О художественном мышлении Достоевского

Творчество Достоевского, 150-летие со дня рождения которого мы недавно отметили, продолжает оставаться предметом самого пристального внимания исследователей. Пожалуй, ни об одном писателе не возникало столько разноречивых мнений, столько взаимоисключающих одно другое толкований. Были времена, когда вульгарные социологи объявляли Достоевского реакционером, были и попытки представить его чуть ли не революционером. В лучших работах о Достоевском его мировоззрение и творчество освещаются объективно, без отклонений в ту или другую сторону. Вместе с тем в некоторых юбилейных характеристиках писателя сказался «хрестоматийный глянец», черты пресловутой литературы «круглых дат». Гримируя истинный лик Достоевского, такие критики оказывают дурную услугу науке, широким кругам читателей. Нашему литературоведению предстоит многостороннее исследование всего наследия гения русской и мировой литературы, всей сложной диалектики его идей в образов. На пути такого исследования одной из актуальных задач является анализ его художественного мышления.

1. В ПОИСКАХ «РУКОВОДЯЩЕЙ НИТИ»

В спорах современных западных критиков о Достоевском одни считают его интуитивистом, другие – рационалистом. Эти споры носят далеко не отвлеченно-теоретический характер. Признать Достоевского интуитивистом, доказать, что все его творческие решения вызваны подсознательными импульсами или «мистическим озарением», – значит сделать его духовным вождем всего современного модернизма и вместе с тем подтвердить построения фрейдистов или неофрейдистов. Но и стремление доказать обратное, – будто система творчества Достоевского – рационалистическая, – далеко не всегда означает приверженность критиков противоположным идеологическим установкам: ведь в буржуазной критике не менее распространенным является и учение о «рационалистической религии», я, следуя ему, можно с другого конца попытаться убедить читателя, что религиозно-философские идеи Достоевского неопровержимы в своей истинности и возникли на строгом логическом основании:. Впрочем, если даже те или иные авторы работ о Достоевском остаются в пределах эстетической теории, ни первая точка зрения – об интуитивистском характере творчества писателя, не вторая – о «рассудочном» никак не убедительны уже потому, что развиваются вне представлений об общих принципах его системы. Сам же вопрос о художественном мышлении весьма интересен и актуален: он связан с пониманием закономерностей и специфики творческой системы писателя, с изучением структуры его образности и ее изменений в зависимости от идейного замысла.

…Одной из основных особенностей эстетики и художественного мышления Достоевского является ярко выраженная познавательно-аналитическая тенденция. В его произведениях постоянно встречаются рассуждения о необходимости для художника найти при анализе современной действительности определенные «законы», «руководящую нить» и вместе с тем о громадной трудности таких поисков. «…Если в этом хаосе, в котором давно уже, но теперь особенно, пребывает общественная жизнь,, и нельзя отыскать еще нормального закона и руководящей нити даже, может быть, и Шекспировских размеров художнику, – писал он, – то, по крайней мере, кто же осветит хотя бы часть этого хаоса и хотя бы и не мечтая о руководящей нити?» ¹ (курсив мой. – Б. М.). Интересна сама постановка вопроса о «руководящей нити», то есть об открытии определенной закономерности, которая могла бы осветить причины «хаоса». Но рядом с разложением зреют новые начала, которые также требуют своего исследования: «У нас есть, бесспорно, жизнь разлагающаяся и семейство, стало быть, разлагающееся. Но есть, необходимо, и жизнь вновь складывающаяся, на новых уже началах. Кто их подметит, и кто их укажет? Кто хоть чуть-чуть может определить и выразить закона и этого разложения, и нового созидания? Или еще рано?» ²

Разумеется, ни «руководящей нити», ни «законов» в подлинном смысле этих понятий Достоевский открыть не смог, как не смог дать и решений столь остро «И проникновенно поставленных им вопросов. Невозможность этих решений он объяснял тем, что в современной действительности «нет определенности», ясности. О том, что странно требовать в такое время ясности, он предупреждал в предисловии к «Братьям Карамазовым» и в заключении «Подростка». Но сами поиски «руководящей нити» оказались плодотворными, поскольку они направляли мышление Достоевского по пути художественного познания. В своих произведениях он сумел создать грандиозную картину «химического разложения общества», сложнейших процессов, вызванных разломом старых порядков и наступлением новой эры «буржуазных хищников», когда «эгоизм, цинизм, рабство, разъединение, продажничество не только не отошли с уничтожением крепостного быта, но как бы усилились» ³. Полемика Достоевского со взглядами социологов-материалистов о детерминированности человека в обществе, понимание психологии как проявления «извечной» борьбы «бога» и «дьявола» – все это входило в противоречие с «го же изображениями героев в контексте эпоха и в обусловленности определенными социально-историческими обстоятельствами.

Напряженный интерес к познавательным, аналитическим задачам творчества наложил особый отпечаток не только на эстетические взгляды Достоевского, во и на характер его творческого процесса: задача художника, с точки зрения Достоевского, заключается в том, чтобы улавливать самые острые, самые мучительные проблемы, раскрывать самые сокровенные явления современной действительности, видеть то, что остается незаметным для обыденного сознания. Проницательность художника – это результат сочетания многих качеств и свойств: бесстрашного логического ума и богатой фантазии; тонкой наблюдательности, интуиции и анализа, умения дробить крупные жизненные явления на составные мельчайшие детали и синтезировать многообразие частных случаев и подробностей; умения упорядочить лавину впечатлений, увидеть в их связях нечто общее, что именовалось Достоевским в процессе художественного творчества то «главной идеей», то «капитальным вопросом», то «программой», то «планом». В подготовительных записях «Преступления и наказания» и «Идиота», «Подростка», «Братьев Карамазовых» ⁴ с особенной ясностью обнаруживается, что генезис того или иного замысла связан с общими представлениями Достоевского о главных вопросах своего времени. Замыслы романов, их «идейные доминанты» оказываются ответвлениями от генеральной задачи: вырастая из наблюдений над различными сторонами действительности, из обобщения событий и происшествий современной жизни, эти замыслы были проникнуты единым стремлением писателя разобраться в столкновении и борьбе идей, в характерах, выросших на почве «раскола», «двойничества» – этой, как считал Достоевский, характернейшей черте современного человека.

В ходе создания произведения, по мере кристаллизации «идеи» происходил «расчет» движения фабулы, программирование характеров, разработка психологии персонажей. Именно обдумывание «идеи» и «плана» занимало Достоевского прежде всего: главное внимание направлено на идейный остов, на сюжет, на логику мышления героев. При всей разнохарактерности заданий и сюжетов произведений они в конце концов тяготеют к единому идейному центру, их проблематика поддается генерализации.

Творческие замыслы объединялись мыслительной синтетической моделью мира, которая складывалась у писателя. Конкретный сюжет становился для Достоевского как бы преломленным изображением определенных слоев современного общества, отражением состояния общества. Так, по поводу семьи Карамазовых он писал: «Совокупите все эти 4 характера (Федора, Ивана, Дмитрия и Алексея Карамазовых. – Б.М.) и вы получите, хоть уменьшенное в 1000-ю долю изображение нашей современной действительности, нашей современной [русс] интеллигентской России» ⁵.

При таком доминирующем значении интеллектуально-логического элемента в художественном мышлении Достоевского перед ним всегда маячила опасность увлечения рассудочно-логическими построениями в своих произведениях в ущерб эмоционально-чувственным элементам, в ущерб живописной образности, в такую опасность он сознавал. Соотношение этих взаимосвязанных, во все же разнородных элементов менялось в зависимости от общей структуры и идейного падания произведения: наивысший их синтез нашел выражение в «Преступлении и наказании», наименее полное в «Подростке». Он предупреждал и самого себя, что «художественность есть главное дело, ибо помогает выражению мысли выпуклостию картины и образа, тогда как без художественности, проводя лишь мысль, производим лишь скуку, производим в читателе незаметливость и легкомыслие, а иногда и недоверчивость к мыслям неправильно выраженным» ⁶. Достоевский стремился синтезировать идеи, возникавшие не только по законам «рассудка», но и по стремлениям «сердца», тончайший лиризм и психологический анализ мира героев сочетается с их диалогами и монологами, которые иногда находятся на грани рационалистической логики, публицистического трактата.

Если о художественной системе Достоевского судить по общим признакам пластичности изображения, визуальности, наглядности, насыщенности портретными и пейзажными зарисовками и т. д., то можно прийти к заключению, что основные его средства принадлежат интеллектуально-рационалистической системе. Ведь его произведения построены преимущественно как диалоги и рассуждения героев. Однако своеобразие дарования Достоевского в изумительном умении создавать в читательском воображении целостный образ героя прежде всего на основе восприятия его речевой манеры, интонаций, отношения к окружающим, реакций на происходящее вокруг. Поэтому мы даже зрительно представляем себе облик героев. Происходит нечто аналогичное общим процессам восприятия действительности, когда мы воссоздаем в своем сознании целостный образ явления по отдельным его признакам и деталям.

Из всего этого можно заключить: споры о том, был ли Достоевский «интуитивистом» или «рационалистом», игнорируют подлинное своеобразие его художественного мышления.

2. АВТОРСКИЕ КРИТЕРИИ И АВТОРСКИЕ ПРОСЧЕТЫ

В работе Достоевского над своими произведениями, как правило, проявлялась живая сила искусства, отражающая все богатство средств художественного познания жизни. В случаях, когда он изменял ей, вступала в действие «эстетическая геометрия», или, вернее, геометрия догмы, которая превращала творческий процесс в следование жесткой, навязываемой читателю схеме.

Попробуем теперь посмотреть, каким было понимание Достоевским путей реализации своих принципов художественного изображения и как они претворялись в его творческой практике.

Однажды Пушкин заметил, что «писателя должно судить по законам, им самим над собою признанным» ⁷. Оценка с этой точки зрения сильных и слабых сторон Достоевского-художника может опираться на его самоанализ общих задач творчества и хода создания своих произведений.

В одной из записных тетрадей Достоевского читаем: «В поэзии нужна страсть, нужна ваша идея, и непременно указующий перст, страстно поднятый. Безразличие же и реальное воспроизведение действительности равно ничего не стоит, а главное – ничего и не значит. Такая художественность нелепа: простой, но чуть-чуть наблюдательный взгляд гораздо более заметит в действительности» ⁸. Пожалуй, нигде Достоевский не выразил с такой четкостью свое понимание определяющей роли идеи в произведении и, одновременно, критерия ее ценности для глубокого воспроизведения жизни.

В другой записи, оставшейся среди черновиков романа «Подросток», эта мысль развернута применительно к процессу творчества: «Чтобы написать роман, надо запастись прежде всего одним или несколькими сильными впечатлениями, пережитыми сердцем автора действительно. В этом дело поэта. Из этого впечатления развивается тема, план, стройное целое. Тут дело уже художника, хотя художник и поэт помогают друг другу и в том и в другом – в обоих случаях» ⁹.

Можно было бы привести и другие аналогичные рассуждения Достоевского на эту тему. Вместе с тем он постоянно указывал также, что для достижения синтеза «художественной» и «поэтической» идей писатель «должен знать до мельчайшей точности (исторической и текущей) изображаемую действительность» ## Ф. М. Достоевский, Письма, т. III, «Academia», М.-Л. 1934, стр.

1. Ф. М. Достоевский, Полн. собр. художественных произведений,. XII, ГИЗ, М. -Л. 1929, стр. 36.[↩]
2. Там же.[↩]
3. Там же, т. XI, стр. 99[↩]
4. См.: «Из архива Достоевского. «Преступление и наказание»…», ГИЗ, М. – Л. 1931; «Из архива Достоевского. «Идиот»…», ГИЗ, М. – Л. 1931; «Записные тетради Ф. М. Достоевского», «Academia», М. -Л. 1935; «Ф. М. Достоевский. Материалы и исследования», Изд. АН СССР, Л. 1935; «Литературное наследство», т. 77, 1965.[↩]
5. «Ф. М. Достоевский. Материалы и исследования», стр. 376.[↩]
6. «Записная тетрадь Достоевского», N 11, ЦГАЛИ, ф. 212, оп. 1, ед. хр. 15, л. 11.[↩]
7. А. С. Пушкин, Полн. собр. соч. в 10-ти томах, т. X, Изд. АН СССР, М. -Л. 1949, стр. 121.[↩]
8. »Записная тетрадь Достоевского», N 12, ЦГАЛИ, ф. 212, оп. 1, ед. хр. 16, л. 167. [↩]
9. »Литературное наследство», т. 77, стр. 64. [↩]