О «праздной мозговой игре» в «Санкт-Питер-Бурхе» Б. А. Пильняка

И как же, как же до горечи не озоровать мне в новой моей повестушке «Санкт-Питер-Бурх», в коей выбрался уже из Китая – я – на Неву-реку?!

Б. А. Пильняк¹.

Цитата из одного из писем Бориса Андреевича Пильняка, вынесенная в эпиграф, предлагает авторский ключ к прочтению рассказа «Санкт-Питер-Бурх», ключ, который пока еще, насколько нам известно, не был востребован.

Из писем Пильняка мы узнаем немногое, но тем не менее довольно существенное о его работе над рассказами «Санкт-Питёр-Бурх» и «Его Величество Kneeb Piter Komandor», которые составили изданную в 1922 году книгу «Повесть Петербургская, или Святой-камень-город». В частности, в письме к М. М. Шкапской от 16 сентября 1921 года Пильняк сообщает: «Я заканчиваю рассказ-повестушку «Санкт-Питер-Бурх», – вместе с рассказом моим «Его величество Kneeb Piter Komandor» (О Петре I), это составляет отдельную книжицу <…> Мне очень важно, чтоб книга была издана под старину (так она и написана), приблизительно так же, как «Заветные сказы» Ремизова <…> У меня непременное условие – издать.под старинку»².

«Старинка», надо думать, помимо прочего должна была сгладить авторское «озорство», остроту шаржа, придать ему вид старинной, солидной, хотя в то же время и озорной притчи, будто бы далекой от злободневной современности. К этой идее автор возвращается в письме к тому же адресату 1 октября 1921 года: «Это маленькая книжечка – любовнейший мой труд <…> И если книжку не издадут по-любовному, под старинку, – будет двойное идиотство»³.

«Повесть Петербургская, или Святой-камень-город» Б. Пильняка входит в состав «Петербургского текста русской литературы», и на нее распространяется известная идея о едином языке «Петербургского текста», для которого характерно использование «целых блоков <…> неких общих мест, клише, штампов, формул», причем тот или иной «автор или вообще не задумывается <…> совпадает ли он с кем-нибудь еще в своем описании Петербурга, или же вполне сознательно пользуется языком описания, уже сложившимся в Петербургском тексте <…> не считая это плагиатом, но всего лишь использованием элементов парадигмы»⁴.

Характер заимствований (иначе – использование «элементов парадигмы», в чем Б. Пильняк был чрезвычайно изобретателен) в «Санкт-Питер-Бурхе» побуждает вспомнить известное замечание Л. Троцкого о том, что Пильняк пишет «черным по <…> Белому»⁵. Действительно, роман Андрея Белого «Петербург», а также роман Д. Мережковского «Антихрист (Петр и Алексей)» – это два основных источника «Повести Петербургской…» в целом и рассказа «Санкт-Питер-Бурх» в частности⁶, что уже явилось предметом литературоведческих исследований⁷. Между тем образная метафора Л: Троцкого «черным по <…> Белому», как и всякая метафора, предполагает интерпретацию, аргументацию, перепроверку, во всяком случае, предполагает литературоведческое наполнение, выяснение цели, которую поставил перед собой автор, избрав именно такой способ освоения «чужого слова» в своем произведении (своеобразную «мозговую игру»⁸ с классическими текстами).

Вместе с тем сравнительный анализ «Санкт-Питер-Бурха» и других произведений русской литературной классики позволяет утверждать, что не менее значимыми для Пильняка в данном случае были также повесть «Записки из подполья» и рассказ «Бобок» Достоевского и, как это ни покажется на первый взгляд неожиданным, – «Несвоевременные мысли» М. Горького и его речь 23 апреля 1920 года на собрании в Московском комитете РКП(б) по поводу 50-летия со дня рождения В. И. Ленина – пратекст известного очерка о Ленине (1924).

Пильняк всегда оперативно откликался на зов времени, писал, что называется, по горячим следам событий, о чем убедительно свидетельствует, например, вся история с написанием и публикацией «Повести непогашенной луны». Но и в других текстах Б. Пильняка современность спешила проявить себя, что послужило основанием критику Г. Горбачеву в 1928 году полемически заявить: «Произведения Пильняка – своеобразная публицистика на литературном материале. Пильняк публицист, а не писатель»⁹.

Используя анализ ассоциативной структуры рассказа, поставим целью «вспомнить» и проанализировать в названных мотивирующих, цитатопорождающих (по отношению к «Санкт-Питер-Бурху» Б. Пильняка) текстах «не отдельные строчки, а их большие контексты»¹⁰, что должно помочь глубже понять как некоторые фрагменты текста Б. Пильняка, до сих пор остающиеся загадочными, так и в целом его идейно-художественное содержание.

* * *

Под рассказом «Санкт-Питер-Бурх» автором проставлена дата завершения работы над ним – 20 сентября 1921 года. Тексту предшествует посвящение: «Памяти Александра Александровича Блока» (Блок умер 7 августа 1921 года).

Сюжет рассказа, что характерно для ранней орнаментальной прозы Б. Пильняка, отсутствует, он принесен в жертву лейтмотивной организации разрозненных на первый взгляд фрагментов: здесь и Китай с его древними правителями-богдыханами, Китайской стеной и китайской революцией начала XX века, и Русь начала XVIII, и, главным образом, – Петербург периода революции; здесь и «китайский мальчик с женской походкой», и Петр I, и Каменный гость, и просто Гость, и революционер Иван Иванович Иванов (он же «брат», он же «интеллигент», он же «ваше превосходительство», он же «барин»), и якобы «инженер» Андрей Людоговский, и некая Лиза, появившаяся неизвестно откуда и неизвестно куда исчезнувшая, и т. п. Голландский исследователь Й. ван Баак в связи с этим не без основания утверждает: «Общий смысл этих трех глав («Санкт-Питер-Бурха». – В. К.) трудноуловим и открыт»¹¹.

На глубинном уровне прорисовывается и сюжет – разработанный предшественниками Б. Пильняка метасюжет русской истории ее петербургского периода («Петербургского текста») начиная с Петра Первого и заканчивая образом Ивана Ивановича Иванова. Этот сюжет можно условно обозначить как спиралевидный, в конце концов срывающийся в бесконечность, в «метафизику».

Отметим явные, как представляется, знаки присутствия названных мотивирующих текстов в «Санкт-Питер-Бурхе» Б. Пильняка, выделив тот слой, который восходит в каждом конкретном случае к тому или иному тексту-предшественнику, а также его идейно-художественную функцию в рассказе.

В. Топоров отмечает в «Петербургском тексте»»атмосферу повышенной, даже гипертрофированной знаковости, которая <…> толкает его к осознанию некоторых более глубоких структур и уровней»¹². В эту атмосферу повышенной знаковости вовлечена прежде всего система имен в рассказе, которая в произведениях малых жанров играет более активную характеризующую роль.

Имя центрального героя рассказа «Санкт-Питер-Бурх»Ивана Ивановича Иванова достаточно редкое в своей сконструированное? и открытой семиотичности, чтобы не обратить на себя внимание. Иванов – «петербуржец», «брат», «интеллигент» («петербуржец – Иван Иванович, как многие в России. Иван Иванович был братом. Иван Иванович был интеллигентом»¹³). Номинация петербуржец, как и интеллигент, характеризует героя как наследника Петра I, что подтверждается и соответствующим фрагментом из статьи Б. Пильняка «Заказ наш» (1922): «Петр оторвал Россию от России. Петр повесил себя за хвост на Европу – Разумник Васильич Иванов был неправ, начав род русской интеллигенции с Радищева, – Петр первым был интеллигентом»¹⁴.

Еще одна номинация – профессор (ср. характерные для той эпохи образы профессоров Персикова и Преображенского в сатирических повестях М. Булгакова) по отношению к Ивану Ивановичу Иванову, присутствовавшая в первом издании рассказа и имевшая целью указать на рациональный, головной характер деятельности персонажа, впоследствии была опущена как дублирующая номинацию интеллигент¹⁵.

Помимо прямых номинаций Иванова встречается в рассказе и косвенная: это номинация дворянин – именно так назван его брат Петр Иванович Иванов, офицер, эмигрант, просящий милостыню в Пекине после революции. Номинация брат, выделенная в тексте рассказа разрядкой и предшествующая номинации интеллигент, придает этому образу неожиданную глубину и оригинальность. Об этом еще пойдет речь.

Опорными для интерпретации образа Иванова, а также масштабов его преобразовательной работы являются знаковые для петербургской и российской истории элементы петербургского топоса: Петропавловская крепость, Троицкий мост, Невский проспект, Смольный. Иванов – прямой продолжатель дела Петра, по выражению М. Волошина – «первого большевика».

В пильняковедении, насколько нам известно, не ставился вопрос о прототипах основных персонажей этого рассказа. Между тем этот вопрос не праздный. Прецедентом здесь может служить «Петербург» А. Белого, в понимании героев которого поиски прототипов углубляют их содержание, их укорененность в российской предреволюционной действительности.

Выдвинем предположение, согласно которому образ Ивана Ивановича Иванова представляет собой контаминацию («критико-импрессионистический отвар из героев Классической литературы»¹⁶) образа Петра Первого из романа Д. С. Мережковского «Антихрист (Петр и Алексей)», образов Аполлона Аполлоновича, Николая Аполлоновича Аблеуховых и Александра Ивановича Дудкина из романа А. Белого «Петербург», героя повести Ф. М. Достоевского «Записки из подполья», а также реально-исторического персонажа – «героя» речи М. Горького на юбилее В. И. Ленина в 1920 году.

Причем идея контаминации, вероятнее всего, «подсказана» Пильняку самим М. Горьким (совершенно того не имевшим в виду), по крайней мере сопоставление Ленина с Петром Великим (не в пользу последнего) содержится в горьковской юбилейной речи: «У нас в России был, – я бы сказал: почти был, – Петр Великий таким (как В. И. Ленин. – В. К.) человеком для России»¹⁷.

Б. Пильняк, мастер сопоставлений и аналогий, цитации и откровенных заимствований, в полной мере и по-пильняковски оригинально использовал те возможности, которые были заложены в амбивалентной, двусмысленной горьковской аналогии: в историко-культурном мифе о Петре как основателе Петербурга, в двойственности образа Петра (его величии и его жестокости), которая сформировалась в «Петербургском тексте русской литературы» начиная с «Медного всадника» Пушкина.

Анализируя в «Повести Петербургской…» Б. Пильняка параллель Пильняк – Мережковский и Пильняк – Белый как составляющие «Петербургского текста», Н. Грякалова приходит к справедливому заключению: «Сама концепция образа Петра как самодержца, воздвигнувшего чуждый национальному укладу город-морок, повернувшего Россию на гибельный для нее путь европейской цивилизации, в результате чего, по словам Пильняка, «механическая культура забыла о культуре духа», не являлась открытием писателя. Писатель декларативно «вписывал» себя в антипетровскую историософскую традицию, намеченную славянофилами и продолжецную, после Н. Я. Данилевского и Ф. М. Достоевского, уже в XX веке – Д. С. Мережковским и Андреем Белым»¹⁸.

Б. Пильняк в рассказе «Санкт-Питер-Бурх», как и в предыдущем рассказе «Его Величество Kneeb Piter Komandor», в отличие от Мережковского («Антихрист (Петр и Алексей)») упрощает, схематизирует образ Петра, снимает его противоречивость. Деятельность Петра, представленная в рассказе единственным эпизодом, становится основой, точкой отсчета для метафорических исторических параллелей автора. Пильняк наполняет символическим содержанием анекдотическую историю, в которой повествуется о плавании Петра на ботике¹⁹ с сенатором Шафыровым: «Петр <…> пропьянствовав день у сенатора Шафырова в «замке» на Кайвусари-Фомином острову, направлялся в ботике по реке Неве на Перузину-остров, в трактир Австерию, дабы допьянствовать ночь». Обнаружив «непорядок» – отсутствие огней на Неве, указывающих фарватер («поелику ночи суть светлые и звезды на небесах», – оправдывается Шафыров), Петр «выколачивал на баканах дубинкою своей со спин баканщиков красные и зеленые огни». «Огни», зажженные на Неве властною рукою Петра, на весь петербургский период русской истории указали путь российскому кораблю. Петр и зримо (в образе Медного всадника), и имплицитно, опосредованно присутствует в рассказе.

«Контактными», связующими образ загадочного Ивана Ивановича Иванова с образом Петра I Мережковского, являются тщательно отобранные Пильняком детали петербургского топоса, общие и для Петербурга эпохи Петра, и для Петрограда «эпохи» Ивана Ивановича Иванова. Это прежде всего исконный центр, исток Петербурга: Петропавловская крепость и Троицкий собор (первый в Петербурге), гордость царя – Невский проспект, о котором в «Антихристе…» говорится: «У царя страсть к прямым линиям. Все прямое, правильное кажется ему прекрасным. Если бы возможно было, он построил бы весь город по линейке и циркулю <…> Гордость царя – бесконечно длинная, пересекающая весь город «Невская першпектива»». Невский проспект станет центральной осью, которую «кроит» автомобиль Иванова от Смольного к Петропавловской крепости и обратно.

Портрет и указания на внешность Ивана Ивановича Иванова отсутствуют, мы можем только заключить, что он невысокого роста – ниже своего друга, довольно высокого сутулящегося «инженера» Андрея Людоговского. Отсутствие внешнего портрета, как и других индивидуальных черт, выдвигает на первый план типичное, обобщенное, символическое содержание образа, что в свое время было замечено В. Гофманом: у Пильняка герои «приноровлены обслуживать тему, как диапозитивы научно-популярную лекцию»²⁰.

Приведем цитаты и эпизоды из текста рассказа, которые, как нам представляется, позволят с достаточно высокой степенью убедительности идентифицировать образ Ивана Ивановича Иванова с его возможным реально-историческим прототипом: главное дело и смысл жизни Иванова – революция, требующая полной самоотдачи: «Революция не шутит, милый Андрей!»; он был участником подпольного съезда революционеров в Лондоне, он решает судьбы людей в «кабинете конторы» в Петропавловской крепости; его имя обладает особой значимостью и способно «хлестнуть по гостиной» (присутствующим в гостиной); он мчится в автомобиле по революционному Петербургу (маршрут: Смольный – Невский – Петропавловская крепость); у него два брата: «один расстрелян, а другой…»; он – любитель шахмат и мир видит как «огромную шахматную доску: этой доски не было в действительности»; он – сама «человеческая – настоящая – теплота»; Иван Иванович Иванов говорит по-английски; он любит и ценит музыку («музыку слушал, музыку знает, – гость на земле, черт его знает»²¹), он «жил, как – таракан в щели. Он боялся пространства. Он любил книги, он читал лежа. Он не имел любимой женщины, он не сметал паутины»; он из «подлинно-заштатного городишка» (как и «инженер» Андрей Людоговский), где в детстве играл «в бабки»; он благоволит к художествам, к «инженеру» – «милому Андрею» Людоговскому.

Конечно, реально-исторический код прочтения анализируемого рассказа Пильняка – далеко не единственный и может ныне выглядеть отчасти тривиальным, но невозможно в этом откровенно условном персонаже – Иване Ивановиче Иванове не узнать, за вычетом некоторых «маскировочных» частностей, героя речи Горького на 50-летнем юбилее В. И. Ленина (а в друге-«инженере» Ивана Ивановича – «милом Андрее» – самого знаменитого пролетарского писателя). Дальнейший анализ рассказа выдвинутое предположение не опровергает.

Показательна система номинаций этого персонажа в рассказе: представлен он читателю в начале «знакомства» с ним как Иван Иванович Иванов, петербуржец, брат, интеллигент (эти номинации являются базовыми, являются экспозицией образа, то есть уже изначально дающими персонажу определенную характеристику). К числу единичных относятся номинации революционер, Иванов Иван. Самые частотные – Итн Иванович (15 словоупотреблений), Гость (6 словоупотреблений) и ваше превосходительство (6 словоупотреблений – в речи Каменного гостя/Медного всадника). Кроме того, номинация Петр в двух случаях («Ты еси – Петр»; «Ты еси Петр, и на камени сем созижду церковь мою…»), непосредственно к Иванову не относящаяся, ситуативно соотносится с ним. Таким образом, трактовать этот персонаж как только следователя, к которому «приводили людей из бастионов и равелинов – во имя революционной совести», значит сужать масштаб образа.

К особо маркированным знакам принадлежит контора Ивана Ивановича Иванова: «И Иван Иванович долго,сидел в кабинете конторы на задворках <…> и к нему приводили людей из бастионов и равелинов…»; затем эта деталь повторяется: «в кабинете конторы были деревянные стулья».

Контора (нем. Kontor < фр. comptor) буквально означает «прилавок». Основное значение конторы в словаре трактуется как «административно-хозяйственный отдел учреждения, предприятия; самостоятельное учреждение хозяйственного или финансового характера, например, брокерская контора» ²². Заимствованное из иностранного словаря слово становится знаком присутствия темы Запада, подчеркивая рационалистический, бюрократический характер всего предпринятого исторического дела Ивана Ивановича Иванова. В самом сочетании русского имени Иван Иванович Иванов и иностранного слова контора заложено столкновение противоположных начал.

Символический характер конторы²³тем более очевиден, что слово это не раз встречается у предшественника Б. Пильняка по «Петербургскому тексту» – у Мережковского в «Антихристе…», и связано оно с образом Петра: «Здесь, почти у самой реки, недалеко от Троицкого собора, стоял <…> первый дворец Петра <…> Комнаты низенькие, тесные – всего три: направо от сеней конторка, налево столовая и за нею спальня» (курсив мой. – В. К.). В Зимнем дворце: «конторка – рабочая комната царя»: «Токарные станки, плотничьи инструменты, астролябии <…> загромождали тесную конторку, придавая ей сходство с каютою». «Петр любил механику, и его пленяла мысль превратить государство в машину».

В этом же городе – Петербурге, в этой же государственной бюрократической (по управлению Россией) конторе«работает» и продолжатель дела Петра – петербуржец, брат, интеллигент (интеллигенция – детище Петра) Иван Иванович Иванов. Причем привнесенность из иностранного далека, содержащаяся в слове контора, сохраняется и в новый исторический период.

Заметим здесь же, что контора – в метафорическом смысле – является одним из связующих элементов не только с романом Мережковского, но и с романом Андрея Белого «Петербург» – с символической «конторой», учреждением, которое возглавляет Аполлон Аполлонович Аблеухов. Контора у Пильняка становится художественным эквивалентом философской тезы Н. Бердяева об особой разновидности бюрократии – бюрократии русской, ее потрясающей мимикрии, способности к трансформации, живучести. Такова и одна из тем «Петербурга»: «А. Белый художественно раскрывает особую метафизику русской бюрократии»²⁴. И далее Н. Бердяев говорит о нераздельности русской революции и бюрократии: «Наша революция плоть от плоти и кровь от крови бюрократии и <…> потому в ней заложено семя разложения и смерти»²⁵.

* * *

Как мы уже говорили выше, роман Андрея Белого «Петербург», наряду с «Антихристом» Мережковского, является основным литературным источником рассказа «Санкт-Питер-Бурх». И не только потому, что многие ранние произведения Пильняка, в первую очередь роман «Голый год», были созданы под влиянием А. Белого, но и в силу того, что в «Санкт-Питер-Бурхе» обойти роман «Петербург», который был написан «перед самым концом Петербурга и петербургского периода русской истории, как бы подводя итог столь странной столице нашей и странной ее истории»²⁶²⁶, было вряд ли возможно. Можно говорить, при всей несравнимости влияния А. Белого и Пильняка на литературный процесс XX века, и о некоторых перекличках на уровне их мировосприятия и специфики творчества: и тому и другому свойственно обостренное чувство современности (А. Белый «в большей степени «представитель времени», чем оригинальный мыслитель. Он как бы носил в себе дух эпохи, дух времени»²⁷²⁷, в романе же Пильняка «Голый год» время выразило себя как ни в каком другом произведении тех дней); и тот и другой – писатели-новаторы, экспериментаторы, что делает их произведения нелегкими для чтения (ср.: «Белый – писатель прежде всего для писателя, а потом уже для читателя»²⁸²⁸).

А. Белый разрабатывал в своем романе петербургские мифы («основание Петербурга Петром I»; «Медный всадник») в сатирическом ключе, отказавшись от актуализации идеи величия дел Петра, содержащейся во «Вступлении» к «Медному всаднику». Пильняк, создавая образы героев рассказа, следует за А. Белым; своеобразной «цитацией» в данном случае является сам способ именно сатирической типизации, подразумевающий к тому же существование реальных исторических прототипов. Как известно, одним из наиболее вероятных прототипов Аполлона Аполлоновича Аблеухова считается обер-прокурор св. синода К. П. Победоносцев, графа Дубльве – граф Сергей Юльевич Витте и т. д.

Уже название «Санкт-Питер-Бурх» можно рассматривать как аллюзию на название романа А. Белого «Петербург» (Санкт-Петербург – официальное название города до 1914 года).

1. Пильняк Б.«Мне выпала горькая слава…»: Письма 1915 – 1937. М.: Аграф, 2002. С. 127.[↩]
2. Пильняк Б.«Мне выпала горькая слава…» С. 129.[↩]
3. Там же. С. 131[↩]
4. Топоров В. Н. Петербург и «Петербургский текст русской литературы» // Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. М.: Прогресс – Культура, 1995. С. 261.[↩]
5. Троцкий Л. Пильняк // Троцкий Л. Литература и революция. М.: Политиздат, 1991. С. 78.[↩]
6. Что касается заимствований Пильняком из романа «Антихрист (Петр и Алексей)», то первым это с осуждением заметил в 1924 году Ю. Тынянов в статье «Литературное сегодня»: «… ни в коем случае нельзя считать авторитетом исторической науки Мережковского, а в «Kneeb Piter Komandor» Пильняк его пересказывает» (Тынянов Ю. Н. Литературный факт. М.; Высшая школа, 1993. С. 260).[↩]
7. См.: Мораняк-Бамбурач Н. Б. А. Пильняк и «Петербургский текст» // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы / Межвуз. сборник научных трудов. Вып. I. Коломна: Изд-во Коломенского пединститута, 1991. С. 36 – 46; Любимова М. Ю. О Петербургских повестях Бориса Пильняка // Борис Пильняк: Опыт сегодняшнего прочтения (По материалам научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения писателя). ИМЛИ им. М. Горького. М., 1995. С. 55 – 62; Баак ван Й. Пильняк и Питер // Концепция и смысл. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 1996. С. 332 – 345; Грякалова Н. Ю. От символизма к авангарду. Опыт символизма и русская литература 1910 – 1920-х годов (Поэтика. Жизнетворчество. Историософия). Диссертация доктора филологич. наук. СПб., 1998; Шилов О. Ю. К проблеме автора и героя в исторической прозе Б. А. Пильняка // Б. А. Пильняк. Исследования и материалы. Вып. III- IV. Коломна, 2001. С. 73 – 79.[↩]
8. См. о «мозговой игре» в романе А. Белого «Петербург» (гл. «Странные свойства»): «Мозговая игра носителя бриллиантовых знаков (Аполлона Аполлоновича Аблеухова. – В. К.) отличалась странными, весьма странными, чрезвычайно странными свойствами: черепная коробка его становилася чревом мысленных образов, воплощавшихся тотчас же в этот призрачный мир».[↩]
9. Горбачев Г. Творческие пути Б. Пильняка // Борис Пильняк: Мастера современной литературы. Сборник под ред. Б. В. Казанского и Ю. Н. Тынянова. III. Л.: Academia, 1928. С. [↩]
10. Гаспаров М. Л. Литературный интертекст и языковой интертекст // Семиотика и информатика. Сборник научных статей. Вып. 37. М.: Российский институт научной и технической информации, 2002. С. 5.[↩]
11. Баак ван Й. Пильняк и Питер. С. 341.[↩]
12. Топоров В. Н. Указ. соч. С. 288.[↩]
13. Здесь и далее художественные тексты Б. Пильняка цит. по изданию: Пильняк Б. А. Собр. соч. в 6 тт. М.: ТЕРРА – Книжный клуб, 2003. Курсив везде – автора статьи.[↩]
14. Пильняк Б. А. Статьи 1922 – 1929 / Подг. текста, предисл., коммент. А. Галушкина // Возвращение. М.: Советский писатель, 1991. С. 254. См. также в романе Б. Пильняка «Голый год»: «Интеллигенция русская не пошла за Октябрем. И не могла пойти <…> интеллигенция – верные дети Петра <…> Каждый интеллигент кается, и каждый болит за народ, и каждый народа не знает. А революции, бунту народному, не нужно было – чужое».[↩]
15. См.:  http://www.geocities.com/Athens/Forum/9664/pilnyak/pill.html [↩]
16. Это определение дано В. Топоровым в связи с аналогичной ситуацией в «Египетской марке» О. Э. Мандельштама (см.: Топоров В. Н. Указ. соч. С. 354).[↩]
17. Горький М. [О В. И. Ленине] // Горький М. Собр. соч. в 30 тт. Т. 24. М.: ГИХЛ, 1953. С. 204.[↩]
18. Грякалова Н. Ю. Указ. соч. С. 256.[↩]
19. Модернизированным же современным вариантом «ботика» Петра (своеобразным призраком, Летучим голландцем), бороздящим воды Невы времен уже современного Петрограда, становится в рассказе «один-единственный катерок, отбрасывая эхо от Дворцов, от Биржи и Петропавловки» (обычный маршрут Петра. – В. К.).[↩]
20. Гофман Виктп. Место Пильняка // Борис Пильняк: Мастера современной литературы. С. 19[↩]
21. Если в этой музыкальной аллюзии и можно увидеть связь с «музыкальными» метафорами А. Блока, то она носит также характер «мозговой игры», то есть иронически обыгрывается Б. Пильняком, как и образ Иванова в целом.[↩]
22. Захаренко Е. Н., Комарова Л. Н., Нечаева И. В. Новый словарь иностранных слов. М.: Азбуковник, 2003.[↩]
23. В восприятии Б. Пильняка (как и многих русских писателей XIX века) Петербург – это город в первую очередь конторский, ср. строки из письма Б. Пильняка М. Горькому от 24 мая 1921 года: «Пошлите вы меня, Алексей Максимович, хоть в Петербург в конторщики или к черту на кулички»(Пильняк Б.«Мне выпала горькая слава…» С. 104).[↩]
24. Бердяев Н. А. Астральный роман (Размышления по поводу романа А. Белого «Петербург») // Бердяев Н. А. О русских классиках / Сост., коммент. А. С. Гришина. Вступит, ст. К. Г. Исупова. М.: Высшая школа, 1993. С. 315.[↩]
25. Там же. С. 312.[↩]
26. Там же. С. 311[↩]
27. Долгополое Л. К. Творческая история и историко-литературное значение романа А. Белого «Петербург» // Белый А. Петербург. М.: Наука, 1981. С. 529.[↩]
28. Воронений А. К. Андрей Белый (Мраморный гром) // Воронений А. К. Искусство видеть мир. М.: Советский писатель, 1987. С. 97[↩]