Ни шагу… вперед

1

Как все было бы просто и мило, возьмись я за рецензию на лежащую сейчас передо мной книгу!…Появление этого сборника¹, – привычно начал бы я, – факт, представляющийся интересным в различных отношениях.

Во-первых… Всякое вторжение теоретической науки в современный литературный процесс есть, по-видимому, благо, ибо при этом так или иначе перекидывается лишний мосток над пропастью, которая, по распространенному и все еще небезосновательному мнению, продолжает отделять сегодняшнюю критику от сегодняшней теории литературы. В самом деле – разве критики в массе своей не ощущают необходимости выйти наконец за рамки сиюминутной эмпирической работы? И разве, с другой стороны, не надоедает теоретикам вращаться в сфере обобщений, добытых изучением одной лишь «проверенной» классики?

Во-вторых… Данное вторжение осуществляется с немалым размахом. Научный аппарат многих статей, напечатанных в сборнике, – внушителен и обширен: цитации – поучительны; реминисценции – уместны, а параллели, которые проводятся здесь между днем нынешним и днями минувшими, – эти параллели чаще всего, как оно и должно быть в добротном литературоведении, пересекаются.

В-третьих… Авторов сборника можно упрекнуть в чем угодно, но только не в «академической» расплывчатости: их симпатии совершенно определенны, конкретные оценки конкретных произведений, конкретные характеристики конкретных писателей – недвусмысленны и однозначны. Один пример, наудачу:

«Не всегда течения выявляются достаточно четко, ясно. Порою они заслуживают названия тенденции, линии. Порою течения перекрещиваются, соединяются с другими. Бывает и так, что по какому-то внешнему стилевому признаку (бросающемуся в глаза) произведения писателей близки, а внутренне – далеки, например, лирическая проза О. Берггольц и К. Паустовского: Берггольц утверждает идеал человека, окрыленного и увлеченного революцией, Паустовский склонен идеализированно подать героя, идущего боковыми дорожками, больше всего на свете ценящего собственную личность и собственную «тонкость»…» (стр. 57).

Это ж нужно уметь так писать! Нам бесконечно интересно наблюдать, как из хаоса перекрещивающихся и соединяющихся друг с другом «линий» возникают «четкие» и «ясные» портреты писателей, характеристики их индивидуальностей, не правда ли?

2

…Так бы и двигалась помаленьку моя рецензия, спеша к обычному, со знаком плюс-минус, заключению, если бы…

Если бы я писал рецензию на весь сборник, а не отчасти иронические заметки по поводу нескольких статей, в нем напечатанных.

И если бы не два смущающих меня обстоятельства.

Первое – это подзаголовок книги. Будь он как-нибудь попроще изложен, ну вроде: «Некоторые наблюдения над творческим опытом некоторых современных писателей», – тогда все было бы понятно. И сурово-обличительные замечания «в адрес» (теперь в критике очень распространилось это выражение почтовиков: «в адрес») некоторых ошибавшихся прозаиков и поэтов вполне оправдывались бы подзаголовком. Правда, кое-какие замечания, пожалуй, все равно резали бы слух своей формой, достаточно далекой от научной полемики, но тут можно было бы сослаться и на темперамент ученых.

А как сошлешься на темперамент, если в подзаголовке сборника стоит: «Художественные течения в современной литературе»? Вопрос ставится очень важный, очень теоретический и – согласимся с издательской аннотацией – все еще «малоисследованный». Стало быть, ни замечаниями «в адрес», ни даже «наблюдениями» тут не обойдешься; стало быть, авторы хотят нам предложить теоретическую концепцию стилевых течений, идут на это…

И второе смущающее меня обстоятельство: заголовок, название сборника. На обложке столбиком разместились три слова:

Время Пафос Стиль, – без точек или запятых между ними. Может быть, корректура в издательстве случайно не обратила на это внимания? А может быть, грамматическая вольность эта, по мысли авторов, должна быть искуплена свободой интонаций при чтении? Например, такой: «Время! Пафос!! Стиль!!!»?

Приходится отвергнуть оба эти предположения. Наверняка в издательстве корректоры высококвалифицированные, и, безусловно, авторы сборника знают, что в науке совершенно необязательно повышать голос. Но в чем же тогда дело?

При ближайшем рассмотрении сборника оказывается, что первое слово из «триады» заголовка вполне спокойно можно сократить вообще: анализа категории «время» (ни в физическом, ни в историческом смысле) сборник не содержит. Точнее – почти не содержит.

Размышления о времени, имеющиеся в статье А. Павловского «О лирической прозе (Ольга Берггольц и Владимир Солоухин)», выглядят некоторым исключением из правил. Типичными же для книги приходится признать краткие характеристики констатирующего типа: «Каждая новая историческая эпоха приносит свою меру явлений; новый тип поэтических ассоциаций чаще всего оказывается своеобразным художественным отражением изменившихся социальных отношений и научных представлений» (стр. 112); «стиль современной нашей литературы, – если иметь в виду какое-то общее направление художественных исканий, – во многом объясняется… гуманистическим уклоном общественных настроений» (стр. 174), а этот «уклон» вышел «на первый план не только благодаря ликвидации злоупотреблений против человечности, связанных с культом Сталина. Гигантские масштабы цивилизации, все возрастающий уровень техники, повсеместное пробуждение чувства национальной самостоятельности у «малых» народов планеты, общее состояние мирового искусства и т. п. – все это обострило интерес к отдельному человеку, его роли и месту в развивающемся обществе» (стр. 173). Впрочем, эти приблизительные, общие констатации дают возможность, когда это нужно, обратить их против конкретных «носителей» различных ошибок в литературе. Скажем, против «непатетичной» линии, против «подчеркнутой приглушенности авторского голоса»: «А как эта линия связана с исторической действительностью, с чертами времени, родившего Юрия Гагарина и Валентину Терешкову, давшего миру величайшие открытия в области физики и астрономии, неизмеримо усилившего экономическую мощь советской державы?» (стр. 38). Риторичность вопроса предполагает, конечно, один ответ: никак не связана…

Что касается «пафоса», то, прямо скажем, трудновато понять, о пафосе чего, собственно, идет речь? Как бы там ни было, наиболее ясное представление можно составить о пафосе некоторых статей самого сборника.

В начале статьи В. Ковалева «Проблемы стиля в советской литературе» – статьи эта открывает книгу и, по самоаттестации автора, имеет «характер введения к помещенным в сборнике материалам» (стр. 4) – читаем: «Наша литература богата талантами и разнообразна по стилю, и в последние годы писатели порадовали читателей новаторскими поисками. Поэтому постановка всех этих проблем (связанных с художественными течениями. – Ю. С.) понятна и оправданна. Но в их решении наблюдался большой разнобой: споры и дискуссии далеко не всегда приводили к верным заключениям. В погоне за обилием творческих течений порою забывали о главной линии развития советской литературы» (стр. 3).

Начало статьи В. Тимофеевой «Стиль поэта и эпоха (К дискуссиям о современном стиле)» несколько конкретнее повторяет эту вводную установку: «В последние годы необычайно широко раскрылось стилевое многообразие литературы социалистического реализма и вместе с тем большую остроту приобрели поиски нового. Правда, под флагом этих поисков порою появлялись формальные эксперименты…» (стр. 112).

Вариацией на ту же тему начинается статья В. Бузник «Собственный взгляд и гражданственная прозорливость». Первая фраза статьи: «Говорят, все стили хороши, кроме скучного». Четвертая фраза: «Однако действительно ли «все стили» одинаково хороши и важны для общества?» (стр. 170). Такой вопрос содержит в себе и ответ: если «в понятие стиля принято включать не только технические приемы мастерства, но и такие принципиальные, общественно не безразличные качества, как своеобразие художественного аспекта, выбор тех или иных героев, истолкование их, тональность творчества и т. п.» (стр. 170), то – перевернем страничку – ясное дело, «в искусстве всегда есть как ведущие, важные направления, так и боковые, второстепенные» (стр. 172).

Как видим, синтаксическая конструкция типа «многообразие многообразием, но…» довольно часто встречается в сборнике, и, смею заверить, не только в начальных абзацах статей.

Что сказать по поводу процитированного? Мысли авторов сборника вполне понятны (несмотря на их стиль!) и, в общем, вполне резонны. Конечно, никакая «погоня» за «обилием течений» не должна приводить нас к забвению «главной линии развития», которая на деле столь многообразно проявляется в нашей литературе. И «формалистические эксперименты» заслуживают осуждения, проводись они «под флагом» чего угодно; и опять же верно, что не все стили, не все «своеобразия художественного аспекта» одинаково хороши, иные – так даже одинаково плохи!

Но после предостережений, которые могли бы, пожалуй, повторяться и не столь часто, после пафоса превентивно-предупреждающего следует, пожалуй, перейти к пафосу созидательному, к решению теоретических проблем стиля и стилевых течений, о чем заявлено в подзаголовке, не правда ли? Однако тут у читателя возникнет непредвиденная трудность: он, пожалуй, не сможет уловить «момент перехода» от полемики и предостережений к созидательным решениям. Абзац за абзацем, страница за страницей все идет и идет в сборнике критика «в адрес»…

«Ага, значит, позитивное как бы растворено в негативном? – догадывается читатель. – Тогда попробуем выделить его сами – к примеру, по заглавной работе, открывающей сборник».

3

Нас ждет труд не очень благодарный, но небесполезный и даже в какой-то степени увлекательный…

Не очень много узнаем мы о проблемах стиля из статьи В. Ковалева «Проблемы стиля в советской литературе». Автору будто времени не остается для сколько-нибудь развернутых раздумий на сей счет: почти на шестидесяти страницах своей статьи В. Ковалев непрерывно оспаривает, уточняет, опровергает, разоблачает. Называются десятки имен, приводится сто одна сноска, по ходу разговора затрагиваются, без преувеличения, десятки проблем эстетических, философских, политических, идеологических.

Ну, а что же все-таки сказано в статье про стиль?

Про стиль сообщено следующее…

Термин «стиль» многозначен. Есть понятие «индивидуального стиля», которое, оказывается, возникло с «развитием капиталистического общества и утверждением в литературе реализма» (стр. 5); «вместе с тем» есть «представление о стилях литературных направлений (сентиментализм, романтизм, реализм, натурализм и т. д.)…» (стр. 5 – 6).

Двузначность толкования термина чаще всего используется В. Ковалевым в полемических целях: первым толкованием он уточняет второе, а вторым – первое.

Сказал однажды Л. Тимофеев, что стиль – это индивидуальное, конкретное воплощение художественного метода, что в стиле проявляется «личный опыт, талант, манера речи и пр.»; В. Ковалев, приведя эту мысль, тут же добавляет: «Безусловно, стиль немыслим без индивидуального своеобразия, но формулировка Л. Тимофеева как бы исключает возможность стилевых течений в литературе…» (стр. 11).

Почему исключает? Где Л. Тимофеев «исключил»»стилевые течения в литературе»? Любой читавший работы Л. Тимофеева знает, что никакого «исключения» не было, и В. Ковалев это знает. Потому и осторожничает: «как бы исключает».

Высказал А. Эльяшевич суждение о том, что «самым плодотворным аспектом разговора о неисчерпаемости и многообразии социалистического реализма был и остается разговор о все растущем разнообразии его индивидуальных стилей», – В. Ковалев опять приведет цитату и тут же упрек присовокупит – упрек в, «так сказать, абсолютизации роли творческой индивидуальности» (стр. 29). Ну, нет у А. Эльяшевича подобной абсолютизации, и понимает В. Ковалев, что ее нет, однако же не удерживается – поправил, а потом уточнил: «так сказать, абсолютизация…».

Через страницу черным по белому рукою самого В. Ковалева написано: «… в литературе не существует некоего «общего» и «типового» художественного восприятия и отображения жизни. Есть лишь творчески-индивидуальное восприятие и изображение действительности, объединяемое (что с чем? – Ю. С.) единством идейно-эстетических принципов… В литературе и искусстве общие идейные, жизненные концепции находят всегда (?) индивидуально-личную трактовку, обогащающую и конкретизирующую первую… в литературе первостепенное значение имеют неповторимо индивидуальные особенности восприятия и акцентировки доступных всем (?) и известных всем (?) жизненных явлений. В основе богатства искусства лежит бесконечное разнообразие личностей творцов искусства» (стр. 31).

Сравним еще раз мысли Л. Тимофеева и А. Эльяшевича, с одной стороны, и В. Ковалева – с другой. Не придем ли мы к выводу, что В. Ковалев говорит то же самое, только хуже? (Хотя бы потому хуже, что ведь вовсе не всегда и не всем доступны и известны различные «жизненные явления», бывает ведь и так в искусстве, что художник открывает нам нечто новое.)

Не раз и не два похвалил в своей статье В. Ковалев Л. Новиченко. За то, в частности, похвалил, что Л. Новиченко «подчеркнул, что истоки стиля – в действительности, в самой жизни, что стиль связан с мировоззрением писателя, что стилевое своеобразие творчества формируется всем жизненным и духовным опытом художника, традициями, на которые он опирается, его творческим контактом с художниками-современниками…». Казалось бы, все хорошо у Л. Новиченко. Но нет, не все хорошо. Тут же оспаривается определение стиля, которое однажды дал Л. Новиченко: «Литературный стиль… – это такое своеобразие произведений писателя (или группы писателей), которое, будучи обусловлено общими воззрениями художника на жизнь, проявляется в специфических особенностях их содержания и формы».

«Очень общо», «туманно», – категорически квалифицирует эту формулировку В. Ковалев (стр. 9 – 10).

Ну, а определение В. Ковалева? «Категория стиля в целостном виде открывает нам характерное в произведениях писателя, внутреннее единство и органичность его творчества, тесную сращенность качеств его творений с характерным в жизни, в исторической действительности.

1. «Время Пафос Стиль», «Наука», М. – Л. 1965.[↩]