На пути к «кимрскому тексту»: теория и практика

Изучение локальных текстов в настоящее время вызывает значительный интерес. Многие литературоведы обращаются к исследованиям образа места, местной словесности, провинциальной литературе. Вполне очевидно, что «столичный» текст первоначально представляется более насыщенным, нежели текст «провинциальный». Однако со временем исследования, посвященные провинциальным текстам, и количественно, и качественно возрастают. При этом ощутима нехватка методологии в описаниях локальных текстов; она до сих пор не устоялась, и каждое исследование помогает расширить имеющиеся в арсенале литературоведов представления. Изучая «кимрский текст», мы столкнулись с неочевидной, но существенной проблемой- как быть с локусом крайне незначительным (в нашем случае- бывшим селом), когда общее количество текстов, связанных с местом, невелико?

I. Локальный текст малого локуса

Что представляют из себя Кимры? Заштатный городок с населением в 47500 человек, когда-то дворцовое село. Известны с 1546 года, когда Иван Грозный подписал грамоту, связанную с беспошлинной торговлей соли, упомянув в ней населенный пункт. Издавна за Кимрами закрепилась слава обувного села- с Отечественной войны 1812 года до афганского конфликта кимрские обувщики снабжали войска продукцией.

Слава кимрских обувщиков была противоречивой. Т.Готье во время второго путешествия в Россию, сравнивая Кимры с Парижем, отметил: «Наверное, как раз в Кимрах Бастьен купил прекрасную пару сапог, о которых говорится в народной песне»¹. Некрасов в поэме «Кому на Руси жить хорошо» назвал «изделья кимряков» «товаром первейшего сорта»². Чехов упомянул село вскользь: «Я знал, что Кимры добывают себе пропитанье сапогами»³. Следовательно, оно было известно на Руси; здесь даже форма «Кимры» (а не «Кимра») показательна- по уровню жизни населенный пункт не раз сравнивался с городом, но по экономическим соображениям (разнице в налоговых отчислениях) статус села не менялся.

Однако наряду с качественной обувью кимряки любили приторговывать и халтурой, что, учитывая немалые объемы продаж, стало общеизвестным фактом. Гиляровский в «Москве и москвичах» рассказывал о кимрской обуви: «Купит он (клиент.- В.К.) сапоги, наденет, пройдет две-три улицы по лужам в дождливую погоду- глядь, подошва отстала и вместо кожи бумага из сапога торчит»⁴. Пришвин кимрских бракоделов тоже не жаловал, «кимрским стадом»⁵ величал, правда, к концу жизни сам клиентом местных сапожников стал- когда волна брака сошла на нет⁶.

Статус города село, откупившееся в 1846 году от графини Ю.Самойловой (именно ее Брюллов изобразил на полотне «Последний день Помпеи»- во всех женских образах!), получило в 1917 году. В советское же время на шесть лет перешло под юрисдикцию Московской области (после расформирования Тверской губернии), однако с момента создания Калининской области вернулось к «родным пенатам».

В советское время обувное производство в Кимрах росло, но уже силами не кустарей-одиночек, а фабрик «Красная звезда» и «Стахановец»; в этот же период возникли Савеловский машиностроительный и Станкостроительный заводы, фабрика им. М.Горького. Ныне что-то потеряно, где-то сокращено производство. Но жизнь теплится, не умирает. Солженицын, заглянувший в Кимры в ходе «объезда» России («Очерки возвратных лет») в 1996 году, едва не свалился в яму, вырытую на центральной улице,- до недавнего прошлого Кимры напоминали город, подвергшийся бомбардировке: выбитые окна, полуразрушенные фасады, ямы и мусор…

В 1930-1950-е годы в Кимрах проживало немало политически неблагонадежных граждан, коим не разрешалось селиться в пределах 101-километровой зоны; Кимры располагались на 133-м километре от Москвы, а преимуществом оказалась железная дорога, связывающая Москву и Санкт-Петербург. Благодаря этому здесь побывали Мандельштам и Бахтин, детская писательница Г.Лагздынь и другие.

В последние годы Кимры называют «столицей деревянного модерна» и «малой столицей наркомании»⁷. И то, и другое- скорее преувеличения; деревянный модерн в Кимрах стремительно редеет, а проблема наркомании стоит не острее, чем в прочей российской провинции (особенно после ухода цыганского табора). Внимание к Кимрам привлечено рядом публикаций и таким удивительным фактом: дьяконом в одном из местных храмов стал цыган Эдик, в сане Элизбар (к вере его привел активный борец с наркоманией протоиерей Андрей Лазарев),- из семьи, которая также занималась, до принятия отпрыском сана, торговлей героином⁸!

История города, образ Кимр, вкратце переданные выше, слагаются в том числе и из художественных текстов. Это несколько иной взгляд на историю города, нежели почерпнутый из «традиционных» документов. И в этом аспекте проблематика локального текста и текстуализация пространства может принести немало пользы.

В отечественной практике текстуализация пространства началась с выявления В.Топоровым петербургского текста, что оформилось в 1984 году в исследование «Петербург и петербургский текст русской литературы». В последующие годы проблематика локального текста как нового, неразработанного явления в науке стала достаточно популярна. Вышли в свет исследования В.Абашева «Пермь как текст» (Пермь, 2000), А.Сорочана «Тверской край в литературе: образ региона и региональные образы» (Тверь: Издательство М.Батасовой, 2010), А.Люсого — «Крымский текст в русской литературе» (СПб.: Алетейя, 2003) и «Московский текст: Текстологическая концепция русской культуры» (М.: Вече: Русский импульс, 2013) и другие.

Отметим, что определение локального текста применительно к небольшим городам (Пермь в исследовании В.Абашева- город провинциальный, но небольшим его не назовешь) и более-менее объективный разговор о них не может быть в полной мере правомерным по одной причине: он формируется скорее не путем выборки и анализа, а путем накопления, где выборка и анализ в силу объективных причин- малого корпуса текстов- отходят на второй план. Это в первую очередь повышает роль и значение исследователя- сборщика текстов, поскольку от более полного перечня источников и отбора зависит максимально объективное выявление закономерностей, культурных констант. Очевидно, что специфика «кимровости», наделение текста кимрскими чертами становилась задачей небольшого круга авторов (М.Рыбакова, О.Ситновой, Я. Шведова, Б.Режабека и некоторых других). История, запомнившийся образ, интересное фонетическое созвучие чаще были условиямиупоминания локуса, нежели улавливание духа и ритма жизни края. Лишь одна тема прозвучала отчетливо во все временные периоды- обувной промысел, от Н.Некрасова до Б.Ахмадулиной.

М.Звягинцева в работе «Константы региональной культуры» предположила, что «комплекс культурных констант является также основным содержанием культурной памяти», которая выражается «как особая символическая форма передачи и актуализации культурных смыслов, выходящая за рамки опыта отдельных людей или групп, сохраняемая традицией, формализованная или ритуализованная»⁹. То есть тем или иным образом передается из поколения в поколение и охватывает общество шире, чем каждая конкретная группа.

Культурные константы выделяются и применительно к кимрскому краю; именно они определяют базовую структуру локального текста. Следом за А.Жебраускасом в статье «Понятие культурных констант и поиски ориентиров постсовременности» употребляем слово «константа»: «в своем качественном значении- «самое значимое», «системообразующее», а не в буквальном- «непреходящее», «неизменное»»¹⁰. Отсюда в комплексе культурных констант- мироощущение конкретного индивидуума (в нашем случае- села/города): в парадигмах, определяющих возможность существования в мире, скрыта вся «структура бытия»¹¹.

Для Кимр это сапожный промысел (1), ярмарки и торговля (2), приближенность к столице и ж/д вокзал (3), Волга, Кимрка, та или иная переправа через них (4), микротопонимическая градация (5), православная традиция (имеется в виду, в первую очередь, Покровский собор, сохранившийся в памяти предков подобием Успенского собора Московского Кремля) (6), царское село (7), деревянный модерн (8) и некоторые другие. В разные исторические периоды наблюдалось затухание или увеличение значимости той или иной константы.

Пользуясь историко-литературным методом, выявляя константы, определяя слова и выражения, связанные с той или иной областью кимрского бытия, мы изучаем локус. Разумеется, при этом, учитывая справедливость отдельных элементов теории В.Топорова, мы пытаемся определить свой путь, применимый для микролокусов.

Кимрский текст формируется и с учетом сложившихся представлений о нем, и с использованием текстов, вводящих новые, «нелегитимные» представления. Чаще всего это частные характеристики места. Сосуществуют образ региона в контексте российской литературы и локальный образ, возникший непосредственно в кимрском крае. Параллельно формируются гетеростереотип (представление о другой «группе», этносе; в нашем случае представление не кимрских авторов о Кимрах) и автостереотип (представление о себе, своей «группе»; в нашем случае представление кимрских авторов о Кимрах)¹². Гетеростереотип чаще всего- при обращении к незначительным локусам- возникает раньше. И к моменту появления первых автосвидетельств представление о крае уже сформировано. И, полагаем, выделять образ места необходимо, учитывая и те, и другие свидетельства- на равных правах.

Определив ключевые для развития города и района темы (культурные константы), мы можем судить об изменяющемся самосознании, духовном росте- об особости Кимр в ряду больших и малых российских городов. Безусловно, пространство оказывает влияние на текст (пахотные земли не приносят большого урожая, приходится заниматься ремеслами- отсюда и сапожная тема). Но одновременно и текст оказывает влияние на пространство; оброненное кем-то словосочетание «Кимры- обувная столица» укореняется от поколения к поколению.

Важен и обобщающий концепт, разбросанный по множеству текстов. Но как его выделить, если упоминания «одного и того же» применительно к Кимрам могут разделять даже не годы, а века?

1. Готье Т. Путешествие в Россию. М.: Мысль, 1988. С.362.[↩]
2. Некрасов Н.А. Кому на Руси жить хорошо. М.: Детская литература, 1966. С.54.[↩]
3. Чехов А.П. Моя жизнь. Берлин: Изд. И.П.Ладыжникова, 1921. С.21.[↩]
4. Гиляровский В.А. Москва и москвичи. Очерки московского быта. М.: Советский писатель, 1935. С.83.[↩]
5. Пришвин М.М. Башмаки. Исследование журналиста. М.-Л.: Государственное издательство, 1925. С.77. [↩]
6. Белов В. Хроника тех еще времен. М.: Прогресс-Плеяда, 2005. С.12. [↩]
7. Например: http://kimry.net/kimry-malaya-stolitsa-narkomafii-pochemu; Полубота А. Путь к исцелению// Литературная газета. 2007. 17 декабря. С.14; http://svpressa.ru/travel/article/54316.[↩]
8. http://www.rusrep.ru/2008/38/elizbar_ivanov[↩]
9. Звягинцева М.М. Константы региональной культуры// Ученые записки. Электронный журнал Курского госуниверситета. 2007. № 2. [↩]
10. Жебраускас А.Л. Понятие культурных констант и поиски ориентиров постсовременности// Известия Российского государственного педагогического университета. 2006. №20. С.19.[↩]
11. Там же. С.20.[↩]
12. О продуктивности анализа гетеро- и автостереотипов в процессе исследования локального текста см.: Сорочан А.Ю. Тверской край в литературе: образ региона и региональные образы. Тверь: Изд. М.Батасовой, 2010. С.168-169.[↩]