Неюбилейное

В юбилейном 2015 году Иосифу Бродскому не повезло дважды.

Во-первых, в серии «ЖЗЛ» появилась его биография, написанная критиком и публицистом В. Бондаренко. Во-вторых, открытую лекцию о поэзии Бродского прочитал Д. Быков, весьма убедительно доказав, что риторика Бродского совпадает с риторикой «патриотического дискурса» — и, следовательно, «канонизация» нобелевского лауреата патриотическим лагерем есть та самая цель, которой поэт добивался, втайне надеясь оказаться однажды поэтом «обывательского большинства». Лекцию Быкова тут же начали широко обсуждать, возражая и споря, однако к стилистическому претексту ее, то есть собственно к ЖЗЛ-овской книге практически не обращаясь. Между тем оба эти события явно взаимосвязаны — и к поэзии Бродского (равно как и к поэзии как таковой) сохраняют весьма отдаленное отношение. Диалог Быкова и Бондаренко — вообще о другом.

В том, что это именно диалог, не приходится сомневаться: не случайно на страницах книги Бондаренко имя Быкова появляется несколько раз, совершенно не мотивированное контекстом, но зато обусловленное непосредственно авторским «месседжем». Быков для Бондаренко — представитель той самой аудитории, против которой направлена его книга, отсюда и многозначительный подзаголовок, которым она снабжена: «Бродский. Русский поэт», причем русскость, согласно концепции Бондаренко, определяется формулой «провинциальность + православие + патриотизм». Следовательно, задача биографа — доказать, что поэзия Бродского соответствует этим параметрам.

С провинциальностью в ситуации Бродского просто — значительная часть книги посвящена периоду северной ссылки, когда, по Бондаренко, Бродский в себя эту самую провинциальность впитал. Впрочем, глава «Северный край, укрой…» производит довольно толковое впечатление за счет рассказа о поездке в Норенскую и разговорах с ее обитателями. Перечисляются основные места работы поэта, цитируются его письма к родным и друзьям [Бондаренко: 245-246; далее номера страниц в круглых скобках], анализируются краеведческие книги коношских исследователей… Читать это было бы еще более увлекательно, если бы не стремление Бондаренко полемизировать чуть ли не с собственной тенью. Где, к примеру, он встречал этих мифических бродсковедов, стремящихся «представить поэзию Иосифа Бродского вне Норенского озарения» (с. 242)? И так ли уж необходимо вступать в долгий спор с «отчаянной провинциальной либералкой» (с. 249) Н. Бахтиной, приписывая ее убеждения и частные мнения всему «либеральному стану»? В целом, утверждение того, что молодому Бродскому не чужда была роль «лесного мужика» и что два года ссылки обогатили его чересчур городскую поэтику, выглядит обоснованным; правда, непонятно, что и кому в данном случае доказывает Бондаренко, ибо оспаривать это могут только люди случайные и несведущие не только в поэзии Бродского, но и в самых азах его творческой биографии.

Сложнее с православием. Как известно, сам Бродский из всех христианских изводов предпочитал кальвинизм, поясняя в одном из своих интервью: «Кальвинист — это, коротко говоря, человек, постоянно творящий над собой некий вариант Страшного суда — как бы в отсутствие (или же не дожидаясь) Всемогущего…» [Волков: 48-49] (впрочем, мимо этого утверждения поэта проходит не только Бондаренко, но и Быков, которому важно доказать, что Бродский «умеет так сказать и так сформулировать, чтобы обывателю было за что уважать себя»¹, следовательно, ни о каких «жестких счетах с собой, со своей совестью и сознанием» [Волков: 48] речь не идет), — но ведь Бондаренко-то хочется, чтобы он был православным! И вот начинаются многостраничные изыскания на тему того, был ли Бродский крещен в раннем возрасте в череповецкой эвакуации, и сбор доказательств того, что да, был, о чем свидетельствуют его фотографии то с православным крестиком — в «первом периоде эмиграции», то с «большим архиерейским крестом на шее» — при выходе из самолета в Вене (с. 76). По Бондаренко, именно факт раннего крещения «неосознанно, провиденциально» всю жизнь сказывался «в его творчестве, как бы он сам шутливо ни отмахивался от своей воцерковленности» (с. 58).

То есть то, что отмахивался, — неважно. Как и то, что, по свидетельству одного из друзей его молодости, в словосочетании «христианская культура» делал акцент не на первом, а на втором слове [Найман: 42], как, наконец, и то, что «он вообще считал дурным тоном говорить на эту тему. Для него вера была весьма личной темой» (с. 74). Замечание В. Полухиной Бондаренко цитирует, но витиевато распространяться на тему тайной воцерковленности Бродского и его «замаскированного христианства» не перестает.

1. Расшифровку лекции Д. Быкова «Бродский как поэт русского мира» см. на сайте лектория «Прямая речь»: http://pryamaya-ru.livejournal.com/23829.html.[↩]