Новое о Жан-Кристофе

«Жан-Кристоф» – эпопея великого французского писателя Ромена Роллана – одно из любимых произведений советских читателей. Известно, что прообразом героя эпопеи был Бетховен. Но для воплощения народного, революционного духа современного искусства Роллан, создавая образ «гения музыки» обращался к другим искусствам и к таким источникам вдохновения, как русское революционное движение. На это указывает сам Роллан в послесловии к «Жан-Кристофу», обращенном к советским читателям.

Одним из французских прототипов Жан-Кристофа был великий художник Жан-Франсуа Милле.

Сопоставляя тексты эпопеи Ромена Роллана «Жан-Кристоф» с книгой Роллана «Милле», мы обнаружили, что автор для эпизода первой встречи немецкого композитора Жан-Кристофа Крафта с Парижем использовал подлинную автобиографическую запись Милле. Совпадают не только отдельные положения, фразы, слова, – воспроизведена атмосфера, создающая идейную и психологическую ткань эпизода. Знаменателен самый замысел: подкрепить образ изгнанника, нашедшего приют в Париже, чертами, взятыми из биографии художника, чья живопись всеми своими корнями уходит в народную почву.

Книга о Милле была написана

Ролланом в 1903 году и как бы предвосхищала его знаменитую серию жизнеописаний великих мастеров искусства. Милле – один из немногих французских живописцев, которые нравились Толстому. Это обстоятельство могло повлиять на Роллана, когда он выбирал первого кандидата для задуманных жизнеописаний.

Земля, люди, работающие на земле, – главный источник вдохновения Франсуа Милле. Но это не просто почвенный художник, как понимается почвенность во французской консервативной критике. Несмотря на патриархальность Милле, а отчасти и вследствие его патриархальности, его огромного уважения к крестьянскому труду, образы крестьян у Милле прямо противостоят вандейской идеализации крестьянина как силы, поддерживающей собственнический строй. Самый трагизм таких фигур, как «Человек с мотыгой» или знаменитые «Сборщицы колосьев», заряжен неистовым протестом, взывает к мятежу. Ромен Роллан цитирует слова друга Милле, сказавшего о портрете художника, что он похож на «главаря крестьянского восстания перед расстрелом»… Характеристика, не лишенная диалектической остроты. Милле был бунтарь, сознававший, что бунт его или запоздал, или преждевремен.

«Жан-Кристоф» и «Милле» писались в период, когда французский реализм защищал свое наследие и свое будущее от «людей без корня», les déracinés, старавшихся противопоставить новаторство – традиции, развести их, как разводят по сторонам врагов перед дуэлью.

Известна склонность французских романистов приурочивать к первому свиданию героя с Парижем некий решительный поворот в духовном развитии. Вспомним хотя бы Растиньяка, его знаменитое восклицание: «A’nous deux!» – «Посмотрим, кто кого!..» У Растиньяка это был вызов Парижу, той арене, где он поведет бой за право восходить вверх по социальной лестнице любыми способами. У героев Роллана вызов иного рода. Кристофа и Милле влечет к Парижу как светочу национальной культуры, они влюблены в его искусство, в «масло парижских картин». Но им нелегко добраться до революционной, плебейской души Парижа.

Все, что Роллан взял из записей юного Милле, сближает Милле и Кристофа в их общем первоначальном неприятии Парижа.

Замысел подкрепить образ Жан-Кристофа биографией Милле знаменателен еще по одной причине.

Жан-Кристоф – немец с французским именем, с примесью фламандской крови, да еще, говоря фигурально, порвавший свой паспорт в момент бегства от немецкой полиции, – этот Жан-Кристоф вполне мог «сгодиться» для зачисления его в национальные нигилисты.