Мир, полный красок и песен. Беседу вел Евгений Осетров

– Ваши стихи, Александр Андреевич, на мой взгляд, отличает естественная непринужденность. От вас нашим читателям, разумеется, особенно интересно услышать о том, что вы думаете о литературном мастерстве, как, на ваш взгляд, соотносятся между собой талант и умение…

– Мастерство живет в человеке, оно неотделимо от человека, от его биографии, житейского, литературного и общественного опыта, от всего душевного склада. Конечно, бывают в стихах такие казусы, когда человек вроде бы сам по себе, а его сочинение, написанное с некоторым формальным умением, само по себе. Но в таком случае следует говорить не о художественном мастерстве, а о благоприобретенной сумме профессиональных приемов, об умении видеть, записывать, различать цвета, переходы и т. д. Некоторые авторы, ловко пользуясь заученными приемами, создают стихи, имеющие вид поэтических творений. Но опытный и вдумчивый читатель сразу видит эти приемы. Они – эти приемы – напоминают белые швы на черном и бросаются в глаза. Никто не будет покупать в магазине плохо скроенную вещь, на которой видны зашитые, заштопанные места. А в стихах разве могут быть терпимы «белые швы»?

– Таким образом, вы считаете, что мастерство идет только от таланта?

– Талант без мастерства не может проявиться. Мы ведь и узнаем, определяем талант по мастерству. Талант угадывается и по удачной строфе, по верно найденной, единственно возможной ритмической интонации, по сравнению, эпитету, метафоре. Я не верю в неталантливого мастера, как не знаю таланта, который бы проявлялся помимо мастерства. Дом без окон не возможен или, во всяком случае, не нужен для жилья; мастерство без таланта – это дом без окон и без прочного фундамента, то есть никому не нужное сооружение.

– Что же, на ваш взгляд, точнее всего характеризует талантливого мастера? Существуют ли приметы художественного мастерства?

– В литературной работе самое главное – отношение к слову. В слове начало всех начал. Тот, кто не любит, не чувствует, не понимает слово, не слышит его звучание, не умеет любоваться его оттенками, – тот не поэт. Можно в нетребовательной аудитории сорвать аплодисменты крикливым рифмованным заявлением, какой-нибудь стихотворной сенсацией, прозрачным намеком, но все это к искусству имеет лишь косвенное отношение. Я говорю о простых истинах, но ведь довольно давно известно, что простые истины усваиваются труднее всего. Иначе чем объяснить обилие дурных стихотворных поделок, появляющихся в изобилии. Этим также одно время определялся успех некоторых, теперь уже явно немолодых авторов, о которых мне пришлось написать:

Тупым ножом стихи кромсают,

Отрезав, судят да рядят,

Потом едят,

Потом бросают.

Куда бросают – не глядят,

И вместо слов берут словечки,

И то как будто напрокат,

Считают рифмой: «песня – печка»,

«Коза – корова…»

Просто клад!

 

Сейчас у нас в стране печатается много стихотворений, выпускаются поэтические альманахи, сборники. Есть эпические и лирические стихи, глубокие по гражданскому чувству, по мысли, наполненные любовью к людям. Такова настоящая поэзия, которую ценит народ за ее необоримое жизнелюбие. Меня радуют лучшие стихи молодых литераторов, имена которых стали известны после Пятого всесоюзного совещания молодых писателей. В их стихах значительность темы соединяется со свежестью образа, новизной поэтической интонации.

Отлично, на мой взгляд, работают многие поэты старших поколений.

Я давно воюю против пресных, штампованных слов в поэзии. Против таких стихов и песен, о которых хочется сказать дедовской пословицей: молебен пет, а пользы нет. Об этом убедительно писал в «Вопросах литературы» Михаил Исаковский.

Я не призываю всех писать на один лад. Ценность поэта всегда определяется его собственным лицом, его словом – единственным и неповторимым. В свое время прекрасный украинский поэт Андрей Малышко с негодованием говорил о ремесленных поделках в песенной лирике. Грубой, топорной, штампованной работы хватает и ныне. На читателя изо дня в день обрушивается поток плохих стихов и песен. Поэтому я не устаю везде и всюду повторять сказанное однажды Малышко: «Хочется пожелать нашей песне, и написанной, и еще не созданной, но уже горящей в сердце, чтобы она была красивой, скромной в словах и мудрой в простоте, чтобы она носила ту одежду, которую любит народ, и не хвастала украшениями, была негордой и приветливой к человеческой душе, пила из одного источника и делила один хлеб-соль с тружеником-народом, чтобы она помогала утомленному и поднимала сердце на подвиг, заливалась вместе с соловьями и радовала человека в труде». В этих словах – программа для поэта.

– Ваши стихи неразрывно связаны с фольклором, с устной крестьянской поэзией русского Севера. Это объясняется биографией или принципиальной установкой, порожденной уверенностью в том, что поэзия обновляется по преимуществу с помощью устного творчества?

– Я родился и вырос на Ладоге. Много писал и буду впредь писать о том, что я навеки полюбил свое родное озеро-море, С его низкими туманами, с его ветрами – шолонником, полуденником, меженцем, зимняком, с его безбрежным, то суровым, то ласковым, простором. Навеки полюбились мне и перелески Приладожья, и простой быт моих родичей и односельчан, и рыбацкие деревни и села.

– Таким образом, судя по ответу, вы считаете главным изначальные впечатления бытия?

– Я никогда не порывал с родной языковой стихией и всегда ощущал ее как нечто вездесущее на нашей земле. Разве читая, например, сказки, собранные Александром Афанасьевым, мы не окунаемся в кипящий поток живой народной речи? Люблю народные лирические песни, частушки, припевки, загадки, плачи, причитания, пословицы, поговорки – всю народную поэзию прошлого и настоящего. Всегда и везде народ выступает как языкотворец, как властелин словесных сокровищ, запасенных в сказочном изобилии.

– Книжные источники устной поэзии, как я понимаю, для вас важны, как и непосредственная встреча с чудом разговорного слова?..

– В работе годится все, что обогащает нас; в одинаковой степени радуюсь меткому слову, прочитанному в книге или услышанному где-нибудь в толпе, в вагоне электрички или на перевозе от случайного собеседника. Не устаю удивляться тому, как метко и точно говорит народ, как многообразно и многоцветно его слово.

Я провел войну на фронте и не раз говорил, что народное творчество, связанное с Великой Отечественной войной, должно привлечь пристальное внимание фольклористов. И не только фольклористов. Не думаю, чтобы в стороне от этого дела были бы писатели, тем более, что общение писателя с народом на фронте было как никогда тесным. Сколько приходилось слышать остроумных выражений, метких словечек, точных определений.

– Быть может, вы что-нибудь вспомните…

– В труднейших условиях войны в Заполярье, – там камень на камне, чахлая стелющаяся карликовая береза да ветер…

Вот штрих: красноармеец остановился перед полоской осенней травы, вся-то она, эта полоска, – с комнату, и говорит: «За три года впервые вижу траву!» Но иногда поближе к взморью чувствуешь дыхание иной природы. Появляется сосна, да еще какая! Ездовой, обращаясь к другому, рассуждает: «Смешанный лес пошел. Скоро смешанный народ пойдет… Мужики да бабы!»

Сынишка пишет отцу на фронт: «Приезжай, папа, домой не убитый и не ранетый!»

Я уверен, хлынет в конце концов в редакции журналов и газет все записанное очевидцами, участниками величайших в истории событий…

– Оказал ли солдатский и иной фольклор влияние на ваши стихи военной поры?

– Если хотите, то я все окружающее – военные события, людей, природу – воспринимал через увеличительное стекло народного поэтического мышления. Увидав, например, в северном небе птиц, я написал такой фрагмент, вошедший затем в мою поэму «Россия»!

Ой, не так далеко и не близко

Пролетали лебеди очень низко.