Мои друзья по «Апрелю»

Так случилось, что моими друзьями с юности, еще до перестройки и создания организации «Апрель», были писатели, в 1980-е годы ставшие непримиримыми врагами по политическим и национальным убеждениям. Они оказались членами разных творческих союзов, но… Я до сих пор высоко ценю поэзию Глеба Горбовского и Александра Кушнера, литературоведческие труды Вадима Кожинова и Бенедикта Сарнова, статьи и размышления о поэзии Аркадия Эльяшевича и Льва Аннинского. В 1966 году меня приняли в ленинградское отделение Союза писателей СССР по одной вышедшей к тому времени книжке стихов «Хвойный дождь»- и я многие годы гордилась тем, что рекомендации в Союз мне дали П. Антокольский, Б. Слуцкий и С. Щипачев.

В одном из писем ко мне ныне забытый критик Аркадий Эльяшевич сетовал на то, что после перестройки из литературоведения исчезла тема советской поэзии. А серьезный и уважительный анализ ее заменен верхоглядством и отыскиванием скабрезных подробностей личной биографии. Кажется, что он провидел появление различных «Антиахматовых» наших дней! В письмах ко мне из Петербурга в Москву он рассказывал малые случаи из реальной жизни, рассуждал о том, как сегодня делают историю. Позволю себе процитировать отрывок из письма Эльяшевича от 16 мая 2002 года:

….Комментарии к «Мистерии — Буфф» — это интересно. Ахматову в Ленинграде я видел на каком-то собрании СП. Полная, вся из себя величественная старая дама. Когда сын мой был маленьким, мы жили на ее даче в Комарово. Дача никудышная, сырая, холодная. Инна тогда работала в Управлении культуры, захватила множество красивых афиш. Закрыли ими черные стены.

Спустя несколько лет, когда Димка подрос, мы пошли посмотреть эту дачу. Как раз в этот момент подоспела экскурсия. Экскурсовод объясняла приехавшим, что Ахматова очень любила театр и часто его посещала. «Посмотрите на эти афиши, она их любовно хранила на память об увиденном».

Вот так пишется история. И постоянно переписывается по-новому.

Об Ахматовой и Цветаевой, кстати, очень много работ <…> А вот о замечательной советской поэзии 20-х — начала 30-х годов почти ничего. Я было начал о ней книгу, но потом бросил. Теперь жалею. Знаю ее и люблю. Ранний Тихонов, Антокольский, Асеев, Заболоцкий, Багрицкий, Луговской, Саянов, не говоря, разумеется, о Есенине, Маяковском, Мандельштаме и Пастернаке. Потрясающее созвездие, а Смеляков, Корнилов, Кедрин? Вот что надо напомнить читателю, как и вообще о великой Советской литературе в ее лучших достижениях. Ведь совсем сегодня не переиздаются.

Во время перестройки не только забыли о великих достижениях советской поэзии, но единый Союз писателей СССР распался на многие Союзы…

Конечно, сегодня в Институте мировой литературы Академии наук, в отделе новейшей русской литературы и русского зарубежья, пишут и издают коллективные монографии, почти полностью отвечающие «программе» из письма Эльяшевича. И стираются границы некогда непримиримых лагерей. Но — это противостояние было, и оно — тоже часть нашей единой истории российской культуры. Поэтому я — «двух станов не боец» — сегодня решаюсь вспомнить бойцов времени перестройки, дорогих мне, хотя и далеких от меня по своим характерам и установкам.

Итак, — небольшие воспоминания о писательской организации «Апрель», о ее — если не создателях, то самых активных деятелях: Валентине Оскоцком и Римме Казаковой.

Валентин Оскоцкий

Прошло больше года со дня смерти Валентина Оскоцкого, светлого и мудрого человека, замечательного гражданина и гражданского писателя — публициста, прозаика, очеркиста. Мы учились вместе в Ленинградском университете, потом долго не виделись и столкнулись внезапно в Нью-Йорке на Бродвее, главной улице города…

Как это произошло? Почему столкнулись в Нью-Йорке и почему не виделись много лет после окончания Университета? Ответом на эти вопросы мог бы быть рассказ обо всей нашей параллельной жизни — его и моей, — о двух ипостасях нашего единого поколения «шестидесятников».

Я впервые оказалась в США в 1989 году, после двенадцати лет положения «невыездной», — в Дартмуте на конференции у Льва Лосева «Царское Село и русская культура». Потом несколько раз приезжала по программе «Поиск русских рукописей в американских архивах» для издания Д. Лихачева «Памятники культуры. Новые открытия», по гранту Д. Сороса.

Валя Оскоцкий бывал за границей в годы перестройки часто — как прогрессивный гражданский публицист, демократ, представитель движения «Апрель», — читал лекции, делал доклады. В тот раз, когда мы встретились, он был в Нью-Йорке с женой Ниной, у него проходили встречи с американскими студентами — беседы о перестройке, о демократии, о свободе слова. После этой случайной встречи Валя в Москве стал активно приглашать меня на политические мероприятия «Апреля», познакомил с Бурбулисом, просил выступать…

Мое отношение к перестройке было сложным. Выступала я часто, но невпопад. Конечно, натерпевшись в 1960-1970-е годы от цензуры и редактуры, я была за свободное бесцензурное существование литературы и искусства, но репутация «первой советской монархистки» и особый ленинградский патриотизм «шестидесятницы» мешал мне безоговорочно принять позицию «Апреля» и зачеркнуть достижения и красоту великой и любимой страны — СССР. Валя не спорил со мной, просто принимал меня такой как есть. Говорил: «С тобой просто, потому что знаешь, в чем на тебя можно положиться, а в чем нельзя».

Помню несколько больших вечеров в ЦДЛ, которые полностью были «моими по духу» — об Анне Ахматовой, о войне и ленинградской блокаде, об Армении, Карабахе и замечательном ученом Левоне Мкртчяне. На одном из первых торжественных вечеров в честь столетия со дня рождения Ахматовой из зала раздался вопрос: «Вы все говорите о каком-то постановлении о журналах «Звезда» и «Ленинград» — что это было за постановление?» Спрашивала молодая женщина. И мы с Валей в президиуме дружно вскочили и в два голоса закричали: «Какое счастье! Мы дожили до этого вопроса!»

В начале перестройки на большой вечер «Апреля» в ЦДЛ, организатором которого был Оскоцкий, я привела с собой молодую немецкую литературоведку, которая консультировалась у меня по творчеству Ахматовой. Когда мы пришли, почти весь зал был уже заполнен, мы с нею прошли по боковому проходу в первые ряды и сели слева у стенки. Оглядев зал, я подумала: «Как много молодых одухотворенных лиц!» Однако вечер вдруг повернул в неожиданную сторону — на трибуну выходили националисты, выкрикивали лозунги типа «Россия для русских!», говорили что-то безобразное. Потом в зале начались потасовки. Немецкая студентка испуганно спросила: «Что это? Я о таком слышала только от мамы! Это фашисты?» Я ответила: «Да. Это фашисты». Перед нами сидела незнакомая мне дама в шляпе, которая обернулась и зашипела: «Жиды! Таких, как вы, вешать надо!» Мы с немецкой гостьей поспешили пересесть в середину зала, но и тут оказались в центре потасовок…

После этого вечера мы долго говорили с Валей о разнице между патриотизмом и шовинизмом, о русофильстве и русофобии… Мы думали одинаково. По своему решению, даже не спросив моего согласия, Валя записал меня в Союз писателей Москвы, куда вступил весь «Апрель». Я об этом узнала позже — в анкетах я еще долго писала, что я член Союза писателей СССР с 1966 года.

Еще об одном большом вечере в ЦДЛ хочется вспомнить в связи с памятью о Вале Оскоцком — «Ленинград. Война. Блокада». Зал был переполнен, в президиуме Нина Катерли, актер Таганки Вениамин Смехов, который не был блокадником, но замечательно читал стихи о блокаде, и некоторые «московские ленинградцы». Я прочла стихи о блокаде, эвакуации и одно стихотворение о военных песнях, которые сегодня поют иначе, чем пели наши матери и бабушки в войну и после войны. Решусь привести его текст, который тогда высоко оценил Валя:

Почему мне не нравится вовсе, как нынче поют

Песни прошлой войны, самой главной и тяжкой войны?

Будто что-то насмешливо-легкое им придают, —

Мол, так пели прабабки, мы им подражать не должны.

Нас от них отделяет безвременья черная даль.

Молча слушает бабушка песню, хмура и стара:

Может, внучка умней, что ее вековую печаль

Исправляет улыбкой и легким движеньем бедра?

Раньше пели иначе — «Землянку» и «Темную ночь»,

Над голодным ребенком, которому жить без отца…

Но ребенок подрос, и теперь посмеяться не прочь,

Не заметив, что жизнь продолжается — после конца…

После вечера в зале ко мне подошел старый человек, ветеран в орденах и спросил: «Где можно купить ваши стихи?» И я ответила: «Нигде…» Валя сказал тогда: «Ты должна готовить избранное!» Я его не подготовила до сих пор, — кому сегодня это нужно?