Николай Гудзий в переписке с деятелями и историками русского символизма (1922–1940). Эпизоды биографии в свете архивных материалов

Авторству историка русской литературы и филологической науки Николая Каллиниковича Гудзия (1887–1965) принадлежат фундаментальные работы в области изучения русского символизма — монографические статьи «Из истории раннего русского символизма (Московские сборники «Русские символисты»)» [Гудзий 1927], «Тютчев в поэтической культуре русского символизма» [Гудзий 1930] и «Юношеское творчество Брюсова» [Гудзий 1937]. Для своего времени это были новаторские исследования, раскрывшие на богатом архивном и печатном материале совершенно новые темы, а также стимулировавшие интерес нескольких поколений исследователей. Эти труды, подводившие итоги напряженной работы, не утратили научного значения до сих пор, несмотря на то, что за прошедшие десятилетия литература о русском символизме пополнилась сотнями статей и публикаций, рассматривающих разные аспекты его истории и представляющих новые материалы для ее изучения. Не в меньшей степени о научном авторитете Гудзия и о его тесных связях с деятелями и историками русского символизма говорит переписка и материалы личного архива¹. Мы постараемся осветить, основываясь на сохранившихся письмах и документах, некоторые эпизоды его общения как с теми, кто имел непосредственное отношение — в роли свидетелей или участников — к предмету интереса ученого, так и с теми, кто избрал эту тему для своей исследовательской работы — с младшими коллегами Гудзия, историками литературы.

Его интерес к истории русского символизма обусловлен несколькими обстоятельствами: работа в Государственной Академии Художественных Наук (далее — ГАХН) в 1922–1929 годах, где он тесно соприкоснулся с наследием символистов и лично познакомился с их современниками и соратниками; организация ученым в 1923–1924 годах двух семинариев — по символизму и по русской литературе начала XX века в целом — для студентов старших курсов литературно-лингвистического отделения педагогического факультета 2-го МГУ, профессором которого Гудзий был в эти годы (значительное место в заседаниях семинариев занимало творчество В. Брюсова, А. Блока и Ф. Сологуба²); наконец, активное участие Гудзия в работе «Кружка памяти Валерия Брюсова» (с 1926 года) и плодотворные занятия поэтикой Ф. Тютчева, «первого русского символиста».

Георгий Чулков

Приведенное выше выразительное определение дал Тютчеву поэт, прозаик, литературный критик Г. Чулков. С его именем связаны самые ранние документы в той части обширного эпистолярного наследия Гудзия, которая свидетельствует о его движении к теме. В архиве Гудзия сохранился автограф стихотворения Чулкова [Чулков 1922] с посвящением ученому, публикацией которого мы и откроем корпус выявленных нами текстов³.

Н. К. Гудзию

Есть радость темная любви и преступленья,
Когда любовник мнит забыть обман и ложь
В объятьях краденных, во мраке вожделенья,
Когда лобзания — как в сердце острый нож;

Когда уста к устам — в истоме и тревоге,
Как пчелы жадные, что пьют дурманный мед;
Когда в душе звучит: «Вы будете как боги», —
И как огонь в руке позначил страшный плод.

Но тайна есть любви — без страсти и без боли,
Когда не коршун злой, а голубь — знак ее,
Когда покорны мы иной и высшей воле,
И неделимо в нас — твое или мое, —

И в благодатный час, примкнув к ногам устами, —
Мы медлим пить вино божественных услад
И верим верные, что ангелы над нами
Поют о таинстве при входе в райский сад.

2 января 1922

Не исключено, что личное знакомство Гудзия с Чулковым состоялось в самом конце 1921 года, вскоре после переезда ученого в Москву, но об этом не сохранилось никаких документальных свидетельств. Судя по всему, на момент появления посвящения над публикуемым текстом общение приобрело доверительный характер. Дальнейшие их взаимо­отношения и переписка были подкреплены совместной работой в Литературной секции ГАХН⁴, общим интересом к творчеству Тютчева и уже начавшейся в это время работой Гудзия по сбору материалов по истории русского символизма. Но она в сохранившейся переписке отражения не нашла, поэтому мы ограничимся только упоминанием об этом и публикацией неизвестного стихо­творения Чулкова. Нам представляется, что оно изначально не являлось стихотворным посланием и не было адресовано непосредственно Гудзию. На это указывает, в частности, сравнение его со стихотворным посланием Чулкова «Поэт», адресованным Вяч. Иванову («Твоя стихия — пенный вал…»), а также с посвящениями О. Глебовой-Судейкиной («В жизни скучной, в жизни нищей…») и Ю. Верховскому («Поэта сердце влажно, как стихия…») [Чулков 2003]. В случае с публикуемым нами стихотворением речь идет скорее о лирическом размышлении в духе характерной для Чулкова религиозно-философской тематики. Вероятнее всего, имело место либо стихотворное приношение в знак завязывающегося дружества, либо сам Гудзий мог как-то по-особому выделить для себя это стихотворение Чулкова, знакомясь с его поэтическими текстами или присутствуя при чтении их самим автором, — и посвящение не замедлило появиться.

Петр Перцов

С П. Перцовым, издателем, литературным критиком, мемуаристом, Гудзий познакомился несколько позднее, чем с Чулковым, но совершенно точно — в первые годы своего сотрудничества с ГАХН. Перцов был среди тех, кто всячески содействовал работе ученого, знакомил его с некоторыми материалами личного архива и охотно предоставлял ему книги из своей библиотеки.

«Письма В. Я. Брюсова к П. П. Перцову. 1894–1896 гг. (К истории раннего символизма)» [Письма… 1927] и «Литературные воспоминания» [Перцов 1933] были знакомы Гудзию еще до их выхода в свет. Частично материалы первого издания Перцов публиковал в 1924–1926 годах в периодике — в вечернем выпуске «Красной газеты», журналах «Русский современник», «Печать и революция» [Перцов 2002: 7]. Доклады «Ранний русский символизм» и «Московский символизм 90-х (по письмам В. Брюсова и личным воспоминаниям)», прозвучавшие на заседаниях Подсекции русской литературы Литературной секции ГАХН 15 и 29 января 1926 года, вызвали заинтересованное обсуждение, в котором активно участвовал Гудзий [Протоколы… 1926]. Это обстоятельство также не могло пройти бесследно для работы ученого, повлияло и на обрисовку исторического фона описываемых событий⁵, и на правильную расстановку акцентов в статье 1927 года.

Переписка Гудзия и Перцова была посвящена деловым вопросам, но даже в таком ракурсе она пунктирно обозначает некоторые эпизоды их общения. Самое раннее из сохранившихся писем датировано 1 апреля 1926 года — Гудзий благодарит Перцова за возможность познакомиться с письмами Брюсова, относящимися к середине 1890-х годов:

С большой благодарностью возвращаю Вам рукопись. Я не думал, что она представляет собой такой ценнейший материал для историка раннего символизма. Сделал кое-какие выписки для истории «Рус<ских> симв<олистов>», которыми разрешите воспользоваться для доклада [Гудзий 1926–1927: 1].

В письме упоминается доклад Гудзия «Первые шаги московского символизма (сборники «Русские символисты» 1894–1895 гг.)», прочитанный на заседании Пленума Литературной секции 26 апреля 1926 года и впоследствии положенный в основу упомянутой выше статьи⁶.

Летом 1927 года переписка корреспондентов была связана с выяснением печатной судьбы воспоминаний Перцова о Л. Баксте, предложенных П. Сакулину, руководителю Литературной секции ГАХН с марта 1926 по январь 1929 года, для публикации в печатном органе Академии — журнале «Искусство»⁷. В письме Перцова от 1 июля читаем:

Будьте так добры, сообщите мне, пожалуйста, вошла ли в 3-й выпуск «Искусства», имеющий выйти осенью, моя статья о Баксте (воспоминания)? В свое время Академия уведомила меня, что она принята, и я не знаю, не произошло ли каких перемен. Если III вып<уск> «Русс<ких> Симв<олистов>» Вам более не нужен, занесите его, пожалуйста, при случае к моему племяннику [Перцов 1927а: 2].

Гудзий отвечал 5 июля:

К сожалению, мне неизвестен состав 4 № «Искусства». Он еще не сдавался в печать, и материал его находится у П. Н. Сакулина. Он вернется через месяц-полтора, и тогда я справлюсь о судьбе Вашей статьи. Уверен, что она предназначена для 4 №. Если же затерялась, то и через два месяца не поздно будет восстановить ее. Я Вас извещу в свое время [Гудзий 1926–1927: 2].

Перцов спрашивал Гудзия о судьбе своего текста о Баксте и позднее, но ни в одном из номеров журнала «Искусство» в 1927–1928 годах этот текст опубликован не был. Впоследствии он лишь частично вошел в книгу воспоминаний Перцова, в главу под названием «Мир искусства» [Перцов 2002: 215–217]. В письме от 11 июля Гудзий благодарил Перцова за подарок — книгу писем Брюсова, только что вышедших из печати и сопровожденных комментариями адресата-публикатора:

Искренно благодарю Вас за присылку мне Вашей книжки. Она очень много дает для истории русского символизма как раз в той его стадии, которой я интересуюсь. Еще раз с благодарностью вспоминаю, что Вы разрешили мне пользоваться письмами к Вам Брюсова до появления их в печати [Гудзий 1926–1927: 3].

Письмо от 15 июля свидетельствует о трудных жилищных условиях, в которых находился Перцов в это время (то же подтверждает и его переписка с другими корреспондентами). В данном случае мы имеем возможность убедиться, что одним из тех, к кому обращался за помощью Перцов, был Гудзий, проживавший в 1923–1946 годах в доме 26 по Трубниковскому переулку. Перцов интересовался в письме:

Вы живете в доме ЦЕКУБУ и, если я не ошибаюсь, заведуете Вашей квартирой. Разрешите спросить Вас, не предвидится ли в этом доме в ближайшем будущем какой-либо свободной комнаты или вообще какого-либо помещения? И, если вопрос мой не фантастичен, то как сделаться кандидатом на комнату? Я теряю мою теперешнюю комнату и должен повиснуть в воздухе <…> Положение мое очень трудное <…> рад, что книжка Брюсова дала Вам полезный материал [Перцов 1927b].

Не найдя способа помочь Перцову напрямую, Гудзий все же счел необходимым написать ему 17 июля, указав возможный путь решения проблемы:

Я рад был бы Вам помочь, да не знаю, что предпринять. В квартире, где я живу, все забито до отказа. Думаю, что так и во всем доме. Сразу вряд ли что-нибудь можно получить. Лучше всего обратиться в Правление жилищного товарищества научных работников <…> и записаться в очередь на получение комнаты. Иного ничего не придумаю. Если что-нибудь узнаю для Вас благоприятное, извещу Вас [Гудзий 1926–1927: 4].

Очень волновала Перцова судьба сборника статей «Ранние русские символисты» (задуманного как первый выпуск в серии подобных изданий, отражающих результаты работы по истории символизма в ГАХН в 1925–1929 годах), редактором которого был Гудзий.

Работа над сборником началась в 1926 году и продолжалась с перерывами вплоть до весны 1929 года, когда он, полностью собранный, был отвергнут Главлитом — этот эпизод совпал с началом разрушительного для отечественной гуманитарной науки процесса ликвидации ГАХН [Нефедьев 2014: 256–258; Павлова, Богомолов 2021: 12–13; Фролов 2023a: 34]. Первоначальный его состав включал в себя статьи Л. Гуревич, С. Дурылина, В. Саводника, Ю. Верховского и Гудзия. В позднем варианте состав авторов и содержание несколько изменились: были исключены статьи Саводника и Верховского и заменены статьями А. Штейнберг, Б. Михайловского и Н. Булычева. Статья Гудзия «Из истории раннего русского символизма (Московские сборники «Русские символисты»)», к тому времени уже напечатанная в журнале «Искусство» [Гудзий 1927], была заменена по сути дела небольшой монографией «Тютчев в поэтической культуре русского символизма», которая впоследствии увидит свет в «Известиях по русскому языку и словесности АН СССР» [Гудзий 1930].

Вопросы о сборнике мы находим и в переписке осени — зимы 1927 года. Перцов в письме от 1 ноября живо интересовался:

Будет ли выходить дальше «Искусство»? А что предполагавшийся сборник о символизме? [Перцов 1927с]

Письмо Гудзия, отправленное спустя неделю, 8 ноября, содержало неутешительный ответ:

Сейчас я не имею никакого отношения к редактированию журнала «Искусство» <…> Сборник статей о символизме, видимо, приказал долго жить. По крайней мере, сейчас его еще пока двинуть нельзя [Гудзий 1926–1927: 5].

Любовь Гуревич

Упоминание о нереализованном замысле сборника статей обращает наше внимание к еще одному корреспонденту Гудзия — писательнице, критику, переводчице, редактору-издательнице журнала «Северный вестник» (в 1891–1898 годах) Л. Гуревич, которой принадлежит в становлении русского символизма важнейшая роль, не нуждающаяся в дополнительных комментариях⁸. В настоящее время опубликован ее доклад «Символизм 90-х годов в журнале «Северный Вестник»», прозвучавший 14 мая 1926 года на заседании Подсекции русской литературы ГАХН и предназначенный для сборника [Павлова, Богомолов 2021: 13–54]. Переписка Гуревич с Гудзием освещает некоторые обстоятельства, предшествующие ее выступлению. В самом начале 1926 года Гуревич перенесла тяжелую болезнь, 2 марта она сообщала Гудзию:

Я чувствую себя очень виноватой перед Вами, особенно потому, что не известила Вас раньше о невозможности прочесть доклад мой 5-го марта: виновата в самообольщении, в излишнем оптимизме, который только что рассеял доктор.

1. Тексты цитируемых писем Н. Гудзия к Д. Максимову, хранящихся в ОР РНБ, подготовлены и предоставлены в наше распоряжение В. Филичевой, научным сотрудником ИРЛИ РАН, за что мы выражаем ей сердечную благодарность. Мы глубоко признательны заведующему Отделом редких книг и рукописей НБ МГУ А. Лифшицу за разрешение опубликовать письма Вас. Гиппиуса к Гудзию, хранящиеся в составе личного архивного фонда ученого.[↩]
2. Гудзий сохранил протоколы состоявшихся занятий [Протоколы… 1923–1924].[↩]
3. Во всех публикуемых нами текстах сохраняются индивидуальные особенности пунктуации и орфографии. Авторские подчеркивания или иные случаи маркировки текста переданы курсивом.[↩]
4. Чулков был председателем Комиссии по изучению творчества Ф. Достоевского, а Гудзий заведовал Подсекцией русской литературы Литературной секции.[↩]
5. Воссозданный с более чем достаточной для заявленной темы по­дробностью, исторический контекст некоторым коллегам Гудзия показался отраженным не с должным вниманием; ср., в частности, в письме В. Виноградова от 10 июля 1928 года: «Прочел Вашу статью о символистах. Мне понравилась, хотя, мне кажется, исторический фон не освещен вполне!» [Виноградов 1928].[↩]
6. Тезисы доклада в настоящее время напечатаны [Фролов 2023b: 50–54].[↩]
7. Типографский набор трех страниц этих воспоминаний Перцова («Я знал его в те времена, когда он был еще не Леон Бакст…») с авторской пометой «Не были напечатаны» долгие годы хранился в личном архиве И. Зильберштейна (сообщено Н. Волковой).[↩]
8. См. работу М. Павловой и Н. Богомолова, упомянутую выше [Павлова, Богомолов 2021], и еще одну, послужившую ее продолжением [Павлова 2021].[↩]