Непростая простота. Страна, читающая «масслит» или не читающая совсем?

Требовать теоретического осмысления феномена массовой литературы всегда несколько неудобно: все-таки «нормальное» литературоведение обычно явлениями, существующими за пределами традиционной эстетики, старалось не заниматься, многие годы считая — и не без основания — анализ подобного рода произведений сферой интересов литературной критики. Последняя же в советскую эпоху обращала свой взор преимущественно на образцы западной массовой литературы, критикуя их прежде всего с идеологических позиций и практически не задумываясь ни о механизмах порождения массовой литературы, ни о ее составляющих, ни о ее социальной и культурной функциях. Речь в данном случае идет об опыте советского литературоведения: аналогичного явления в отечественной литературе оно практически не замечало и многочисленные произведения на шпионско-милицейскую, производственно-бытовую или историко-партийную тематику в качестве объекта научного осмысления не воспринимало. Как бы ни относиться к заслугам отечественной науки о литературе последних десятилетий советской власти, нужно признать, что к попыткам написать и защитить диссертацию, посвященную творчеству Ю. Семенова или П. Проскурина, московская и ленинградская профессура в массе своей относилась в лучшем случае с юмором.

В свою очередь и обращение к жанрам «пограничным», например к научной фантастике, требовало немалого мужества как от диссертанта, так и от его научного руководителя, порой использовавшего весь свой немалый научный авторитет, чтобы отстоять право аспиранта или соискателя на подобную тему¹. Конечно, это были исследования не «космических опер» и прочего литературного «ширпотреба», а вполне качественных произведений английских и американских авторов, но общее предубеждение против «легкомысленной» тематики — не всегда, нужно сказать, обоснованное — сохранялось довольно стойко.

При этом представление о том, что такое западная массовая литература, в общем-то существовало, хотя и не было достаточно долго облечено в жесткие литературоведческие формулировки. Было и понимание механизмов функционирования массовой культуры на Западе. Кинематографической или музыкальной составляющим массовой культуры «везло» не в пример больше: каких-нибудь «Новых центурионов» или «Золото Маккены» посмотреть в советских кинотеатрах было куда легче, чем найти в книжном магазине одноименный роман Дж. Вэмбо или вестерны Л. Ламура. Появлялись, как правило, переводы исключительно политически выверенных текстов с ярко выраженными тенденциями к разоблачению «загнивающего строя», с описаниями всяческих катастроф и неполадок: так, в руки советского читателя попали «Мертвая зона» С. Кинга, «Бумага Мэтлока» Р. Ладлема, романы А. Хейли и т. п. Ревнителям идеологической невинности они казались намного безопаснее, чем «Улисс» Дж. Джойса или бескупюрные варианты романов «По ком звонит колокол» Э. Хемингуэя и «Приди в зеленый дол» Р. П. Уоррена.

Результат подобной политики порой превосходил все ожидания. Иногда дело заканчивалось прямо по-оруэлловски: когда в 1972 году появилась веселая пародия Гривадия Горпожакса (триумвират В. Аксенова, О. Горчакова и Г. Поженяна) «Джин Грин — неприкасаемый», подавляющее большинство читателей, не знакомых с «первоисточниками» — в частности, с «Крестным отцом» М. Пьюзо и «Зелеными беретами» Р. Мура, — восприняли книгу совершенно всерьез. Счастливые обладатели редких экземпляров берегли их как зеницу ока и в лучшем случае давали почитать «на одну ночь».

Повторю еще раз, что массовая литература долгие годы служила объектом не столько изучения, сколько критики², и если в ситуации с иными формами массовой культуры «сеансы разоблачения» компенсировались красочными иллюстрациями: сцены из фильмов, портреты поп- и рок-звезд и пр. (к тому же полиграфическое исполнение в «Политиздате» всегда было на высоком уровне), то с так называемым «литературным ширпотребом» все заканчивалось на этапе обличений. Впрочем, это не мешало появлению обзоров и рецензий, прежде всего, в журнале «Иностранная литература», время от времени — нечастых статей в «Вопросах литературы».

Следует упомянуть еще одно издание того времени, охотно публиковавшее отклики на новинки западной массовой литературы и не особенно требовавшее резких оценок рецензируемых произведений, — бюллетень Всесоюзной государственной библиотеки иностранной литературы «Современная художественная литература за рубежом». Именно в нем с достаточной регулярностью публиковались тематические подборки рецензий и развернутые обзоры cамых распространенных жанров западного «масслита»: фантастики, детективов, исторического и военного романов и др.³. Так что при желании и начинающий исследователь, и заинтересованный читатель вполне могли составить представление о творчестве наиболее популярных фигур массовой литературы и содержании их книг, о мировых бестселлерах (конечно же, корректных с точки зрения тогдашнего политического сознания).

Собственно научное осмысление проблем массовой литературы в этот период велось не слишком интенсивно, хотя определенные попытки выйти за пределы литературной критики и предложить некий набор теоретических положений время от времени предпринимались, скажем, в книгах таких к тому времени известных и авторитетных, активно публиковавшихся авторов, как М. Туровская и Н. Анастасьев⁴.

«Романы «черной серии», издающиеся во Франции, «солдатские романы», публикуемые в ФРГ, сексуальные романы, выходящие в США и повсюду в западном мире, можно начинать с любой страницы и на любом же месте обрывать чтение, — писал Н. Анастасьев в 1973 году. — Да они и рассчитаны даже одним своим внешним видом — карманный формат, мягкая обложка — на одноразовое пользование. Их листают на перегонах метро, на пляже, под жарким солнцем, когда ум отказывается воспринимать нечто более серьезное.

О чем же тут писать?

О стереотипности ситуаций и персонажей? О дурном вкусе и столь же дурном, безликом стиле? Об усреднении, о жалкой беллетризации жизненных реалий? Все это, конечно, тема, но не статьи, а фельетона.

Однако же за откровенностью литературного стандарта скрывается уже далеко не столь очевидный и элементарный социальный смысл. Вот он-то и заставляет обращаться к этому малопривлекательному предмету — массовой беллетристике»⁵.

В приведенной цитате несложно увидеть характерный для 1970-х гибрид идеологических штампов, призванных обеспечить «проходимость» текста, и заслуживающих самого внимательного отношения вопросов об эстетическом и социальном измерениях исследуемого феномена.

Подобный подход можно назвать вполне устоявшимся: в дальнейшем он найдет развитие в дополнительном девятом томе «Краткой литературной энциклопедии», где нашлось место не только массовой литературе, но и бестселлеру, и создателю Джеймса Бонда. Автор статьи о массовой литературе В. Муравьев ⁶сделал акцент прежде всего на сочетании в описываемом предмете «крупнотиражности», «развлекательности» и «дидактизма», а также на «индустриально-промышленном» характере «масслита». В относительно небольшом по объему, но очень емком и продуктивном по содержащимся в нем наблюдениям и характеристикам очерке ему удалось выявить не только внешние свойства массовой литературы, но даже внутреннюю двойственность, присутствующую в определении «массового характера» явления. «Определение «массовая», — справедливо отмечает он, — несет двоякий смысл: серийное производство М. л. (ср. «массовая продукция») и расчет на широкое потребление, предполагающий не только удовлетворение наличного спроса, но и его организацию. Поэтому чрезвычайно важную роль в сбыте М. л. играют средства массовой информации. В условиях гос.-монополистич. капитализма служит идеологич. средством манипуляции сознанием широкого читателя»##Краткая литературная энциклопедия. Т. 9. М.: Советская энциклопедия, 1978. Стлб.

1. Так, автору этих строк, в далеком 1986 году защитившему кандидатскую диссертацию «Военный роман США 70-х — начала 80-х гг. ХХ в.», пришлось находить новую ведущую организацию, поскольку почтенный литературовед-испанист с кафедры литературы небезызвестного лингвистического вуза не желал понять, как можно анализировать в работе несколько десятков романов, в том числе и явно относящихся к «масслиту». В результате кафедра отказалась давать отзыв, так и не сумев внятно сформулировать причину отказа. Через пять лет часть этого материала нашла свое место на страницах коллективной монографии «Лики массовой литературы США» (М.: Наука, 1991).[↩]

2. Справедливости ради следует признать, что в обращении к продукции «масслита» был один несомненный плюс: обрушиваясь с резкой и принципиальной критикой на автора и его порождение, рецензент был, как правило, искренен и честен, ему не приходилось кривить душой, пускаться в долгие рассуждения по поводу неизбежных компромиссов большого писателя и прочих ритуальных фраз, призванных «обелить» зарубежного автора и вывести его из-под придирчивого взгляда цензоров.Правда, ближе к финалу советской эпохи случались курьезы обратного свойства: примерно году в 1986-1987-м мне довелось написать для одного из журналов, по-моему по инициативе редакции, рецензию на новый роман «Пентагон» Аллена Друри. Совершенно никудышный (даже на фоне того, что создавал на протяжении почти трех десятилетий этот «признанный мастер» американского политического боевика) текст, бредовый сюжет, о чем я, собственно, охотно и не без изрядной доли иронии написал. После долгих размышлений редактор журнала решил рецензию не печатать, полагая идеологически неправильным в момент резкого улучшения отношений СССР и США публиковать отрицательную рецензию на роман об американской политике.

   [↩]

3. Работали в редакции суперпрофессионалы. Назову только двоих: фактически открывшего русскому читателю Джона Фаулза Н. Пальцева и будущую бессменную переводчицу на русский романов Умберто Эко Л. Костюкович. Ничего удивительного, что заказывавшиеся ими материалы и приглашенные в журнал авторы оказались чрезвычайно востребованы новыми коммерческими издательствами, обильно снабжавшими в конце 1980-х — начале 1990-х переводами разного качества жаждавшего новых имен и текстов читателя.[↩]
4. См.: Туровская М. Герои «безгеройного времени». М.: Искусство, 1971; Анастасьев Н. Разочарования и надежды. Заметки о западной литературе сегодня. М.: Советский писатель, 1979.[↩]
5. Анастасьев Н. Указ. соч. С. 6.[↩]
6. Опытный литературовед, специалист по английской литературе, будущий переводчик трилогии «Властелин колец» (первая часть в соавторстве с А. Кистяковским), непосредственный участник литературной жизни Москвы и близкий приятель автора поэмы «Москва — Петушки», зам. редактора «Современной художественной литературы за рубежом» В. Муравьев на деле знал описываемый предмет, что и проявилось в точности наблюдений, адекватности примеров и высоком научном уровне статьи в целом.[↩]