Многоликость и безликость

1

В планах наших издательств большое место занимают серии. Многие из них, например такие, как «Зарубежный роман XX века», «Сокровища лирической поэзии», «Литературные мемуары», «Классическая проза Востока», «Библиотека поэта», «Литературные памятники», «Библиотека античной литературы», многотомная «Библиотека всемирной литературы», «Массовая историко-литературная библиотека», недавно возникшая межиздательская серия литератур социалистических стран, отличаются высокой культурой исполнения и пользуются заслуженным успехом у читателей. Но почему-то, за небольшим исключением, эти издания, объединенные одной стержневой идеей, сцементированные общностью замысла и типового оформления, редко привлекают к себе внимание рецензентов.

Здесь речь пойдет о «Школьной библиотеке» – серии особой, учебной, самой массовой, многотиражной.

Начало ее существования относится еще к 20-м годам. На протяжении почти четырех десятилетий ее выпуск в основном был прерогативой издательства «Детская литература», лишь при некотором участии других издательств, сохранявших полную самостоятельность, свободу от власти «серийного» существования. С 1968 года, когда Комитет по печати при Совете Министров СССР обязал целый ряд издательств страны выпускать «Школьную библиотеку» в едином оформлении и с едиными обязательными компонентами, положение резко изменилось. Теперь в Москве и Ленинграде, Махачкале и Туле, Калининграде и Минске, Петрозаводске и Новосибирске, Свердловске и Фрунзе и в ряде других городов ежегодно готовятся к печати и поступают в книжные магазины стихи Пушкина, Лермонтова, пьесы Гоголя, Островского, статьи Белинского, Добролюбова, мемуарная проза Герцена, Горького, романы Тургенева, Достоевского, Гончарова и Толстого, поэмы Блока и Маяковского, эпопеи Шолохова и А. Толстого, проза Н. Островского и Фадеева и многие иные произведения отечественной литературы, составляющие «программу» школьного обучения и внеклассного чтения.

По сведениям, появившимся в печати, в состав «Школьной библиотеки» включено 250 произведений русской классической литературы общим тиражом – свыше 40 миллионов экземпляров ежегодно (см. «Комсомольская правда», 5 апреля 1972 года). Эти весьма внушительные цифры дают все основания полагать, что свою необычайно важную задачу – «количественную» – серия выполняет. Отныне школьники даже самых отдаленных районов страны получили возможность если не покупать, то, уж во всяком случае, брать в библиотеке нужные им «по программе» книги.

Нет необходимости распространяться об огромном значении «Школьной библиотеки», которая призвана знакомить наше юношество с шедеврами русской классической и советской литературы, участвовать в процессе формирования личности молодого человека нашего времени, в его идейно-нравственном воспитании. Издание такой многотомной библиотеки с ее космическими тиражами – дело в высшей степени сложное и ответственное, ибо в ней все компоненты – состав, отбор произведений, качество подготовки текста, художественное оформление, иллюстрации и, конечно, сопроводительный аппарат – должны быть не только самого высокого уровня, но и соответствовать специфике психологии, восприятия, сознания подростка.

Само собой разумеется, что все, кто причастен к подготовке книг этой серии, обязаны быть в курсе жизни школы, исканий современной педагогической теории и практики, новых тенденций в системе преподавания литературы, требований, предъявляемых педагогом к своим воспитанникам. В последнее время происходят изменения в самой методике преподавания литературы: многие преподаватели предпочитают проблемный метод анализа литературы, стараются концентрировать внимание учащихся на идейно-нравственных коллизиях, на особенностях эстетического восприятия мира писателя, на целостном анализе художественных творений. Школьную молодежь учат понимать язык искусства, умению его читать, осмыслять, чувствовать поэтическую красоту и силу.

Думается, что и «Школьная библиотека» должна была бы также принять активное участие в этом процессе воспитания эстетической и нравственной культуры молодежи, оказывать учителю помощь в решаемых им задачах. Однако случилось так, что книги, выходящие ежегодно более чем 40-миллионным тиражом, адресованные юным гражданам, по-настоящему не привлекли внимания педагогической и литературной общественности. Журнал «Литература в школе» не опубликовал ни одной рецензии на вышедшие в серии «ШБ» книги, не обсудил с педагогами и литераторами принципов издания художественных произведений для школьников. Журнал «Детская литература» несколько раз попутно и бегло касался некоторых изданий, вышедших с маркой «ШБ», но серьезно и критически обозрел только художественное оформление серии.

Единственное исключение – отклик Л. Дмитриева и О. Творогова «Осторожно – «Слово о полку Игореве»!» («Русская литература», 1972, N 1), в котором убедительно показано, что издательство «Московский рабочий» при подготовке в 1970 году к печати этого памятника древнерусской литературы допустило серьезные ошибки и в выборе текста, и в его комментировании, пренебрегло интересами школьника, включив в состав тома статьи А. Югова полемического характера, публиковавшиеся в 1945 – 1965 годах. И вполне законен вопрос, заданный рецензентами: «…Целесообразно ли включать в этот спор таких неподготовленных читателей, как школьники?»

А как же обстоит дело с остальными сотнями книг с грифом «ШБ» или «БШ»? Не допущены ли аналогичные или иные просчеты и в других изданиях? А главное, удалось ли создать межиздательскую серию, действительно «школьную», обладающую своим, отличающим ее от других взрослых изданий, лицом и какова ее общая научная и издательская культура?

Но прежде чем приступить к конкретному разговору о самих книгах, следует оговорить, что «Московский рабочий» выпускает «Библиотечку школьника», а Лениздат «Библиотеку школьника» («БШ»). Поскольку суть и цель у всех этих трех видов изданий литературы для школьников одна, это дает нам право говорить о «Школьной библиотеке» вообще, вне зависимости от издательского грифа.

Ныне, и это надо подчеркнуть, имеются все условия для того, чтобы «Школьная библиотека» выпускалась на должном научном уровне и не дублировала слепо «взрослые» книги. Достаточно вспомнить, что издательство «Детская литература» с его многолетним опытом подготовки к печати произведений писателей-классиков для школьников разных возрастов, выпустило не одну книгу этой серии, что может служить ориентиром для издательств, только осваивающих это дело.

С другой стороны, весьма велики достижения советского литературоведения и в области изучения русской классической литературы, и в области ее издания: имеются фундаментальные собрания сочинений почти всех выдающихся русских художников слова с решенными сложными текстологическими проблемами, комментариями. Словом, есть на что опереться.

Знакомство же с большим числом книг, в первую очередь писателей-классиков XIX века, оставляет впечатление, что, в сущности, серия не имеет четкого и твердого статута, а у некоторых редакционных коллективов нет ясного представления о ее назначении, ее цели, о ее читателе. Нередко книги серии издаются кустарно, неквалифицированно, без учета того, что уже достигнуто в «Школьной библиотеке». За долгие годы своего существования серия так и не обрела своего профиля, не сформировалась как серия, а главное – очень неравноценны в качественном отношении отдельные книги, даже одного и того же писателя, даже с одним названием, но вышедшие в разных географических точках.

Проблема качества «педагогической» книги имеет глубокое общественное значение. Недопустимо, чтобы школьник, живущий, скажем, в Хабаровске, получил томик Блока, выполненный со всех точек зрения менее совершенно, с меньшим коэффициентом полезного действия, чем тот, что будет куплен учащимся Москвы. Недопустимо положение, при котором одна школа приобретет «Сказки» Салтыкова-Щедрина, сопровождаемые умной статьей, живым и хорошо написанным комментарием, содержащим интересные, полезные сведения, с иллюстрациями, а другая – сборник тех же сказок, но без вступительной статьи и комментария.

«Школьная серия» – это своего рода учебное пособие, и, следовательно, трудно мириться с тем, что одно и то же пособие имеет несколько неоднозначных вариантов. Духовный «рацион» для всех школьников по своей калорийности должен быть единым, независимо от того, какая издательская марка стоит на титульном листе книжки, входящей в программу школьного обучения. Здесь должен действовать демократический по своей сути закон, обязывающий по мере возможности ставить всю учащуюся молодежь – сельскую и городскую, столичную и периферийную – в равные условия образования, приобретения знаний, овладения богатством национальной культуры.

2

Казалось бы, принадлежность к серии обязывает следовать одним определенным нормативам, стремиться к структурному единству. Между тем это условие не всегда соблюдается. Сочинения Лермонтова в серии «ШБ» за четыре года вышли семнадцать раз (сведения взяты из каталога Государственной библиотеки имени В. И. Ленина): семь раз с двумя самостоятельными статьями о поэзии и прозе, а также с подробными подстрочными пояснениями («Детская литература», 1968 – 1972; Махачкала, 1969; Архангельск, 1970); три раза только со статьями (Хабаровск, 1971, Барнаул, Краснодар, 1972), один раз со свободным комментарием-рассказом (Уфа, 1969). три раза вообще без статьи, лишь с подстрочными примечаниями (Челябинск, 1968; Орджоникидзе, 1970; Петрозаводск, 1969), один раз с пространным вступлением и историко-литературными преамбулами («Московский рабочий», 1969) и, наконец, два раза без всякого сопроводительного аппарата (Лениздат, 1970; Мурманск, 1972).

За это же время «Преступление и наказание» издано шестнадцать раз: ежегодно в издательстве «Художественная литература» со вступительной статьей, которую перепечатали в Иркутске (1969), Минске (1969), Кишиневе (1969) и Воронеже (1970), и без комментария. В Махачкале (1969, 1971) также ограничились только одним предисловием, написанным специально для этого издания. В Калининграде (1969) и Магадане (1970) – с историко-литературными преамбулами и примечаниями, в Ленинграде (Лениздат, 1970) – со вступительной статьей и обстоятельным историко-литературным комментарием, в Свердловске (1971) и Петрозаводске (1970) школьники получили лишь один текст.

Как известно, «История одного города» Салтыкова-Щедрина произведение особого рода: с гротесковой системой образов, историческими прототипами, с противоречивой концепцией русской истории, с глубоким подтекстом, в котором сегодняшнему школьнику непросто разобраться, поэтому здесь очень нужен толковый, знающий творчество этого писателя «проводник», который дал бы ему ключ к шифру щедринской сатиры. Эту совсем простую истину осознали далеко не все, кому поручено было осуществить выпуск «Истории одного города». «Детская литература» ввела в свое издание (1970, 1972) все необходимые элементы, «Советская Россия» (1969, 1972) – лишь одни краткие пояснения имен, событий, «Московский рабочий» (1970, 1972) – историко-литературную преамбулу и примечания, а Калининградское издательство (1969) не сочло нужным облегчить юным читателям первое знакомство с творением Щедрина и не снабдило свое издание ни статьей, ни примечаниями.

Роман Чернышевского «Что делать?» за обозреваемые четыре года выдержал шесть изданий. В трех издательствах («Детская литература», 1971; Воронеж, 1970; Куйбышев, 1971) книга имеет вступительную статью, примечания и раздел «Приложение» со статьями Писарева и Луначарского. В томе с маркой «Беларусь» (1969) есть только аннотация, состоящая из нескольких общих слов, а в издании, вышедшем в Саратове, на родине писателя, – одно небольшое разъяснение по поводу помещенных там вариантов разделов четвертой главы, не попавших в свое время в окончательный текст по цензурным соображениям. «Капитанская дочка» Пушкина издается в «ШБ» то отдельно, то вместе с «Дубровским». Статьи нет ни в одном из этих изданий; подстрочные, лаконичные, но весьма емкие примечания имеются в издании «Детской литературы» (1969) и Средне-Уральского книжного издательства (1969), где прокомментированы обе повести. Алтайское и Бурятское издательства (1970) не дали ни статьи, ни примечаний, в Красноярске (1971) ограничились очень странной и невнятной аннотацией такого содержания: «Повесть была написана в 1836 году. Созданный Пушкиным образ вождя крестьянского восстания Емельяна Пугачева – один из самых замечательных народных образов в русской классической литературе». И уж совсем непостижимой загадкой является решение Северо-Западного книжного издательства (1972), которое почему-то снабдило подстрочными примечаниями повесть «Дубровский» и оставило без них «Капитанскую дочку», которой они нужны в значительно большей мере (причем обе повести находятся под одной обложкой). К великому нашему сожалению, эти случаи далеко не единичны.

Число примеров подобного рода можно умножить, но достаточно и приведенных, дабы стало очевидным, насколько разностильна «Школьная библиотека», насколько разнолики ее серийные единицы. Но есть издательства, для которых выпуск «ШБ», видимо, просто доходная статья. Иначе как объяснить тот факт, что ряд издательств просто-напросто воспроизвели «Войну и мир» Толстого в «чистом виде», не посчитавшись с тем, что роман насыщен историческими фактами, сложными реминисценциями, относящимися ко временам давним, что чтение этой книги не так легко для подростков. Точно так же обстоит дело с другими романами Толстого, включенными в «Школьную библиотеку». Все семь изданий «Анны Карениной» и четыре «Воскресения» не имеют никакого сопровождения: ни статьи, ни комментария. А ведь буквально с первой страницы каждого из названных романов школьник попадает в далекий и незнакомый ему мир, где много событий, ассоциаций, имен и терминов ему абсолютно неизвестных, непонятных, что затрудняет ориентацию в этих шедеврах русской классической литературы.

Так мы столкнулись с издательским парадоксом. Одно и то же произведение, когда оно включено в состав собрания сочинений писателя, либо освещается и анализируется в общем предисловии, либо сопровождается самостоятельной статьей-преамбулой и почти всегда – обширными историко-литературными комментариями. Но когда оно выпускается отдельно, в самой массовой серии, предназначенной для школьника, еще очень несведущего, только овладевающего литературными и историческими знаниями, оно зачастую поступает к читателю без обязательных для этого вида издания компонентов.

Разумеется, не следует преувеличивать значения «ученых» статей и комментариев, думая, что они – главное и что без них останется скрытой от молодого поколения поэзия этих книг, их идейно-нравственная проблематика, философия. Но насколько эффективней было бы восприятие юного читателя, если бы на его пути в глубь текста были расставлены умно и тактично разного рода «указатели». И тогда не надо было бы ему ломать голову над тем, что значат слова Анны Павловны Шерер: «Ах, не говорите мне про Австрию… она предает нас» или «Больному была дана глухая исповедь» или что хотел сказать собеседник Стивы Облонского, сообщив ему: «Я иду в инфернальную», и что почерпнул Дмитрий Нехлюдов в «Социальной статике» Спенсера и в «сочинениях Генри Джорджа» и т. д. и т. д.

Свыше миллиона экземпляров «Войны и мира», полмиллиона «Анны Карениной», 300 тысяч «Воскресения», равно как и сотни тысяч других произведений писателей прошлого, попавших в серию «Школьная библиотека», не «оформленных» надлежащим образом по законам серии, позволяют высказать серьезный упрек в адрес издательств, которым доверено популяризировать классическую русскую литературу среди молодежи, участвовать в процессе ее освоения новым поколением, вступающим в жизнь.

К сожалению, на легкий и неверный путь – сведения всей редакционной работы по выпуску книг «Школьной библиотеки» к перепечатке одних только текстов – встали многие издательства. Так, Лениздат, в плане которого значатся «Мертвые души» и «Тарас Бульба» Гоголя, «Обломов» Гончарова, «Рудин» и «Отцы и дети» Тургенева, крайне редко включает в свои книги вступительные статьи, комментарии; аналогичным образом действуют «Советская Россия», «ИР» (Орджоникидзе), Алтайское книжное издательство и др. Иные же издательства находят следующий выход: взамен критической статьи современного автора включают в издание «Горя от ума» статью Гончарова «Мильон терзаний» (Минск, 1969; Лениздат, 1971), издательство «Советская Россия» (1970) статью Гончарова набрало корпусом и на титульный лист вынесены оба названия как равноправные.

Трилогия Толстого вышла в «Детской литературе» (1970) также с одной лишь статьей Чернышевского, а Лениздат, выпуская роман Тургенева «Отцы и дети» (1970), сопроводил его статьей Писарева «Базаров», которая в свою очередь требует истолкования и разъяснений.

Никто не станет оспаривать разумности и целесообразности публикации такого рода классических работ замечательных критиков-демократов или статей мастеров слова о данном произведении. Но это ни в коей мере не снимает необходимости в предисловии или послесловии.

Пестрота и разноликость серии объясняется еще и непоследовательностью самих издательств. Вот, например, «Московский рабочий» на протяжении нескольких лет в своих планах предусматривает подготовку объемных однотомных сочинений выдающихся писателей XIX и XX веков, из которых образовывается «Библиотечка школьника», с обязательным для каждого выпуска солидным историко-литературным материалом. Но почему тома сочинений Лермонтова, Некрасова, Льва Толстого открываются монографического типа очерками, в томах же сочинений Пушкина, Гоголя, Тургенева, Салтыкова-Щедрина, Гончарова, Короленко их нет, а есть только помещенные в конце лаконичные заметки и комментарии. Не чем иным, как отсутствием в самом издательстве устойчивых и твердых принципов формирования книг, составляющих «Библиотечку», этого явления не объяснишь. Таким образом, совершенно очевидно, что с точки зрения структуры серия не упорядочена, лишена того единства, которое диктуется ее учебно-просветительской миссией.

3

Серьезные критические замечания вызывает порой и общая культура изданий, и качество редакционной подготовки, и тип некоторых сопроводительных материалов.

Начнем с текстологии. Казалось бы, о каких текстологических проблемах может здесь идти речь? Ведь от массовых изданий требуется только правильный выбор источника, с которого будет делаться набор, и соответствующая информация об этом в положенном месте – то есть на обороте титула. Условие элементарное, но и оно далеко не всегда выполняется. Сведения об источнике текста сплошь и рядом вообще отсутствуют (М. Е. Салтыков-Щедрин, Господа Головлевы, «Детская литература», Л. 1970; «Народная асвета», 1969; И. С. Тургенев, Отцы и дети, Накануне, «ИР», 1968; Л. Н. Толстой, Война и мир, «Правда», 1968; все книги Лениздата и др.). Иногда эти сведения даются, но вместе с выходными данными (И. С. Тургенев, Рудин, «Карелия», 1971), а если и на обороте титула, то не всегда так, как принято. Например, в книге: А. С. Пушкин, Стихотворения (Башкирское книжное изд-во, Уфа, 1971) механически воспроизведен полный контртитул источника, то есть издания «Библиотеки поэта», с перечислением всех авторов научного аппарата и одиннадцати членов редколлегии. Весьма невразумительно текстологическое объяснение, которое найдет читатель романа «Что делать?», выпущенного, правда, еще без грифа «ШБ», в Саратове (1968): «В основу издания положен авторизованный текст «Современника», опубликованный в XI томе Полного собрания сочинений Н. Г. Чернышевского (М. Гослитиздат, 1939)». Фактически здесь сделана отсылка на два идентичных источника.

Насколько важно соблюдать одно из нормативных условий издательской практики о ссылке на источник текста и как не безразлично, какой текст выбран, – видно из следующего примера.

Перед нами издания «Севастопольских рассказов» (Лениздат, 1970; «Советская Россия», 1970; «Московский рабочий» – в составе тома «Повести и рассказы» Льва Толстого, 1971; «Детская литература» – трижды и Хабаровское книжное изд-во, 1972). В четырех из них нет ссылок на издание, по которому печатается текст, а в одном дана отсылка на книгу с маркой «Детская литература » (1969). Но во всех пяти изданиях тексты Толстого воспроизведены по четвертому тому 90-томного Полного собрания сочинений, где рассказ «Севастополь в мае» был опубликован по черновой рукописи, ошибочно принятой за беловую, а кроме того, допущена неоправданная контаминация текста. Все это было исправлено в 1960 году в 20-томном Собрании сочинений писателя, Там за основу взята корректура «Современника», представленная в С.-Петербургский цензурный комитет, которая сохранилась в одном из ленинградских архивов. Рассказ был, таким образом, избавлен от многих противоречий и неточностей. Но видимо, этот факт остался неведом тем, кто подписывал повесть Толстого в набор и печать? В этой связи следует подумать об улучшении системы информации в периодической специальной печати о достижениях советской текстологии, ее исканиях и решениях. Правда, текстологические изыскания, сделанные в процессе подготовки собраний сочинений писателей «Художественной литературой», довольно оперативно доходят до издателей, редакционных коллективов и учитываются ими. Несколько иначе обстоит дело в тех случаях, когда новые решения и открытия сделаны при подготовке строго научных академических собраний сочинений или отдельных изданий того же типа. Среди книг с маркой «Детская литература», вышедших в 1972 году, мы находим прекрасно подготовленный том романов Тургенева. Но печатаются они, как указано на обороте титула, по тексту давнего собрания сочинений, выпущенного Гослитиздатом почти пятнадцать лет тому назад, в то время как уже завершено академическое собрание сочинений Тургенева с очень существенными текстологическими уточнениями. В 1963 году в серии «Литературные памятники» вышли «Казаки» Толстого, где отражены результаты сверки текста по всем рукописям, позволившей устранить свыше пятидесяти ошибок, идущих еще от первой публикации в «Русском вестнике». Существует и массовое издание повести («Художественная литература», 1967), в котором учтены открытия этого издания. Между тем «Детская литература» в 1969 году, а Лениздат в 1971 году выпустили эту повесть без указаний на источник, со всеми прежними огрехами и пробелами.

Так обстоит дело с текстологической стороной «Школьной библиотеки», Это свидетельствует о том, что книги серии не всегда готовятся с должной ответственностью и культурой.

4

Тот же упрек напрашивается и при чтении некоторых вступительных статей.

В последнее время мы стали свидетелями одного примечательного явления. Вслед за рождением у нас большой детской литературы, детского театра, детского кино, детского телевидения идет весьма бурный процесс формирования литературоведения для детей, вернее, для юношества. В активизации этого процесса главенствующая роль принадлежит издательству «Детская литература», на счету у которого книги Н. Долининой, Е. Эткинда, Ф. Светова, К. Ломунова, Б. Галанова, И. Андроникова и другие, «Молодой гвардии», с альманахом «Литература и ты», «Просвещению», создавшему цикл историко-литературных книг «Библиотека школьника».

В аннотации к книге Н. Долининой «Прочитаем «Онегина»

вместе» намечены аспекты, характеризующие этот новый литературный жанр. В ней говорится: «Это не научное исследование и не комментарий к роману, а свободный разговор с читателем о пушкинских героях и о личности самого Пушкина, поэта и гражданина. Автор книги размышляет о том, почему сегодня роман Пушкина остался для нас близким, беседует с читателем о дружбе, любви, эгоизме, честности, смысле жизни – обо всех тех проблемах, которые волновали и будут волновать людей во все эпохи».

К великому сожалению, «ШБ», как правило, на своей «площадке» не ведет с подростком «свободного разговора», подсказанного содержанием произведения, и не всегда здесь проявляется стремление затронуть тот круг вопросов, который ему наиболее близок и интересен.

А собственно историко-литературные материалы вызывают порой серьезные претензии. Дело в том, что в серии нередко механически дублируются затвердевшие формы статей к «взрослым» изданиям, не ориентированные на юного читателя, у которого и уровень знаний другой, и форма мышления другая, и другое восприятие. Это тем более досадно, что накоплен положительный опыт и можно назвать не одну книгу, которую сопровождают статьи, написанные не по шаблону, не по схеме, а в особом роде, в духе серии. Среди авторов, участвовавших в разное время в подготовке к изданию книг «Библиотеки», мы находим имена известных ученых. Представленные ими разного вида статьи, вступления, послесловия прежде всего отличаются тем, что написаны они не для некой абстрактной читающей единицы, а специально для юного читателя, с пониманием его духовных запросов, его возможностей. К нему обращался Вл. Орлов, когда в статье «А. С. Грибоедов и его комедия» («Детская литература», 1968; 1969; 1971) отвел большое место характеристике благородного героя – юного, пылкого и свободолюбивого Чацкого, увлекательно изложил биографию писателя, а главное – ответил на вопрос: «Почему мы ощущаем живой интерес к тому, что случилось в доме Павла Афанасьевича Фамусова?» Автор послесловия к «Герою нашего времени» («Детская литература», 1967, 1972) К. Ломунов так объяснил содержание романа, так построил свое послесловие, что оно оказалось органичным именно в этом издании. То же самое можно сказать и о послесловии С. Машинского к «Мертвым душам» Гоголя («Детская; литература», 1969; 1971).

В одном сборнике с «Героем нашего времени» публикуются и стихи поэта. Им посвящена небольшая, но очень плотная по содержанию и мысли статья Б. Эйхенбаума. Ненавязчивое желание привить вкус и любовь к русской классической прозе и поэзии обнаружит школьник и в эссе С. Бонди о поэзии Пушкина, и в его послесловии к «Евгению Онегину» («Детская литература», 1968; 1971), в статьях В. Холшевникова «Первый философский роман Достоевского» («Преступление и наказание», Лениздат, 1970), Е. Купреяновой к роману Толстого «Воскресение», послесловии Е. Краснощековой к «Обломову», преамбулах К. Тюнькина к романам и повестям Пушкина (все три издания «Московского рабочего», 1968; 1969), во вступлении В. Лакшина к пьесам Островского («Художественная литература», 1969 – 1971), Н. Богословского к «Что делать?» («Детская литература», 1971).

Мы перечислили далеко не все, что заслуживает доброго слова. Но нам бы хотелось указать на те отклонения, недостатки и ошибки, которые явились следствием пренебрежения уже сложившимися в «ШБ» традициями и новыми тенденциями, формального отношения к живому, творческому делу.

«Московский рабочий» подготовил и издал однотомник Лермонтова «Стихотворения. Поэмы. Драма. Проза» (1969). Внешне здесь все в порядке: в положенном месте помещены текстологические сведения и сообщено, что «составитель текста и автор статьи В. А. Архипов. Примечания Н. Цветковой».

Пространная вступительная статья В. Архипова «О творчестве Лермонтова» (74 страницы петита) представляет краткое изложение его книги «М. Ю. Лермонтов. Поэзия познания и действия» («Московский рабочий», 1965), книги острой, утверждающей свой взгляд на творчество поэта. Не вдаваясь в существо вопроса, надо сказать, что его предисловие к однотомнику меньше всего преследует цели педагогические и даже просто информационные. В статье мало места отведено «Герою нашего времени» и еще меньше «Маскараду», очень много полемики, ради которой В. Архипов и рассматривает то или иное творение Лермонтова. Сравнительно много говорится о «Песне про купца Калашникова», но не столько для того, чтобы раскрыть замысел поэта, поэтическое своеобразие поэмы, а для того, чтобы доказать, что у Лермонтова Грозный – «носитель гуманистического принципа» и «при всей своей жестокости… носитель гуманного начала жизни». Юному первооткрывателю поэтического мира великого русского поэта предлагается вникнуть в сложные полемические пассажи, вроде следующего: «Соотношения реализма и романтизма, законы перехода одного в другой у нас еще не разработаны и не изучены. По крайней мере, мы почти не обращаем внимания на объективные возможности реалистической разработки данной поэтической темы. Необходимым условием реалистического изображения данного явления следует считать не только (и не столько!) то, что это явление реально существует, но также (и особенно) то, что оно вступило в стадию реалистического бытия, в стадию зрелости, в стадию развернутого существования».

Конечно, нелепо было бы думать, что учащихся надо кормить разжеванной и примитивной пищей, но нельзя не отдавать себе отчета и в том, что между вступительным очерком к учебной серии и монографическим исследованием имеется огромная и принципиальная разница. У каждого из этих сочинений свой жанр, свое назначение и свой адресат. Увы, нередки явления такого рода, когда в «школьную серию» попадают материалы совершенно из другого «ведомства», которые искусственно вмонтированы в чужеродный им организм.

Статью свою «Шедевр русской классики (вместо послесловия)» о романе «Преступление и наказание» (Дагестанское книжное изд-во, 1970) Камиль Султанов писал, видимо, специально для «ШБ». Однако предоставленную ему «площадку» он использовал преимущественно для споров с исследователями творчества Достоевского – Л. Гроссманом, Ф. Евниным, Г. Фридлендером, К. Тюнькиным. Бесспорна эрудиция автора, знание материала, но к чему ученику 9-го класса вникать в эти узкоспециальные рассуждения.

В. Мануйлов, когда писал послесловие к повести Л. Толстого «Хаджи-Мурат» (Краснодарское книжное изд-во, 1968), безусловно руководствовался благими намерениями – дать школьникам представление о реально-исторической основе повести. Но необходимые пропорции не были соблюдены, и почти все его послесловие являет собой исторический экскурс в прошлое Закавказья и Дагестана, обзор колониальной политики русских царей, взаимоотношений Хаджи-Мурата и Шамиля, подробностей биографий обоих политических деятелей. Конспективная форма изложения, огромное число событий, незнакомых имен делает эту часть статьи трудно читаемой и, пожалуй, в таком виде и ненужной. А если еще добавить, что оставшаяся, меньшая, часть посвящена в основном истории возникновения замысла повести и ее писания, то станет очевидным, что о самом произведении – этом художественном завещании писателя, – его проблематике, эстетических принципах, творческой биографии художника последних лет жизни, так зримо отразившейся в этом его сочинении, почти ничего не говорится. Таким образом, и здесь мы видим несомненное отступление от принципов, продиктованных существом самой серии.

К послесловию В. Каминского, посвященному роману Чернышевского «Что делать?» (Лениздат, 1970), как будто бы трудно придраться: здесь кратко изложена вся канва жизни писателя, важнейшие факты его литературно-публицистической деятельности, идейное содержание книги. И вместе с тем эта статья, которая была бы уместна во «взрослом» издании, здесь выглядит анахронизмом. Отсутствие авторского отношения к излагаемому материалу, к «герою» статьи делает ее похожей на расширенную энциклопедическую справку, которая оставит школьника глубоко равнодушным, не обогатит его духовного мира.

В изданиях «ШБ» порой еще дают о себе знать рецидивы старого догматического литературоведения, с его вульгарно-социологическим «проработочным» стилем. «Отцы и дети», этот роман о взаимоотношениях поколений, о молодых людях середины прошлого века, сопровождается послесловием П. Пустовойта («Детская литература», 1970; 1971). Роман Тургенева больше, чем какой-либо другой, открывал простор для «свободного разговора», увлекательного и страстного, об актуальных проблемах, жизненных, социальных и нравственных. Но П. Пустовойт подошел к роману Тургенева преимущественно как к социологическому исследованию, в котором «великому художнику удалось запечатлеть… несколько ярких эпизодов идейной борьбы между основными общественными силами в России конца 50-х годов XIX века», «дать читателю ясное представление об остроте борьбы демократической и либеральной тенденции в русском обществе в период подготовки и проведения реформы 1861 года». Вследствие такой исходной позиции персонажи книги являют собой лишь какую-нибудь одну из этих тенденций и получается, что в образе Павла Петровича «развенчаны принципы и убеждения консервативного дворянина-либерала», а «в образах Николая Петровича и Аркадия раскрывается несостоятельность либералов умеренных». Базаров хотя и аттестуется несколько шире, но тоже не как определенный и оригинальный характер, со своими взглядами и поступками, а как носитель известных идейных убеждений, непоследовательный демократ. И не спасает положения заключительная часть послесловия, цель которой дать ответ на вопрос: «Что же представляет собой роман в художественном отношении?» Хотя автор и останавливается на особенностях психологизма Тургенева, его портретной живописи, его языка, раскрывается все это вне связи с своеобразием содержания романа, своеобразием видения писателем современной ему действительности.

Том повестей и рассказов Л. Толстого («Московский рабочий», 1971) открывается очерком жизни и творчества писателя, написанным М. Рукавицыным, которому следует предъявить претензии такого же рода, но значительно более серьезные.

Вводный очерк М. Рукавицына очень краток. В нем бегло обозревается весь долгий жизненный и творческий путь Толстого. Из перечня событий, названий художественных и публицистических сочинений у читателя не возникнет ясного и глубокого представления о необыкновенной личности Толстого, его драматических духовных исканиях, идеях, которые побуждали писателя к творчеству и борьбе. Многие формулировки М. Рукавицына, неряшливые и неточные, уводят куда-то в сторону от духовного и художественного мира Толстого, от своеобразия его эстетики. Когда читаешь, что «Николенька Иртеньев, герой автобиографических повестей Толстого, испытывая на себе вредное влияние окружающей среды, приходит в результате длительных раздумий, переживаний и сомнений к мысли о необходимости внутренней отчужденности от нее», что «эта отчужденность выражается не в форме открытого конфликта, а в виде постепенного формирования собственного взгляда на мир, нового отношения к людям», то думаешь: полно, о Толстом ли все это написано, настолько невозможно эти выводы соотнести с тем, что рассказывается в повестях о детстве, отрочестве и юности одного молодого человека. С тем же чувством читаешь статью и дальше. Каждый, кто знаком с «Войной и миром», помнит эпизоды, в которых действуют Кутузов и Наполеон, и историко-философские рассуждения автора, с удивлением узнает, что, «рассматривая исторический процесс как движение самих народных масс, Толстой огромное значение придает в этом движении выдающейся личности».

Вопреки всем сложным обстоятельствам, побудившим великого писателя неожиданно для самого себя вдруг обратиться к «мысли семейной» и создать один из шедевров русской литературы – «Анну Каренину», М. Рукавицын предлагает свое истолкование, имеющее чрезвычайно мало общего с тем, что сам Толстой вкладывал в свою книгу, во имя чего «сцеплял» разные ее планы: «…Постепенно, по мере вхождения героев в рамки описываемой эпохи, роман стал наполняться широким социальным содержанием. В результате Толстой не только показал кризис старой семьи, покоившейся на лживой общественной морали, но и, противопоставив искусственной жизни в семье естественные отношения между супругами, попытался наметить пути выхода из этого кризиса. Они, по мнению Толстого, в пробуждении чувства личности, в интенсивном росте самосознания под влиянием социальных перемен эпохи». Неужели ради проповеди «естественных отношений между супругами» трудился будущий автор «Крейцеровой сонаты»?

Наивны и беспомощны попытки автора объяснить диалектику напряженных идейных размышлений и исканий толстовских интеллектуальных героев. Вот что пишет М. Рукавицын об одном из интереснейших героев Толстого: «Воспринимая капитализм как всеобщее бедствие, Левин всячески противится его наступлению» и, «в отличие от своих предшественников (то есть Оленина, Болконского и Безухова. – С. Р.), ищет причины своих неудач не в отсутствии полезной деятельности, а в экономической структуре общества».

Не справился автор и с проблемой религиозно-нравственных исканий писателя, с его философией жизни. Несмотря на то, что религиозная доктрина Толстого, ее связь с творчеством писателя достаточно полно и глубоко освещена в научной литературе, М. Рукавицын так характеризует ее истоки: «В то же время со свойственной патриархальному крестьянину слабостью Толстой обращается к богу и со ссылками на него убеждает господ отказаться от своих привилегий».

И уж совсем непостижимо авторское умозаключение о том, что гениальный художник бессмертен и много значит для современной литературы, потому что «он много сделал для демократизации литературы и высшее ее предназначение видел в том, чтобы наслаждаться человеком».

М. Рукавицыным написана еще одна вступительная статья – к сборнику «Стихотворения и поэмы» Некрасова («Московский рабочий», 1970). По жанру это тоже критико-биографический очерк, тоже беглый и поверхностный пересказ истории жизни поэта, краткое перечисление написанных им стихов и поэм, без глубокого и вдумчивого анализа. И, увы, снова примитивный социологизм, пренебрежение природой искусства, особенностями художественного мышления поэта и все тот же бюрократический стиль. Школьник, от которого сейчас взыскательно требуют знания русского языка, умения грамотно и литературно излагать свои мысли, высокой культуры речи, прочтет в этой статье, что «Некрасов принадлежал к могучим проявлениям русского духа», что крепостная няня ввела мальчика «в мир народного творчества» и это «развивало в нем кругозор». Описывая мрачное бытие маленького Некрасова, автор замечает: «Правда, были в детстве Некрасова и такие моменты, когда он забывал про отцовский дом и свое дворянское происхождение и целиком отдавался играм, любимым развлечениям». Взволнованный рассказ поэта о его встречах с Белинским, их ночных беседах об искусстве становится поводом для утверждения М. Рукавицына, что «задушевные беседы Белинского и Некрасова сводились к тому, чтобы выработать общую линию борьбы за реализм, за поэзию активного действия».

Всякий, кто знаком с историей создания «Современника» и знает меру проявленной Некрасовым инициативы, ума, таланта, энтузиазма, самостоятельности, будет испытывать неловкость, читая в статье, например, следующее утверждение: «Некрасов повел редакционно-издательскую работу в журнале по пути, указанному Белинским».

О стихах в статье М. Рукавицына говорится крайне прозаически и навязчиво социологически. Смысл стихов «Тройка» и «Огородник», с точки зрения автора, в том, что «с огромной силой художественного обобщения Некрасов рисует картины пагубного влияния на крестьян господской культуры, их нравственного перерождения под влиянием нездоровых общественных отношений». Поэма «Мороз, Красный нос» примечательна тем, что «образ главной героини поэмы Дарьи дается в плане прославления положительных сторон крестьянской жизни», а «величие ее души проявляется не только в отношении к мужу и семье, но прежде всего в работе».

Мы остановились главным образом на статьях и послесловиях, которые и намного ниже уровня современной литературной науки, и далеки от направления школьного обучения, от запросов сегодняшнего молодого человека, и, по сути, не должны были печататься на страницах серии «Школьная библиотека», сопутствовать великим творениям русской классики. Здесь названы те работы, в которых наиболее зримо проявились типические, присущие и другим литературоведческим материалам, недостатки, а именно: ориентация на «взрослого» читателя, пренебрежение спецификой серии, ее издательским типом, ее профилем, а кроме того, неудовлетворительные по своему теоретическому и историко-литературному уровню.

Вне всякого сомнения, подготовка к изданию каждого художественного произведения и классических критических работ в составе «ШБ» требует опыта, знаний, литературного и педагогического таланта, отчетливого понимания задачи серии. Не приходится удивляться тому, что в работе издательств, особенно республиканских и областных, которых обязали участвовать в выпуске книг для школьников, проявилось тяготение к стереотипу, то есть к дублированию ранее вышедших в центральных издательствах книг, к заимствованию уже апробированных предисловий и послесловий. Многократно и в разных городах повторены тома Лермонтова со статьями Б. Эйхенбаума и К. Ломунова, «Мертвые души» с вступлением С. Машинского, «Горе от ума» с послесловием В. Орлова, «Господа Головлевы» со статьей Н. Пруцкова и «Преступление и наказание» с введением К. Тюнькина.

В этом, в общем, естественном для учебно-педагогических изданий тяготении к проверенным образцам есть своя рациональная сторона: таким путем обеспечивается единый и, как правило, сравнительно высокий уровень выпускаемых книг, уменьшается возможность брака. Но при этом резко сокращается число участников в подготовке серии, и главным образом за счет местных кадров, так как дублируются, и это понятно, преимущественно труды столичных авторов.

Во всяком случае, вопрос о создании стереотипных изданий в серии «ШБ», по примеру вообще всей учебной литературы для школ, должен быть обсужден, так как несомненно, что это один из возможных путей решения проблемы повышения ее качества, устранения самодеятельности, кустарщины, некачественности литературоведческих материалов.

В настоящее же время далеко не всегда при отборе статей, комментариев для книг «ШБ» соблюдается должная разумность и требовательность. Приведем два примера.

В 1969 году Калининградское книжное издательство выпустило роман «Преступление и наказание», который сопровождался разделом «Примечания», состоящим из вводной историко-литературной части и реального комментария. Имя автора примечаний не было указано. На обороте титула имелось указание: «Печатается по изданию, выпущенному издательством «Мектеп», Фрунзе, 1964″. В этом издании тот же сопроводительный материал, но опять-таки кто его написал – не сказано. Разгадать загадку помогла отсылка на 10-томное собрание сочинений Достоевского (Гослитиздат) как на источник текста. Сопоставление комментариев с комментариями к пятому тому показало, что «Мектеп» текстуально повторил работу К. Полонской, сделанную ею в соответствии с типом научного аппарата к массовым собраниям сочинений, то есть с историей писания и печатания романа, с лаконичным сугубо историко-литературным анализом самого произведения, с обзором отзывов критики и современников. В Калининграде эту преамбулу несколько сократили, но напечатали также анонимно. Спустя два года в таком виде она была переиздана в Грозном. Бестактная сама по себе операция к тому же была произведена над материалами, подготовленными более пятнадцати лет тому назад и в некоторых своих положениях устаревшими, а по типу и содержанию совершенно неподходящими к библиотеке школьника.

Пожалуй, еще более возмутителен другой факт подобного заимствования готовых материалов. В книге: Лев Толстой, Воскресение (Приокское книжное изд-во, 1971), вместо статьи дано извлечение из известной работы Н. Гудзия «История писания и печатания «Воскресения», написанной им еще в 1935 году специально для 90-томного собрания сочинений Толстого. И вот это сугубо научное исследование издатели сочли возможным использовать в качестве послесловия к книге, выходящей в серии «Школьная библиотека», не сделав при этом даже отсылки на первоисточник, не назвав имени ученого.

5

Несколько слов о примечаниях, столь необходимых в книгах этой серии. Ни для кого не секрет, что даже взрослый человек с законченным высшим образованием не всегда знает, кто такой Каверин, обращаясь к которому Пушкин писал: «Люблю я первый, будь уверен, твои гусарские грехи», или Чаадаев, которого поэт призывал «отчизне посвятить души прекрасные порывы» и т. д. А разве знает сегодняшний 15-летний юноша, кто такой Нетте, воспетый Маяковским в известном стихотворении? Словом, не может быть двух мнений относительно того, нужен ли реальный комментарий к романам, повестям, стихам, критическим статьям, созданным в далеком и даже не в очень отдаленном прошлом. Поэтому заслуживает всяческого одобрения практика издательства «Детская литература», которое, как правило, снабжает почти все свои издания краткими, точными и содержательными подстрочными пояснениями всех реалий, встречающихся в тексте.

На наш взгляд, все же примечания как самостоятельный раздел серии, зачастую состоящий из собственно комментария текста и историко-литературной части, являющийся, например, обязательным элементом книг «Библиотечки школьника», должны претерпеть некоторую трансформацию, диктуемую специфическим характером серии. Сейчас большей частью издатели пользуются готовыми примечаниями из разных изданий, имевших совершенно другой читательский адрес. Для книг, обращенных к школьнику, они не всегда годятся и по манере изложения, и из-за недостаточности информации. Разумеется, это в меньшей степени касается чисто справочных пояснений, например, таких понятий, как «станционный смотритель» или «коллежский регистратор», «земство», мифологических имен и т. д. Но когда речь идет о явлениях более сложных, идеологических, философских, глубоко связанных с текстом, необходимых для осмысления содержания, то здесь требуется комментарий, в большей степени учитывающий восприятие подростка и запас его знаний. Что почерпнет он, скажем, из таких часто встречающихся формул: «Гегель – объективный идеалист», «Прудон – основатель анархизма»?

Комментатор романов Тургенева «Рудин» и «Дворянское гнездо» («Московский рабочий», 1972) А. Толстяков вполне правомерно счел нужным познакомить учащихся с прототипами тургеневских героев и называет имена М. А. Бакунина, Т. Н. Грановского, Н. В. Станкевича, но рассказывает о них так кратко, как будто бы ученик 9-го класса уже многое знает об этих людях, их биографиях, их взаимоотношениях с Тургеневым, их месте в истории русской общественной мысли. Обращаясь к Аркадию Кирсанову, Базаров говорит: «С тех пор как я здесь, я препакостно себя чувствую, точно начитался писем Гоголя к калужской губернаторше». Признание очень существенное для постижения облика героя, его внутреннего мира, его мироощущения. И комментарий здесь крайне необходим, но отнюдь не такой, какой мы нашли в примечаниях к «Отцам и детям» («Детская литература», 1970; 1971), где сказано: «Имеется в виду письмо Н. В. Гоголя к А. О. Смирновой от июня 1846 года. В несколько переработанном виде письмо это под заглавием «Что такое губернаторша» было включено Гоголем в его книгу «Выбранные места из переписки с друзьями», в которой он призывал к религиозно-нравственному совершенствованию и отрекался от своих художественных произведений. Однако оно не было пропущено цензурой и впервые было напечатано лишь в 1860 году в N 1 газеты «Современность и экономический листок».

Сведений много, но с текстом они не сопряжены и слов Базарова не объясняют, а кроме того, недостаточно учитывается степень информированности, знаний читателя именно этого издания.

Нельзя не отметить того, что попадаются формулировки неточные, недостаточно продуманные. Например, такие: «оброк – более прогрессивная по сравнению с барщиной денежная форма эксплуатации крестьян» («Отцы и дети», «Детская литература», 1970; 1971), «масон – последователь масонства – тайного религиозно-философского учения, соединявшего задачи «нравственного совершенства» с просветительскими и политическими» (И. С. Тургенев, Рудин. Дворянское гнездо, «Московский рабочий», 1972).

Надо полагать, что постепенно сформируется стиль комментария к «ШБ», не дублирующий стиль, принятый во «взрослых» изданиях, более свободный по манере изложения, с большей дозой информации и безупречный в литературном отношении, свободный от такого типа комментирования художественных текстов, которое сопровождает, например, «Поликушку» Толстого: «Описывая трагическую историю личности в эпоху крепостничества, Толстой развенчивает потуги отдельных помещиков прийти на помощь своим крестьянам. В целом повесть прозвучала горьким упреком в адрес господ, низводящих подвластных им людей до положения животных» (Лев Толстой, Повести и рассказы, издательство «Московский рабочий», 1971).

И опять возникает вопрос, которого мы уже касались, – имеют ли примечания автора? Как-то никого не смущает, что «гуляют» они из издания в издание, со временем превращаясь в фольклор, в безымянное творчество, по пути теряя имя того, кто когда-то произвел эти разыскания, нашел нужные формулировки. Вот один весьма типичный пример: статьи и примечания к «Господам Головлевым» написаны Н. Пруцковым («Детская литература», 1967, 1970). С этой же статьей и примечаниями роман вышел в Казани (1968) и в Хабаровске (1971). Автор статьи указан, примечания – безымянны.

Мы еще ничего не сказали об оформлении. Но обо всех оформительских проблемах серии очень точно и справедливо говорится в статье Э. Логвинской «Русская классика глазами художников» о второй Всероссийской выставке детской книги («Детская литература», 1972, N 3). Просто удивительно, насколько ее наблюдения о «внешности» серии совпали с тем, что замечено нами относительно ее содержания. «Книги школьных серий, – пишет Э. Логвинская, – имеют общий облик. Хотя на некоторых из них стоят толстые буквы «ШБ» и «БШ», а на некоторых – портреты классиков, хотя одни из них одеты в зеленый картон, а иные – в мягких переплетах, но, тем не менее, их в большинстве случаев отличает вид академичный, сухой и подчеркнуто взрослый. Редко когда обложки обладают индивидуальным своеобразием». Можно полностью присоединиться к предложению автора статьи: «…Произведения классической литературы для школьников должны быть оформлены, иллюстрированы принципиально иначе, чем для взрослых. И не в том дело, чтобы было проще, доходчивей, буквальней, а в том, чтобы была найдена именно та интонация многозвучного писательского голоса, которая услышится детьми».

Подведем некоторые итоги. Видимо, требуется большой, серьезный разговор, в котором должны принять участие все заинтересованные лица – издатели, литературоведы, педагоги, художники, – обо всех аспектах издания «Школьной библиотеки»: уточнении номенклатуры, структуры и принципа расположения материала, в частности в стихотворных сборниках, в которых чередуются хронологический и тематический принцип, типа вступительных статей, послесловий и комментаторского аппарата, объема и, наконец, оформления. Может быть, в результате этого будет выработана такая система издания классической художественной литературы, которая поможет привить школьникам вкус и любовь к творениям Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Герцена, Достоевского, Толстого, Островского и Чехова, заставит их задуматься о сложных я важнейших проблемах человеческой жизни.