Не золотая середина

Борис Бялик в своей статье касается вопросов, имеющих куда более широкое значение, чем та или иная оценка книги Вячеслава Ковалевского. Если взять более широкий смысл выступления критика, можно считать его статью началом дискуссии по вопросам мемуарной литературы. Однако, так как материалом для статьи послужила книга В. Ковалевского, начну с нее.

Всякие мемуары дают нам двойной круг знаний и представлений. Во-первых, мы через автора мемуаров воспринимаем то, что он видел и о чем написал, – людей и время. Это первый круг наших знаний.

Второй круг – это круг наших знаний и представлений о самом авторе мемуаров: как автор выглядит в собственных глазах и какими глазами он видит других людей.

В обоих этих кругах знаний книга В. Ковалевского «Тетради из полевой сумки» оставила у меня двойственное впечатление.

Попробую проанализировать, в чем эта двойственность.

Перед нами проходят три с лишним года войны, которые автор почти безотлучно пробыл на фронте, в Первой ударной армии, над историей которой он работал, то числясь в составе отдела агитации и пропаганды Политотдела, то в составе редакции армейской газеты. До последнего периода войны действие происходит в обстановке малоподвижного фронта, среди лесов и болот, в условиях, изматывавших человеческую душу своим однообразием.

Круг наблюдений автора делится на две сферы. Одна связана с его поездками в части, в батальоны и роты, в штабы дивизий, в госпитали, в штаб армии. Вторая сфера – наблюдения над жизнью и бытом непосредственных товарищей автора по работе, работников отдела агитации и пропаганды, редакции и издательства армейской газеты.

Первая сфера наблюдений – фронтовых, – на мой взгляд, представляет собою основную объективную ценность книги В. Ковалевского. Прочитав ее, можно составить представление о том, каким тяжелым, требовавшим огромного напряжения физических и моральных сил делом была война на этом так долго почти неподвижном, болотно-лесном фронте, с его частными, стоившими почти всегда больших жертв операциями, с его бездорожьем, с его нехваткой многого из того, что отправлялось на другие, решающие фронты, с его величайшими трудностями снабжения и многими иными.

По книге В. Ковалевского можно составить представление о мере подвига, который совершали люди, воевавшие в этих условиях. И о мере трудностей, которые им приходилось повседневно преодолевать, в том числе нравственных трудностей.

Не могу согласиться с упреками Б. Бялика, адресованными В. Ковалевскому, – что он якобы слишком много пишет об убитых, о трупах и вообще о тяжелых сторонах войны. Б. Бялик делает свои упреки с некоторыми оговорками, но суть упреков именно в этом.

Упреки эти неверны. И в большинстве рассказов о людях фронта и в разговорах с ними, которые приводятся в книге, картина войны представляется неприкрашенною, и как раз поэтому люди войны выглядят действительными, а не картонными героями.

В нескольких приведенных в книге рассказах фронтовиков, с которыми разговаривает В. Ковалевский, есть некритически воспринятые автором преувеличения и шаблоны. Но это нехарактерно для книги в целом.

И когда В. Ковалевский пишет в предисловии, что он «ни на йоту не посягнул на суровую правду незабываемых, трагических дней Великой Отечественной войны», то, если отнести эти слова к сфере его фронтовых наблюдений, надо признать их соответствующими действительности.

Вторая сфера наблюдений автора связана с его непосредственными товарищами по работе в отделе агитации и пропаганды и в редакции. Наблюдениям за этими людьми и сравнению их и своего собственного поведения на войне отведено в мемуарах В. Ковалевского необыкновенно много места.

В этой сфере наблюдений не только люди оказываются совсем другими, чем в первой, непосредственно фронтовой, сфере, но и сам автор предстает совсем иным человеком, чем там. У него как бы одна мера в подходе к людям, с которыми он время от времени встречается там, на фронте, и другая мера в отношении к людям, с которыми он бок о бок живет, ест, спит, связанный с ними общей работой и общим бытом.

Эта сфера наблюдений действительно – тут во многом прав Б. Бялик – вызывает тягостное чувство. Почти все лица, окружающие автора, за подчеркнутым исключением одного Саши Королева, постоянно пребывающего на фронте и лишь изредка появляющегося в отделе, – это люди, за которыми он ревниво наблюдает, сравнивая с самим собою и оценивая их со знаком минус. Эти люди по тем или иным причинам обычно хуже его самого. Одни – глупее, другие – трусливее, третьи – безнравственнее, четвертые – примитивнее. Сравнение себя с ними – в итоге всегда не в их пользу.

Не прав Б. Бялик, когда он, обобщая, приписывает В. Ковалевскому искаженное изображение политработников и недооценку их деятельности вообще. Это не так. Можно привести много страниц книги, на которых изображены прекрасные политработники, хорошо занимающиеся своим делом, храбрые, душевные и умные люди. Но все это лишь когда идет речь о встречах с теми политработниками-фронтовиками, с которыми Ковалевский едет или идет познакомиться и поговорить, чтобы использовать беседы с ними для истории армии. Но те люди, с которыми ему приходится иметь дело постоянно, делить кров и пищу, вступать в служебные отношения, а не в отношения писателя с будущим героем книги, – эти постоянные сослуживцы, как правило, не удовлетворяют нравственным требованиям Ковалевского; они служат предметом его повседневного недовольства, повседневного придирчивого, я бы сказал, почти следовательского анализа.

Это сфера раздраженных наблюдений, беспрестанных сравнений в свою пользу: в пользу собственного интеллекта, собственной храбрости, выдержки, нравственных достоинств. Даже рисуя наиболее близкого своего товарища – Коблика, которого автор, несомненно, любит, хотя и странною любовью, В.