О духовном завещании Льва Толстого

Ю. ВАРФОЛОМЕЕВ

О ДУХОВНОМ ЗАВЕЩАНИИ ЛЬВА ТОЛСТОГО

После духовного переворота Лев Толстой находился в состоянии постоянного дискомфорта, остро ощущая невозможность «жить по-прежнему». Формирование нового миросозерцания писателя, по мнению В. Д. Набокова, «было результатом бурной, кипучей деятельности его великой мятежной души»¹. С тех пор все повседневное существование представлялось Льву Николаевичу противоестественным, жестоким и безнравственным. «Толстому страстно хотелось, чтобы его «вера» стала также «верой» всех близких и дорогих ему людей, – пишет С. Розанова. – Ему хотелось, чтобы его семья «слезла с шеи народа» и зажила разумной трудовой патриархально-крестьянской жизнью, без собственности, без земли…»². Но ни жена, ни дети, особенно сыновья, не разделяли необычных убеждений Толстого и, уж тем более, не поддерживали его в намерении отказаться от прав собственности. В то же время писатель, в безудержном и мучительном стремлении хоть как-нибудь привести повседневную жизнь в соответствие со своим символом веры³, официально отказался от гонораров за произведения, написанные им после 1881 года⁴. Одновременно с этим он отказался от своих имущественных прав на недвижимость. С этого момента Толстой перестал быть владельцем имений, передав их детям.

Следуя своим мировоззренческим установкам, писатель неоднократно отказывался от прав собственности на свои сочинения. Впервые письменное заявление с отказом от авторских прав на произведения, созданные им после 1881 года, а также и на те, которые были напечатаны в двенадцатом томе его сочинений 1886 года издания, и в тринадцатом томе, изданном в 1891 году⁵, Толстой направил редакторам газет «Русские ведомости» и «Новое время» (51,66 и 83), которое и было опубликовано в этих изданиях 19 сентября 1891 года, а затем перепечатано многими другими газетами. Но это прижизненное заявление не имело бы юридической силы в случае смерти писателя. Несмотря на то, что право, «юриспруденция, в глазах Толстого, – справедливо отмечал Набоков, – были такими же вредными пустяками, как и все остальное «земное»»⁶, писатель все-таки вынужден был оформить отказ от прав собственности на свои сочинения в виде завещания, как того требовали действовавшие в России законы. Всего известно шесть таких завещаний писателя.

В конце марта 1895 года Толстой изложил в дневнике свои мысли по поводу будущего завещания: «Мое завещание приблизительно было бы такое, – размышлял он. – Пока я не написал другого, оно вполне такое» (53, 14). В четвертом пункте завещания Лев Николаевич совершенно определенно подтверждал свое заявление, опубликованное в 1891 году: «Право на издание моих сочинений прежних: десяти томов и азбуки прошу моих наследников передать обществу, то есть отказаться от авторского права. Но только прошу об этом и никак не завещаю» (там же). Убедившись в том, что наследники не горят желанием добровольно отказаться от прав на его литературное наследство, а также в том, что по закону требуется оформление соответствующего юридического документа, он стал обдумывать план составления завещания в виде официальной бумаги. Произошло это спустя несколько лет. Фактически первым формальным завещанием писателя стал документ (четвертый по счету), подписанный им у В. Черткова 18 сентября 1909 года в Крекшино. Однако «это завещание оказалось неудовлетворительным с юридической стороны, – справедливо отмечала Т. Волкова, – и тогда к составлению завещания был привлечен Н. К. Муравьев⁷, составивший несколько проектов»⁸.

Заочное знакомство писателя с присяжным поверенным Муравьевым состоялось еще в 1902 году, в связи с так называемым делом «Павловских сектантов»⁹⁹. Узнав о привлечении своих последователей ¹⁰к суду, Лев Николаевич обратился с просьбой об их защите к известным московским адвокатам – лидерам так называемой «молодой адвокатуры» – В. Маклакову¹¹ и Муравьеву. Писатель с уважением относился к этим молодым талантливым адвокатам¹². Кстати, Толстой был любимым писателем. Муравьева.

«Любовь к родине, преклонение перед страдающим народом, страх за будущее России – вот что двигало пером бесконечно любимых писателей, – отмечал он, имея в виду Н. Гоголя, А. Островского и Л. Толстого. – Любя страну, они кровью своего сердца пишут серьезную, глубоко художественную комедию нравов, обнажая перед всем светом язвы многострадальной России»¹³. Секретарь Александра Блока М. Бабенчиков считал, что у Муравьева «как у большинства представителей старой адвокатуры, было несколько старомодно подчеркнутое уважение к писательству и писателям»¹⁴.

Неудивительно, что просьба писателя стала для Муравьева не обычным поручением, а выдающимся событием в его жизни, когда он смог реально содействовать своему кумиру, защищая его сподвижников. Оказывая юридическую помощь единомышленникам и последователям Толстого, лидер московской «молодой адвокатуры» тем самым защищал и религиозно-философские идеи «толстовства», и социокультурный пласт, сформировавшийся вокруг великого русского гуманиста.

На процессе Павловцев присяжный поверенный Муравьев ближе других защитников подошел к обвиняемым. После суда он в течение длительного времени по-прежнему поддерживал отношения со своими бывшими подзащитными: переписывался с ними и стремился как-то облегчить их судьбу, помочь им – прежде всего, конечно, материально. Осужденные Павловцы именно через него получали финансовую поддержку, а он бдительно следил за тем, чтобы она попадала по назначению и своевременно. «Дорогой Лев Николаевич, – сообщал Муравьев писателю в декабре 1903 года. – Посылаю Вам письмо одного из Павловцев, с которыми жена моя и я поддерживаем переписку. И в будущем хочу, если Вы не против этого, посылать Вам время от времени их письма: такие они хорошие, любящие, ласковые. Нужно им помочь. Хрисанф Николаевич¹⁵ говорил, что на это, может быть, и будут деньги. Быть может, эти деньги уже есть? Если да, то не напишете ли Вы мне об этом, чтобы я мог порадовать своих бывших клиентов»¹⁶.

Впервые Муравьев побывал в Ясной Поляне и встретился с писателем в декабре 1902 года¹⁷. Тогда по просьбе Льва Николаевича он взял на себя защиту ремонтного рабочего станции Ясенки Курской ж.д. «толстовца» А. Агеева, обвинявшегося в том, что «порицал православную веру и глумился над православными таинствами и обрядами православной церкви»¹⁸. По дороге в Чернь, где должно было рассматриваться это дело, Муравьев остановился в Яснополянской усадьбе у Толстого, и с 3 на 4 декабря провел «ночь в знаменитом, увековеченном на картине Репина маленьком нижнем кабинете Льва Николаевича»¹⁹. Первые две защиты, проведенные московским адвокатом по поручению Толстого (дело «Павловских сектантов» и рабочего А. Агеева.), «установили между нами дальнейшие отношения, выразившиеся в том, что от времени до времени он направлял ко мне лиц, нуждавшихся в юридической помощи и защите, главным образом по религиозным или крестьянским делам»²⁰, – вспоминал Муравьев.

При непосредственном участии²¹ авторитетного юриста и видного общественного деятеля Н. Давыдова²² утром 12 мая 1908 года Муравьев вторично побывал в Ясной Поляне. «Г-на Муравьева, разумеется, всегда буду очень рад видеть» (78, 130), – отвечал Лев Николаевич в письме Давыдову накануне этой встречи. На этот раз лидер «молодой адвокатуры» имел весьма продолжительную беседу с писателем. Эта встреча Муравьева с яснополянским мыслителем оставила след не только в их взаимоотношениях, но и в русской литературе.

1. Право. 1910. N46. Стб. 2749.[↩]
2. Розанова С. Эпистолярное наследие Л. Н. Толстого / Толстой Л. Н. Собр. соч. в 20 тт. Т. 17. М.: Художественная литература, 1965. С. 30.[↩]
3. В 1885 году Толстой делился с В. Чертковым своими душевными страданиями: «Я путаюсь, желаю умереть, приходят планы убежать или даже воспользоваться своим положением и перевернуть всю жизнь <…> неужели так и не придется мне умереть <…> не прожив хоть одного года по человечески разумно, то есть в деревне, не на барском дворе, а в избе, среди трудящихся…» (подробнее см.: Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Юбилейное. Т. 85. М.: Гослитиздат, 1955. С. 223. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием номера тома и страницы).[↩]
4. Это был экстраординарный поступок – Толстой стал тогда единственным писателем, который отказался от авторских гонораров.[↩]
5. Эту оговорку Толстой был вынужден сделать по следующей причине: несмотря на то, что все произведения Толстого, написанные после 1881 года, могли быть безвозмездно издаваемы как в России, так и за границей, писатель в 1886 году в день именин С. Толстой «подарил» ей только что законченную им повесть «Смерть Ивана Ильича» для включения в двенадцатый том собрания сочинений, доход с которого поступал в пользу семьи. Теперь же данным заявлением он предоставлял в общее пользование и это свое произведение, чему вначале противилась С. Толстая.[↩]
6. Право. 1910. N 46. Стб. 2750.[↩]
7. Муравьев Николай Константинович (1870 – 1936) – известный московский адвокат и общественный деятель, один из организаторов и лидеров всероссийского неформального объединения «молодая адвокатура». С марта по октябрь 1917 года – председатель Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного правительства для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц, как гражданского, так и военного и морского ведомств.[↩]
8. Л. Н. Толстой и его близкие. М.: Современник, 1986. С. 349.[↩]
9. Дело заключалось в том, что многие крестьяне села Павловки Сумского уезда Харьковской губернии еще в XIX веке, в значительной мере под влиянием соседнего помещика князя Д. А. Хилкова, отошли от православия. В сентябре 1901 года они произвели в местном православном храме поругание святынь и значительные разрушения. По окончании предварительного следствия 68 Павловских крестьян были преданы суду по обвинению «в поругании действием священных предметов, в нападении на православное население и в сопротивлении чинам полиции» (ст. 13, 210, 269, 271 Уложения о наказаниях).[↩]
10.   «Павловцы считались официально «толстовцами», – уточнял С. Мельгунов, – т. к. пропаганда пошла от толстовца кн. Хилкова, владевшего хутором в Павловках» (Мельгунов С. П. Воспоминания и дневники. Вып. 1 (часть 1 и 2). Париж, 1964. С. 115).

    [↩]

11. Присяжный поверенный В. Маклаков (1869 – 1957) не был близким другом Толстого, но был с ним в хороших отношениях. Познакомил их 1891 год – совместное участие в борьбе с голодом. В дальнейшем они также поддерживали тесные, доверительные отношения. Так, например, в 1896 году Толстой обратился к Маклакову с просьбой подобрать книги, необходимые для работы над романом «Воскресение», так как писателю потребовалось доскональное знание работы российского суда присяжных, жизни арестантов на этапе в сибирскую ссылку. Кстати, впоследствии свой гонорар за этот роман Лев Николаевич пожертвовал на устройство в Канаде колонии духоборов-переселенцев.[↩]
12. См.: Троицкий Н. А. Судьбы российских адвокатов: биографические очерки и характеристики. Саратов. Изд. Саратовского ун-та, 2003. С. 110.[↩]
13. Семейный архив Волковых. Муравьев Н. К. Речь по делу о нарушении общественной тишины при постановке пьесы «Контрабандисты» в г. Смоленске. Л. 3.[↩]
14. РГАЛИ. Ф. 2094. Оп. 1. Д. 4. Л. 29.[↩]
15. Имеется в виду Хрисанф Николаевич Абрикосов.[↩]
16. Из письма Муравьева к Толстому от 28 декабря 1903 года, хранящегося в семейном архиве Волковых (цит. по: «Стой в завете своем…». Николай Константинович Муравьев: Адвокат и общественный деятель. Воспоминания, документы, материалы. М.: АМА-ПРЕСС. 2004. С. 252).[↩]
17. В настольном календаре Толстого за этот день осталась запись: «Приезжали Муравьев и Абрикосов».[↩]
18. Муравьев Н. К. Автобиографическая заметка. Ч. 1 // «Стой в завете своем…». С. 18.[↩]
19. Там же. С. 18 – 19.[↩]
20. Там же. С. 19.[↩]
21. См.: Маковицкий Д. П. У Толстого (1904 – 1910). «Яснополянские записки» Д. П. Маковицкого в 4-х кн. Кн. 3. М: Наука, 1979. С. 84.[↩]
22. Давыдов Николай Васильевич (1848 – 1920), бывший председатель Московского окружного суда, «близкий друг и консультант Л. Н. Толстого, подсказавший писателю сюжеты пьес «Живой труп» и «Власть тьмы»» (подробнее см.: Троицкий Н. А. Указ. соч. С. 21), приват-доцент Московского университета, председатель Московского отделения театрально-литературного комитета, член Всероссийского союза сценических деятелей, Московского юридического общества, Общества славянской культуры и Общества деятелей периодической печати и литературы (см.: Вся Москва. Адресная и справочная книга на 1911 год. М., 1911. С. 167).[↩]