция предоставила возможность выступить на страницах анкеты и переводчикам.

Перед писателями и переводчиками художественной прозы были поставлены три вопроса:

1. Как Вы относитесь к понятию – «ритм художественной прозы»? Проявляется ли ритм только в некоторых отрывках так называемой «ритмической прозы» (например, «Чуден Днепр при тихой погоде…» Гоголя) или же ритм присущ всей художественной прозе? Отличается ли в этом смысле художественная проза от научной, публицистической, деловой и т. д.?
2. Важна ли для Вас проблема ритмического строения собственных прозаических произведений? Осознается ли ритм прозы в процессе Вашей творческой деятельности, в если осознается, то на каких этапах творческого процесса?
3. Связан ли, по Вашему мнению, ритм с сюжетом, композицией, системой характеров прозаического произведения?

В комментарии к анкете (составленной в проведенной по инициативе М. Гиршмана) учтены не только ответы, которые публикуются ниже, но и высказывания других писателей и переводчиков – В. Пановой, В. Каверина, В. Белова, А. Злобина, Л. Карелина, В. Кетлинской, А. Голембы, С. Апта, Г. Богемского и др.

Мариэтта ШАГИНЯН

Ритм присущ всему живому – без ритма не может быть течения времени. В литературе (в прозе) – ритм естествен, как дыхание, но он бывает и поверхностным, искусственным, манерным и т. д. – и глубинным, без которого настоящему художнику вообще невозможно создать совершенную вещь. Этот подлинный ритм есть в «Капитанской дочке»- не только в «Чуден Днепр при тихой погоде…». Чаще всего сразу бросающийся в глаза ритм, скандируемый при чтении, – надоедлив, неприятен, нехудожествен в прозе. Глубинные ритмы прозы рождаются бессознательно для настоящих творцов. Подъемные эпохи, всем народом переживаемые, отражаются в прозе пафосным ритмом, например, многие книги 20-х годов, написанные после Октябрьской революции, – такие, как «Падение Дайра» Малышкина. У меня в те годы гекзаметрально-ритмично вылилась «Перемена», независимо от моей воли, под влиянием революционного подъема всей страны. Но и «Гидроцентраль» ритмична незаметным глазу движением синтаксиса.

Ритм наиболее ярко отражает индивидуальность писателя, но он не связан ни с какой жанровой формой специально (разве что подражательно, для характеристики предмета, подражания – в шуточных пародиях, но это ведь не проза!). Он связан с тем великим волнением художника в его творческом процессе, который именуется «вдохновением» и о котором физиологи, исследуя его, может быть, сказали бы, что в эти минуты происходит полный обмен веществ в организме и сгорание фосфора в мозгу. Говорить о ритме только в применении к литературной прозе нельзя, ритм не профессиональное явление, а сугубо антропоморфическое, затрагивающее в акте творчества весь характер, всю организацию человека.

Юрий НАГИБИН

1.Я убежден, что ритм художественной прозы существует. И он присущ всей художественной прозе, а не только сознательно «оритмиченным» кускам вроде «Чуден Днепр…». Кстати, у Гоголя это вышло, а вот у писателей меньшего калибра подобные попытки звучат пародийно. Но я отчетливо слышу ритм прозы Достоевского, Толстого, Лескова, Чехова, Бунина, Бабеля, Платонова, Марселя Пруста, Томаса Манна, Гамсуна, Жироду, Хемингуэя, Вулфа, да и вообще каждый настоящий писатель-прозаик, пусть и не гигант, но заслуживающий звания художника, бессознательно наделяет свою прозу ритмом, который соответствует ритму его дыхания, его внутренней жизни.

Именно ритмом и отличается художественная проза от всякой другой: научной, деловой и т. д. Проза может быть почти «обнажена», как у Пушкина, без метафор, сравнений, образов, эпитетов, суха, но ритм возводит ее в ранг художественности.

2.В творческом процессе осознаю, ощущаю ритм очень остро и четко. Когда я вижу, что ритм нарушается, то понимаю, что фраза, кусок не получились. Когда я пишу о чем-то мне доподлинно известном, душевно выношенном, своем, я чувствую, как меня несет упругая ритмическая волна. Если этой волны нет – надо начать сначала.

3.Конечно, ритм связан и с сюжетом, и с композицией, и с другими компонентами прозаического произведения: у писателя этот ритм меняется в разных направлениях. Но при этом что-то остается в нем неизменным, какое-то нерастворимое, твердое ядро. «Капитанская дочка» начинается ритмически иначе, чем, скажем, «Выстрел» или «Пиковая дама», но во всех вещах наличествует неповторимый ритм пушкинской прозы.

Анатолий КАЛИНИН

Не представляю себе литературного произведения без подспудной музыкальной основы. Можно ли представить себе музыку, если это не издевательство над музыкой, без ритма, вне ритма?

Конечно, поиски ритмичности не самоцель, и сопряжены они с поисками гармонии содержания и формы. Не знаю, можно ли найти эту гармонию вне и без ритма. Честно говоря, не представляю себе и полосатых столбов, разделяющих так называемую «ритмическую прозу» от так называемой неритмической. Если «Чуден Днепр…» – это ритмическая проза, то ведь и «Я возвращался домой полями…», и «Мелеховский двор – на самом краю хутора…», и «Бренча по ступенькам избитой японской шашкой, Левинсон вышел во двор…», и… – впрочем, примерам нет числа, – вводят нас в мир могучего и ритмичного созвучия мыслей, звуков, красок и запахов, а подводное течение, омывающее эти строки, так музыкально, что чем дальше, тем все более безраздельно и радостно, добровольно отдаешься в плен этой гармонии мысли и слова. Простите, что пишу так подробно, но я и по своему опыту знаю, что пока не ухватишь за хвост этот ритм, «вобла воображения» едва поворачивается в тебе, хотя, повторяю, и не самоцель – этот самый ритм. Но все же…

Пусть это очень интимно, но я «страшно» люблю музыкальную прозу, не представляю себе и поэзии (тем более) без этой свободной и все же строго организованной музыкальной основы. Мне кажется, что глухота к ритму и талант – понятия взаимоисключающие. Если же мне скажут, что есть Гоголь и есть, скажем, Достоевский и что они, дескать, представители ритмической и неритмической прозы, отвечу, что этот спор не нов и в музыке, это спор между теми, кто очень долго не улавливал никакого ритма у Прокофьева и у Шостаковича, и теми, кто лишь отдает должное, считая в душе безнадежно устаревшими, Шопену и Чайковскому. Ритм, конечно, созвучен материалу и времени. Оно же, время, сегодня и музыке и литературе предложило иные ритмы. Иногда, правда, может показаться, что оно и вообще взрывает все ритмы, как в свое время (а иные еще и теперь) думали о явлении Маяковского, но это лишь взрывы при бурении новых недр и пород. Если прислушиваться к ним лучше – это музыка и ритмы времени. Удивительнейшим образом они и вобрали в себя, и трансформировали вчерашние – и вечные, если к ним в свое время прислушивалось ухо Толстого или Рахманинова, «точное» ухо, – ритмы.

Я, конечно, раздвигаю рамки анкеты, включая в понятие «ритм» и то, что не было предусмотрено вопросами, но, еще раз повторяюсь, все это очень интимно. Особо и отдельно хотел бы сказать, что ритм, единственно соответствующий теме, материалу, сюжету, находишь только на путях поисков наиболее краткого и образно-убедительного взаимопонимания с читателем. Не «заразив» его ритмом, мелодией этой «музыки», не подчинив, а вернее, не увлекши его так, как это до того увлекало тебя самого, нельзя и помышлять о соавторстве читателя, без чего невозможно творчество, немыслима литература.

хутор Пухляковский, Ростовской области

Галина СЕРЕБРЯКОВА

Несомненно, то, что в анкете названо ритмом, а я определяю простыми словами: строй, лад, присутствует в каждом прозаическом произведении, которое подчиняется общим законам искусства. В своей собственной работе я отчетливо не задаю себе ритма, но каждое произведение невольно подчиняется ему. Диктует тема. Романы о Марксе и Энгельсе подчинены были одному ритму, «О других и о себе» совсем даже в ином темпе. А еще более разнятся «Из поколения в поколение» и «Женщины эпохи французской революции». Повторяю, диктует направленность в материале и, конечно, в авторском умонастроении или скорее в эмоциях. Без них, без крови, слез, пота не получается отдачи, которая передается читателю и делает из него соучастника, сопереживателя писательского замысла. Писатель и читатель движутся в одном ритме. Таким образом, мне думается, ритм тесно связан с сюжетом, композицией и т. д.

Владимир ВОЙНОВИЧ

Никакого особого ритма художественной прозы, на мой взгляд, не существует. Ритм в художественной прозе существует, и не на мой взгляд, а объективно. Так же, впрочем, как и в любом другом виде письменной (да и устной) речи. Именно ввиду объективности существования ритма писатель может о нем совершенно не заботиться. Лично я в процессе работы о ритме не думаю. Я думаю о точности фразы и интонации. Достижение такой точности автоматически влечет за собой и точность ритмическую. Ритм, безусловно, связан с сюжетом, композицией и системой характеров, влияет на них и зависит от них. Более или менее объемное прозаическое произведение, разумеется, не может быть выдержано в одном ритме, иначе оно станет попросту скучным.

Виктор КОНЕЦКИЙ

1.Если признать, что художественная проза пытается закреплять на бумаге окружающий мир, то она не может существовать без ритма, ибо все процессы в мире в конце концов ритмичны. Я как-то писал: «В основе музыки лежит ритм волн и ритм движения светил по небесам. Поэтому музыка и проникает в глубины мировой гармонии дальше других искусств. Сам звук тоже имеет волновую природу. Медленный накат волны на отмель, вальс и ритм биения человеческого сердца чрезвычайно близки. Потому вальс невредимым пройдет сквозь джазы».

Это не «художественная проза», это из путевых заметок, но когда я писал эти фразы, то сознательно старался передать их звучанием нечто ритмическое, чтобы помочь читателю, вернее, чтобы убедить читателя в правильности своей мысли.

У Брокгауза и Ефрона о такте в музыке сказано: «…Прием, благодаря которому графическое изображение пьесы получает полную ясность и легкость для чтения». Замечательное определение. И не только «проза музыки» и художественная проза должны быть ритмичны, но и научная, публицистическая, деловая проза ибо ритм экономит слова и передает информацию прямо в подсознание читателя, попутно стряхивая пыль с органов его чувств, то есть эмоционально встряхивая.

Можно долго и длинно описывать, как судно плывет по реке, как к вечеру люди на нем и даже двигатель начинают работать и жить как-то странно – замедленно и приглушенно. И можно написать: «Вечернее скольжение между отражениями берегов…» Это не стихотворение в прозе и не «Чуден Днепр…». Но это сознательный прием использования ритма в прозаическом произведении и создания с его помощью нужного настроения у читателя.

2.Часто происходит так, что сперва я пишу последние абзацы рассказа, финал, а потом пристраиваю к нему весь рассказ. Тогда ритм, найденный для финальной фразы, уже автоматически держится на протяжении всего повествования. Я говорю, что держится «автоматически», потому что он не требует от меня специальных забот. Посмотрите последний абзац рассказа «Еще о войне» – он был написан первым – и сравните с начальными абзацами. Мне нужно было вызвать всем рассказом ощущение «спускания» героини куда-то вниз, к вечной и медлительной, равнодушной природе.

У Спенсера, кажется, сказано: но если бы и не было доказано, что речь ритмическая происходит от языка волнения, то, несомненно, она ведет к волнению – к чувству эстетического наслаждения, зависящего от той легкости, с которой воспринимаются сознанием объединенные ритмом элементы речи, от той экономии энергии, которая достигается при этой работе. Для меня лично совершенно очевидно, что ритмическая речь происходит от «языка волнения». Именно тогда, когда я глубоко взволнован обдумыванием рассказа, во мне возникает ритм одной или нескольких фраз, соответствующий «качеству», «виду» моего волнения, отражающий «качество» моего настроения. (Интересно, что сейчас, когда пишу это, вдруг увидел, что «волнение», душевное волнение – от «волны». Как-то никогда не осознавал этого.)

3.С композицией, мне кажется, связан уже не ритм, а архитектоника, то есть ритм больших кусков прозы. Сам ритм «работает» внутри фразы и абзаца, но он создает и архитектонику – чередование глав или главок.

С характерами ритм для меня связан или через диалог (если получится индивидуальный ритм в диалоге для каждого героя, то это большая удача), или если рассказ и показ ведутся от третьего лица, то ритм помогает отделить рассказчика от автора.

И с сюжетом ритм, конечно, связан. Чем напряженнее сюжет, тем резче, отрывистее, грубее ритм. Сказанное не означает, что ты не используешь ритм «на контрапункте», то есть сознательно вводишь медлительность и плавность в самый пик сюжетного напряжения.

г. Ленинград

Виктор АСТАФЬЕВ

То, что в анкете названо «ритмом прозы», Бунин просто и точно называл – «звуком».

Слова без звука нет. Прежде чем появиться слову, возник звук. Так и в прозе: прежде чем возникнет сюжет, оформится замысел, вещь должна «зазвучать», то есть родиться в душе «звуком», слиться в единую мелодию, навеянную внутренней потребностью и самой жизнью.

И горе, если во время работы обстоятельства (ох, уж эти обстоятельства!) уводят от письменного стола надолго и мелодия вещи начинает увядать в душе, рваться, – тогда вы замечаете сбои в прозе, видите, как пишущий заметался, у него появилась разностильность, что-то сломалось, что-то «оглохло» в прозе – она не «звучит»!

Лучше всего удаются вещи, написанные единым порывом, в которых мелодия рвет сердце, вздымает тебя на такие высоты, что ты задыхаешься от счастья, как птица в полете. Разумеется, от этой музыки лишь частица малая, может, всего капля упадет на бумагу и отзовется ответным звуком в сердце читателя. Однако и это уже большое счастье для пишущего, высокопарно выражаясь – творца.

У нас сейчас очень много прозы «глухой», составленной из слов, будто печь или стена из кирпичей. Но настоящая русская проза и даже критика (Писарев, Белинский, Добролюбов) имели и имеют свой «звук». Я думаю, что лучшей проверкой достоинства того или иного произведения была бы его проверка «на слух», то есть чтение перед читательской аудиторией. Но это великое мерило литературы, увы, почти утрачено. Полагаю, большая часть нашей прозы не выдержала бы такой, в общем-то, естественной проверки.

г. Вологда

Лев УСПЕНСКИЙ

1.Я никогда не занимался вопросом о ритме художественной прозы как ученый (литературовед) и посему могу ответить на него лишь «в первом приближении».

«По-писательски» мне представляется, что одного писателя от другого, если подвергнуть их произведения анализу «на ритм», будет, безусловно, отличать разность в ритмическом каркасе их фраз и более крупных отрезков их речи. Чтобы не быть голословным, приведу пример: прошу извинения, что беру его «из себя». В некотором отношении так удобнее для дальнейших рассуждений.

Пример беру из книги «научно-художественной», полагая, что если фраза окажется обладающей ритмом и в ней, так уж в «просто художественной» это становится куда более вероятным.

«Первое, что я сделал, прочитав «Маяк Каллбода», (я) написал (Владимиру) Рудному письмо-запрос: «Плиту-то вы видели, а точно ли вы помните, что именно написано на ней?..»

Слова, заключенные в скобки, были в тексте моей рукописи и были выпущены не слишком церемонным редактором без моего благословения. Я поднял немалый шум по этому поводу (выкидку умудрились сделать после последней моей корректуры), потому что купюры этих двух слов (я) и (Владимиру) на мой слух существенно и неприятно меняли ритмическую структуру абзаца, хотя в смысловом отношении их пропуск никаких изменений не производил.

Я склонен думать, что по меньшей мере многие прозаики примерно так, как я, болезненно ощущают подобного рода ломку ритма фразы и всемерно оберегают его от постороннего вмешательства; с другой стороны, осознанно или неосознанно, они следят за самими собой в момент писания прозаического текста. Замечу, что я имею в виду некоторый, спонтанно, а не нарочито, создаваемый фразовый ритм, говорю о прозе, обладающей ритмом, но не ритмизованной автором осознанно.

Таким образом, я уже вроде бы как ответил на два «скрытых» вопроса, включенных в первый вопрос: «Проявляется ли ритм только в некоторых отрывках… или же… присущ всей художественной прозе?» (по-моему, присущ всей!) и «Отличается ли в этом смысле художественная проза от научной, публицистической, деловой и т. д.?» Считаю, что ритм присущ всем видам прозы. Другое дело, что разным жанрам свойственны различные ритмические системы и схемы; об этом я не берусь судить ad hoc и считаю, что вопрос требует углубленного изучения.

Скажу только, что думаю: мы всегда склонны различать писателей-ученых на группы «хорошо пишущих» и «плохо пишущих» (хотя нередко и вполне серьезных ученых). Полагаю, что одним из критериев, создающих у нас ощущение «хорошей научной прозы» (Ферсман, Тимирязев и др.), при анализе окажется как раз присутствие или отсутствие выраженного ритма.

Ощущаю ли я при чтении особенности ритмики разных писателей? Ну, я считаю, что только глухой не заметит ритмической разницы между прозой Тургенева, Толстого и Достоевского. Вне всякого сомнения для меня, Бунин ощущается как прозаик с большим ритмическим «потенциалом», а, скажем, Куприн – с несравненно меньшим.

Это не прямо соответствует «баллу», который можно поставить тому или другому писателю. Я считаю Куприна менее талантливым, нежели Бунина, но много более крупного масштаба писателем, чем Б. Зайцев или И. Шмелев. В то же время оба последние, на мой же взгляд, значительно «ритмичней» Куприна. (См. у Б. Зайцева «Мать и Катя»: «Оригинал малого роста, иногда утверждавший, что служил раньше начальником станции». Вдумайтесь, вслушайтесь в ритм!)

2.»Проблема ритмического строения» (я бы не сказал – произведений в их целом, а тех смысловых и словесных «блоков», из которых они складываются), несомненно, играет роль в моем творческом процессе. Это можно доказать, рассматривая мои законченные, но неперебеленные рукописи. Достаточно часто в них попадаются слова и целые синтагмы, переставленные, перемещенные часто по принципу: «а» на место «б», «б» на место «а», причем смысловое содержание отрывка остается, безусловно, равным себе самому, а перестановки совершаются исключительно по ритмическим необходимостям.

Осознается ли ритм прозы в процессе творческой деятельности, и на каких этапах?..

Я затруднился бы ответить однозначно на этот вопрос. Поскольку я в свое время прошел серьезную литературоведческую подготовку, трудно было бы допустить, чтобы я мог «не подозревать» и наличия этого ритма, и своих стараний выдерживать именно мне свойственную и присущую ритмическую структуру текста.

Однако я никогда не задаюсь заблаговременно намерением написать такое-то мое «произведение» в таком-то ритме; да, грешным делом, никогда и не пытаюсь в точности уяснить себе – что в точности представляет собой «ритм прозы», чем отличается он от ритма стиха и стихов. С меня достаточно того, что я вполне реально ощущаю внутренне эту разницу. Я же не специалист по ритму!

Мне кажется, что если поставить вопрос: «на каких этапах творческого процесса может осознаваться и осознается ритм прозы» – примерно так его ставит анкета, – то придется, видимо, сказать: а) в самый момент письменного изложения мысли на бумаге (ибо у меня этому не предшествует мысленное «писание» произведения «в уме»); б) в момент контрольного прочитывания написанного: иногда – словосочетания, порою – сочетания двух-трех строк, случается – целой страницы или двух – вслух, ибо ни одна строчка не выходит «из-под моего пера», предварительно не прочитанной «на голос» ¹.

Однако легко допускаю существование совершение других «распорядков» процесса литературного творчества. Так, скажем, Н. Чуковский, за процессом писания которого я имел возможность длительное время прямо наблюдать в дни войны и блокады, судя по всему, получал уже готовый, потенциально звучащий, внутренний «оттиск» будущего фрагмента прозы, «наборматывая» его вполголоса или совсем про себя, во время предварительного хождения по комнате, а затем, уже совершенно беззвучно, как бы «списывал» его с этого «внутреннего экрана» или с этой внутренней «магнитофонной ленты» на бумагу.

3.»Связан ли… ритм с сюжетом, композицией, системой характеров?..» Вот тут не могу дать каких-либо ответов, выведенных из личной моей писательской практики и вообще практически проверенных. Теоретически противоположное представляется мне невозможным. Мне кажется, что каждое по-настоящему ярко и выпукло обрисованное автором лицо обязательно получает от него свою языковую (а значит, неминуемо и ритмическую) характеристику. Так, скажем, ритм быстрой, маленькой, извилистой и гнусоватой речи Верховенского-сына переплетается с совершенно иным ритмом реплик Шатова и с третьим ритмом – дефектной, задержанной и сосредоточенной на чем-то глубоко внутреннем речи Кириллова – в сложнейший, ясно мною ощутимый при чтении ритмический контрапункт.,. Точно так же «играют» и индивидуальные ритмы речи персонажей и совсем им посторонний ритм речи повествователя, допустим, в «Черном монахе» Чехова: вспомните постепенно все сильнее отдающий манией величия ритм слов и мыслей самого героя и рядом с этим преисполненный земных забот, почти до истерического взвинченный ими, ритм речи Песоцкого-отца, с его неистовым «Перепортили, перемерзили, пересквернили, перепакостили! Пропал сад! Погиб сад!»

Мне кажется: если представить себе языковую стихию «Полного собрания сочинений А. П. Чехова», то априори можно утверждать, что ритмическая структура «Дома с мезонином» не может оказываться адекватно совпадающей с такой же схемой «Романа с контрабасом» или «Хамелеона». А в то же время, вероятнее всего, – поскольку одна рука водила пером и там и тут, – при внимательном исследовании можно будет отличать какие-то ритмические фигуры, свойственные Чехову и отличающие его стиль, скажем, от стиля Леонида Андреева, да, думаю, даже от стиля таких последователей Чехова, как С. Антонов, Ю. Казаков и О. Нагибин.

У меня такое представление, что ритмический узор, вероятно, индивидуально-характеристичен, наподобие того, как индивидуально-характеристичен узор пальцевых линий, могущий служить, как известно, точным средством различения людей.

Однако одновременно с этим для меня ясно: для того, чтобы такое «ритмическое» различение (а может быть, и опознание) прозаиков стало возможным, необходима огромная работа по созданию неких законов «ритмоскопии» прозы, как в свое время были открыты законы «дактилоскопии».

г. Ленинград

Лидия ОБУХОВА

1.Да, проза немыслима без ритма! Он не таков, как в стихах (хотя белый стих иногда органически становится прозой: тот же «Чуден Днепр…» или повесть М. Шагинян «Перемена»).

Ритм прозы волен, более протяжен, однако у него есть свое ограничение: долгота вдоха и выдоха, на которых произносится фраза. И вот мне кажется, что ритм дыхания – покойного, плавного, раздумчивого или спотыкающегося, перехваченного, оборвавшегося – и есть ритм прозы. Это не то же, что интонационная окраска, но нечто родственное, соседствующее.

1. Вслух читается (и многократно) и вся вещь, причем я слушаю, так ли она звучит, как надо, и ритмически.[↩]