Непридуманные анекдоты

«Непридуманные анекдоты» – это книга моего покойного друга, замечательного стиховеда и переводчика Александра Лазаревича Жовтиса. Познакомившись с ней, Е. Эткинд сказал ее автору: «Да вы ведь создали новый жанр!» Но, как учил нас В. Жирмунский, один писатель, даже великий, не может создать жанр, от него исходят лишь творческие импульсы, но только его последователи создают традицию, «превращают индивидуальные признаки великого литературного произведения в признаки жанровые…». Вот я и решился на попытку поспособствовать тому, чтобы изобретение Жовтиса действительно превратилось в новый жанр. Мне, наверное, скажут, что мои анекдоты мало похожи на те, которые рассказывает Жовтис. Так оно и есть. Я ведь стремился быть продолжателем, а не подражателем.

О нас не сложено былин,
Зато остались анекдоты.
И. Иртеньев
1
Я написал для «Краткой литературной энциклопедии» статью «Элегия». Когда я увидел ее напечатанной, у меня глаза полезли на лоб: после моего текста шла строка: «Пример рус. Э. – «Признание» (1823) Е. А. Баратынского» и далее был перепечатан ее полный текст (41 стих!). В энциклопедической статье, где на счету каждый знак, – и вдруг такая расточительность!
А случилось вот что. В последний момент, уже из верстки, была исключена большая статья «Эмигрантская литература». Нужно было срочно, чем угодно заполнить освободившееся место. Делали, что возможно: к статье «Эмблематика литературная» наляпали в качестве иллюстраций кучу эмблем. Так и вышел том энциклопедии без статьи «Эмигрантская литература».
Впрочем, нет в ней и статьи «Цензура». Ее написал для этого издания мой друг А. Гришунин. Я был в курсе того, как долго и напряженно он боролся за ее выход, правил, торговался, но все оказалось тщетно. Цензура «Цензуру» не пропустила.

2
В 1960-е годы я близко дружил с Виктором Андрониковичем Мануйловым, часто бывал у него дома. Однажды он пожаловался мне, что у него катастрофически ухудшается зрение, и помогает ему одно-единственное лекарство, производимое во Франции и не поступающее в продажу в СССР. Иногда, говорил он, удается договориться с каким-нибудь летчиком, летающим в Париж, и он привозит один-два флакона.
Через некоторое время после этого разговора я узнал, что одна моя не очень близкая знакомая получила разрешение съездить в Париж по приглашению своего брата. Я набрался смелости и сказал ей все приличествующие такому случаю слова: что никогда ни о чем не посмел бы просить для себя, но такая ситуация: погибает крупный ученый и прекрасный человек, надо его спасать.
Поездка такого рода была в те времена невероятной редкостью, но моей знакомой фантастически не повезло. Две недели, которые ей довелось провести в Париже, выпали на май 1968 года, когда город был охвачен студенческими волнениями, принявшими такой размах, что они едва не привели к свержению Де Голля. Она провела все это время взаперти, потому что выйти на улицу было смертельно опасно: можно было запросто получить пулю. Но она все-таки не забыла о моей просьбе, и ее брат, несмотря на известный риск, сходил в ближайшую аптеку и купил требуемое лекарство.
Легко себе представить мой восторг, когда я отправлял в Ленинград драгоценную бандероль, и слова благодарности, которые я выслушал от Мануйлова.