«Не верь глазам своим»

Вынесенные в заглавие слова заимствованы у Козьмы Пруткова: «Если на клетке слона прочтешь надпись: «буш вол», – не верь глазам своим». Как часто, увы, вспоминаешь этот прутковский афоризм, читая многие книги и статьи. Но прежде чем подтвердить это фактами, нужно сделать несколько предварительных замечаний.

В «Литературной газете» (21 марта 1979 года) была напечатана статья М. Гиллельсона «Что читать автору?». М. Гиллельсон указывает на необходимость систематического издания биографий русских писателей, их эпистолярного наследия, мемуаров, расширяющих и уточняющих наши представления о литературе прошлых эпох, а также справочников, облегчающих работу историков литературы. В этом отношении следует полностью присоединиться к автору статьи.

Однако нельзя разделить его надежду, что это поможет избежать ошибок, которых по-прежнему так много в критических статьях и заметках, историко-литературных и иных сочинениях, потому что причины этих ошибок лежат в другой плоскости. Нельзя согласиться с объединением совершенно различных вопросов – о, так сказать, «субъективных» и «объективных» ошибках. Разумеется, каждый пишущий о литературе пользуется накопленными до него и им самим фактами и наблюдениями. Но он не может предвидеть то, что будет открыто впоследствии и что, так или иначе, обогатит наши знания. Новые находки неизменно сопутствуют развитию каждой науки. Сегодня мы еще не можем учесть то, что нам предстоит узнать завтра, но вряд ли это можно квалифицировать как ошибку, пусть даже с определением «объективная». ¹

Без сомнения, отдельные промахи имеют случайный характер, от них никто не застрахован, но подавляющее большинство ошибок – следствие неосведомленности, легкомыслия, излишней торопливости в выводах, слепого доверия к своей памяти, самодовольства и безответственности. И целесообразно ли одним словом «ошибка», даже с подразделением на «субъективную» и «объективную», называть столь разные по своей природе явления? Помимо воли автора статьи, это ведет в какой-то степени к оправданию указанных выше малопривлекательных качеств – все равно исследователя или популяризатора. Ошибаюсь, потому что в архивных документах есть еще много неизвестных фактов, потому что нет нужных справочников и пр. Нет, не потому, а потому что не стремлюсь узнать уже известное и напечатанное, не умею или ленюсь пользоваться уже имеющимися справочниками и т. д. И нет никакой уверенности в том, что, если бы мы располагали значительно большим количеством биографий писателей, изданий писем, мемуарной литературы, справочников (что, повторяю, нужно всячески приветствовать), существенно уменьшилось бы и количество ошибок.

Итак, снова об ошибках, снова о «мелочах».

Хочу заранее оговориться, что ниже будут затронуты и некоторые работы, в целом добротные, потому что эпидемия распространилась и на них.

 

1. О НЕСКОЛЬКИХ ЦИТАТАХ И ЕЩЕ КОЕ О ЧЕМ

И. Стрелкова в рецензии на повесть А. Лиханова «Солнечное затмение» пишет: «Этакие современные ироничные подростки… Даже неловко напоминать пушкинское: «Я не люблю иронии твоей, оставь ее отжившим и нежившим» («Наш современник», 1978, N 1, стр. 190). Действительно неловко – но только по другой причине: неловко напоминать профессиональному литератору, что замечательное стихотворение, начинающееся этими словами, принадлежит не Пушкину, а Некрасову.

Бедный Некрасов! Ему положительно не везет, у него бесцеремонно отнимают то, что является его бесспорной собственностью.

В газете «Вечерний Ленинград» (16 января 1979 года) в рецензии на сборник стихотворений Л. Хаустова автор этой рецензии Н. Сотников упрекает поэта в том, что у него проявляются подчас «избыточный лаконизм», «риторика» и «облегченные решения трудных тем и творческих задач». И дальше пишет: «Стихотворение «Рабочим Нарвской заставы» завершается следующим утверждением: «…Дело прочно, когда под ним струится кровь». Даже в пределах контекста формула неверна. Поэтический образ красной брусчатки у Нарвских ворот надо было решать как-то по-иному, органичнее, точнее». Как видим, Н. Сотников очень сурово отнесся к этой «формуле», даже не подозревая, что ее сочинил не Л. Хаустов, а опять-таки Некрасов. А следовало бы знать хрестоматийно известного «Поэта и гражданина».

В статье Евг. Богата, посвященной Т. Н. Грановскому, читаем: «Душа этого человека никогда ничего и никого не забывала – то духовное качество, которое поэт Баратынский назвал «памятью сердца», было развито у Грановского необычайно сильно» («Аврора», 1978, N 11, стр. 146). Все бы хорошо, но широко известные слова «память сердца» принадлежат не Баратынскому, а Батюшкову. Строками:

О память сердца! ты сильней

Рассудка памяти печальной, –

начинается его стихотворение «Мой гений», написанное тогда, когда Баратынский еще не начинал своей литературной деятельности.

Театральный критик М. Дмитревская в статье «Заветные преданья старины» – о драматической трилогии А. К. Толстого в Ленинградском драматическом театре имени В. Ф. Комиссаржевской – замечает: «А. К. Толстой признавался, что, работая над трилогией, «бросал перо в негодовании, не столько от мысли, что мог существовать Иоанн IV, сколько от той, что могло существовать такое общество, которое смотрело на него без негодования» («Театр», 1979, N 8, стр. 24). Это действительно написано А. К. Толстым, но не в связи с трилогией, а в предисловии к «Князю Серебряному», то есть еще до того, как он приступил к своей первой трагедии «Смерть Иоанна Грозного».

Статья другого театрального критика, Н. Велеховой, «Да это – театр!» («Литературная Россия», 9 января 1976 года) посвящена новой постановке «Разбойников» Шиллера. «Мы выходим после «Разбойников» взволнованные, – писала она, – потрясенные, ощутившие душевное очищение. Думаем «о Шиллере, о Гёте, о любви». И – о театре». Конечно, Шиллер и Гёте нередко находятся в нашем сознании рядом. Но ведь это цитата из Пушкина, из его знаменитого стихотворения «19 октября» («Роняет лес багряный свой убор…»), а там, увы, Гёте нет:

Поговорим о бурных днях Кавказа,

О Шиллере, о славе, о любви.

 

В самом начале книги И. Баренбаума «Книжный Петербург» («Книга», М. 1980, – стр. 3) читаем:

«И перед новою столицей

померкла старая Москва,

как перед юною царицей

Порфироносная вдова…

 

Так писал Пушкин, восхищаясь творением Петра». Однако Пушкин писал не совсем так, и исправлять его не следует. У Пушкина столица не «новая», а «младшая», а царица не «юная», а «новая». На стр. 136 той же книги неточно процитированы строки из «Кому на Руси жить хорошо», из-за чего искажен стихотворный размер.

Но довольно о цитатах. Иногда, пересказывая эпизоды из всем известных классических произведений или просто ссылаясь на них, нам преподносят удивительные сюрпризы. В диалоге «Диалектика души» и пафос действия» («Литературная газета», 22 августа 1979 года) критик В. Коробов между прочим говорит: «Я вспоминаю прекрасную сцену в «Войне и мире» – звездное небо, которое видит Андрей Болконский на поле Аустерлица. Толстой исподволь проникает в глубины души человеческой» и т. д. Но никакого звездного неба у Толстого нет. Сражение происходило утром, когда стал расходиться ночной туман. «Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками… «Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба» (т. 1, ч. 3, гл. XVI).

А вот С. Семанов в статье о «Тихом Доне» М. Шолохова «Илиада» русской революции» («Огонек», 1978, N 12, стр. 15) почему-то называет Анну Каренину княгиней. Но историк С. Семанов должен знать, что княгиней она могла быть лишь в том случае, если бы ее муж Каренин был князем, однако у Толстого нет об этом ни слова.

2. АХ, ЭТИ ДАТЫ…

В «Литературной России» (2 сентября 1977 года) помещена заметка В. Стандарова «Литературный – «почта-клуб» – о собраниях писателей в книжном магазине М. О. Вольфа. В ней говорится, Между прочим, о том, что в ресторане «Малый Ярославец»»проводили часто вечера «генералы от литературы» восьмидесятых годов, группировавшиеся вокруг Некрасова». И в другом месте – что во второй половине 80-х годов к Вольфу «в каждое свое пребывание в Петербурге непременно заходил… Тургенев, а также приезжавшие из Москвы Писемский» и др. Вот те на! Некрасов, как известно, умер 27 декабря 1877 (8 января 1878) года, Тургенев – в 1883 году, а Писемский – в 1881 году. Разумеется, В. Стандаров может сослаться на воспоминания С. Ф. Либровича, цитатой из которых (с некоторыми сокращениями и изменениями) является вся его заметка. Но, даже заимствуя и переписывая, следует все же проверять факты, а кое в чем Либрович и неповинен; дополнительные ошибки внес В. Стандаров.

Цитируя статью П. Ткачева «Принципы и задачи современной критики», М. Зельдович почему-то датирует ее 1866 годом («Методологическое самосознание критики», – сб. «Н. Г. Чернышевский», вып. 7, Изд. Саратовского университета, 1975, стр. 24), между тем как она написана на шесть лет позже. В 1866 году она не могла быть написана хотя бы потому, что в первой же ее главе говорится о «Гражданине» кн. В. Мещерского, начавшем выходить в 1872 году. В этом же году статья была запрещена цензурой¹.

В «Неделе» (1979, N 26, стр. 23) В. Сурмило перепечатал рассказ И. Горбунова «Производство в генералы полковника Дитятина». Публикация начинается со справки, в которой указано, что Горбунов умер в 1895 году. А под рассказом стоит дата: «1902 год» – через семь лет после смерти писателя. Что сие обозначает – не ясно…

В книге «Поэзия Ф. И. Тютчева. Пособие для учителя» («Просвещение», М. 1978, стр. 45) в главе «Романтический историзм», останавливаясь на интересе русских романтиков к Древнему Риму, В. Касаткина замечает: «Грановский писал в 1860 г. в «Московских ведомостях» (N 97)», – и дальше следует цитата. Но в 1860 году Т. Н. Грановский ничего писать не мог, так как умер за пять лет до этого, осенью 1855 года. Статья же «Ослабление классического преподавания в гимназиях…» действительно была опубликована посмертно, в 1860 году.

К числу сатирических комедий, созданных в конце 1930-х годов, Н. Федь относит «Соло на флейте» украинского драматурга И. Микитенко («Природа сатирической комедии» – сб. «Контекст. 1977», «Наука», М. 1978, стр. 67). Однако Микитенко умер в 1937 году, а «Соло на флейте» – не последняя его пьеса. В Краткой Литературной Энциклопедии Л. Новиченко датирует ее 1933 – 1936 годами.

В статье Р. Баруздиной «Есть в Малеевке дом…» – об одном из подмосковных писательских домов творчества («Литературная газета», 27 сентября 1978 года) – рассказывается, между прочим, о его прошлом, когда хутор Малеевка принадлежал издателю журнала «Русская мысль» В. М. Лаврову. «В качестве примера, иллюстрирующего этого незаурядного человека, приведем хотя бы такой факт. Когда Достоевский вернулся с каторги, друзья решили устроить ему торжественную встречу. Лавров приказал стены зала, где должно было состояться чествование автора «Бедных людей», украсить алыми розами. Царская цензура вынесла редактору журнала «Русская мысль» недвусмысленное предупреждение: так государственных преступников не встречают…» Многое здесь вызывает недоумение, но вот главное. Достоевский вернулся после каторги и ссылки, причем не в Москву, а в Петербург, в конце 1859 года. Лаврову было тогда всего семь лет. Издавать «Русскую мысль» он стал через двадцать лет – в 1880 году.

В рецензии Е. Ручимской на выпущенный издательством «Детская литература» сборник «Тревожные годы. Рассказы и повести русских писателей 80-х годов XIX века» («Книжное обозрение»,,1979, N 42, стр. 9) говорится об эпохе русской жизни и литературы после убийства Александра II. Здесь мы читаем: «Русская литература активно вступала в общественно-политическую борьбу эпохи. Громко звучали голоса Салтыкова-Щедрина, Герцена, молодого Чехова, Глеба Успенского и др.». Имя Герцена выглядит в этом контексте весьма странно: он умер, как известно, в январе 1870 года, так что не только в 80-х, но и в 70-х годах голос его громко звучать не мог.

Во вступлении к роману «Битва железных канцлеров» (Лениздат, 1977) В. Пикуль подчеркивает, что все в нем точно – нет ни «прикрас», ни «вымысла» (стр. 450). Но к 1859 году относятся следующие строки: «Иностранцы дружно отмечали, что русский человек был хорошо развит политически; в ресторанах и кондитерских часто возникали горячие споры, даже лавочники в рядах Гостиного двора листали «Голос», который Горчаков (министр иностранных дел. – И. Я.) сделал громогласным рупором своего министерства. Сейчас Россию больше всего тревожили дела итальянские» (стр. 533) и т. д. Однако газета «Голос» никогда не была органом министерства иностранных дел (впоследствии она получала субсидии от министерства народного просвещения), а, кроме того, в 1859 году она вообще не выходила и начала издаваться лишь через четыре года – с 1863 года. Зимою 1860 – 1861 годов, рассказывает В. Пикуль, Александр II отправлялся на охоту. С ним в поезде А. К. Толстой. «Толстой с царем никогда не церемонился и сейчас, под гудение паровоза, он читал ему злую сатиру на власть, запрещенную цензурой, а царь с невозмутимым видом слушал и открыто посмеивался… В конце поэт спросил: – Ну, и когда же будет на Руси порядок?» (стр. 555). Судя по последним словам, речь идет об «Истории государства Российского от Гостомысла до Тимашева» с ее рефреном «Порядка в ней лишь нет», «Порядка ж нет как нет» и т. п. Но сатира к тому времени еще не существовала и была написана, как видно из самого текста, только в 1868 году. К тому же она не могла быть запрещена цензурой, потому что Толстой не делал попыток ее напечатать, и «История» впервые была опубликована через несколько лет после его смерти. По поводу пущенного славянофилами словечка «оттепель» о начале царствования Александра II В. Пикуль замечает: «Началась она с того, что Александр II (сам курящий) позволил верноподданным курить на улицах и в общественных местах» (стр. 473). Но это дозволение относится к 1865 году, и «оттепель» тут совершенно ни при чем, она давно уже отошла в прошлое. Разумеется, все это и многое другое – мелочи, но ведь сам В. Пикуль, характеризуя задачи исторического романиста, пишет о значении для него «исторических мелочей» (стр. 765).

Непонятные хронологические сдвиги обнаруживаются в книге М. Черепахова «Н. Г. Чернышевский» («Мысль», М. 1977). В связи с записью в дневнике А. В. Никитенко, сделанной в конце 1860 года, автор книги замечает: «По мнению этого высокообразованного деятеля цензурного ведомства (впоследствии – академика)…» (стр. 32). Но почему же «впоследствии», если Никитенко стал академиком за несколько лет до этого – в 1855 году? С другой стороны, говоря о так называемом Шахматном клубе (1862 год), М. Черепахов упоминает, что здесь бывал «редактор либерального журнала «Вестник Европы» Стасюлевич» (стр. 42). Вот в этом случае уместно было бы сказать «впоследствии», потому что «Вестник Европы» начал издаваться только в 1866 году. В числе журналов, с которыми скоро после его прихода в «Современник» Чернышевскому пришлось полемизировать, названа «Библиотека для чтения», «лицо которой определял Сенковский (барон Брамбеус)» (стр. 32). Но и это неточно. С конца 1840-х годов, то есть задолго до прихода Чернышевского в «Современник», Сенковский уже не определял физиономии журнала и был оттеснен его фактическим редактором А. В. Старчевским.

Не может не удивлять и странный промах в журнале «Иностранная литература». В N 3 за 1979 год помещена повесть английского писателя Д. Фаулза «Башня из черного дерева». В подстрочном примечании к словам «изящество линий в духе Quattrocento» сказано:

 

 

«четырнадцатого века» (стр. 152). Но Quattrocento – не четырнадцатый, а пятнадцатый век, в чем можно убедиться, заглянув в любой словарь.

3. О РАЗНЫХ ЛЮДЯХ, ИХ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ, В ТОМ ЧИСЛЕ О ПИСАТЕЛЯХ

В статье «Цвет времени» («Литературное обозрение», 1980, N 1, стр. 39) писатель В. Росляков делится своими размышлениями о советской литературе истекшего десятилетия. В одном месте он патетически восклицает:

«Но магистральный ли это путь? Пусть ответят критики.

…Критика, критика, критика! Один и тот же мотив, кажется, никогда не сходил со сцены. В личной библиотеке Пушкина «Московский телеграф» до сих пор стоит с неразрезанными страницами, кроме страниц, где напечатаны статьи Белинского. Во всем этом журнале Пушкин читал только критику Белинского, остальное даже не разрезал» и т. д.

Но в «Московском телеграфе» Белинский вообще ничего не напечатал.

В 1870 году художник Н. Ге писал А. Пыпину: «Благодаря Вашему ходатайству у меня сегодня обещали быть друзья Белинского» («Николай Николаевич Ге», «Искусство», М. 1978, стр. 82). К этим словам Н. Зограф сделала следующее примечание: «Во время работы (над бюстом Белинского. – И. Я.) он пользовался консультацией лиц, лично знавших писателя, – А. Н. Пыпина, Н. В. Гербеля, Н. А. Некрасова» (стр. 323). Так ли это? Разумеется, Пыпин много знал о Белинском, много слышал о нем от его друзей, но сам Белинского не знал и не мог знать, потому что впервые приехал в Петербург семнадцатилетним юношей уже после его смерти, в 1850 году. То же следует сказать и о Гербеле, который появился в Петербурге еще позже.

С. Боровиков в статье «Болотные огни. К истории русского модернизма и декадентства» («Наш современник», 1979, N 3, стр.

1. См. книгу, по которой М. Зельдович цитирует: П. Н. Ткачев, Избранные литературно-критические статьи, «Земля и фабрика», М. – Л. 1928, стр. 29 и 205.[↩]