М. Золотоносов против «Нового мира»

Прочитав статью М. Золотоносова «Несуществующая партия. Наш прекрасный «Новый мир»» в газете «Дело» (5.VI.06), можно с уверенностью сказать, что автор взялся не за свое дело: он слишком мало знает о журнале Твардовского, чтобы писать о его роли в литературе и общественной жизни. Автор статьи, по-видимому, и не подозревает, что далеко не первый пытается доказать, будто «Новый мир» недостоин той любви и признания, которыми он пользовался у современников. Заявив, что настало время «беспристрастно оценить» его, критик не учитывает, что подобные попытки развенчать «Новый мир» как некий миф, созданный шестидесятниками, периодически предпринимаются в нынешней литературе. Не оригинален М. Золотоносов и доказывая, что законное место этого издания – «с точки зрения журнальной парадигмы» – рядом с «Октябрем» В. Кочетова, «Знаменем» В. Кожевникова, «Огоньком» А. Софронова.

Еще А. Солженицын в своих мемуарах уверял, что журнал Твардовского среди советских изданий ничем, по сути, не выделялся, поскольку был насквозь компромиссным. Этот автор «Нового мира» уже объяснял, что значение издания сильно преувеличено его редакцией, а на самом деле сводится лишь к «интеллектуальной легкой гимнастике»¹. У Александра Исаевича оказались свои последователи, и М. Золотоносов лишь с особой прямолинейностью и вульгарностью развивает знакомые тезисы, представив «Новый мир» «кондово советским», по-своему тиражировавшим официальную ложь.

Критик вроде бы не отрицает устремленности редактора к правде, но в советском журнале, по его логике, правды быть не могло. «Картину мира, которую создавали НМ и его авторы, заранее знавшие, что допустимо, а потому самоцензуровавшиеся, Главлит дорабатывал, вычитывая намеки на правду и искореняя их». До читателя, по словам М. Золотоносова, доходили лишь жалкие остатки правды. Он даже вычислил их: «одна восьмая, максимум четверть правды»².

Заявления эти не подкреплены ни единым конкретным примером, ссылкой хотя бы на отдельные публикации журнала. К тому же критик весьма однобоко и усеченно характеризует позицию редактора «Нового мира» как установку (в его представлении, неосуществимую) на правду. Для Твардовского требование правды в литературе было неотделимо от художественного и талантливого ее воплощения. Это само по себе уже исключало то «аккуратное дозирование правды», которое столь бездоказательно приписывает критик новомирцам. На страницах журнала «живая жизнь» со всеми ее проблемами, противоречиями, неустройством, бедами, конфликтами утверждала, в противовес официальной пропаганде, общечеловеческие ценности.

Разумеется, далеко не вся правда здесь могла быть высказана. И дело не только в цензурных условиях: «всей правды», «полной правды», которой не нашел критик в «Новом мире», и сейчас не знает никто – к ней можно лишь приближаться. Однако не отсутствие полноты превращает правду в полуправду, а соединение ее с ложью. Правда о советской жизни неуклонно пробивалась на страницы «Нового мира» сквозь цензурные преграды, делая свое дело, а вот ложь сюда не допускалась.

Все это видно хотя бы на примере тех авторов, которых критик называет как определявших лицо журнала. В. Овечкин в своих очерках, конечно же, не выразил всей правды о колхозной деревне. Но он первым в литературе сказал о серьезном неблагополучии в сельском хозяйстве, о руководстве им людьми от него далекими, плохо в нем разбирающимися, мешающими настоящим хозяевам. И разве не с правдой о тяжелейшем положении северной послевоенной деревни сталкивался читатель «Нового мира» в повести Ф. Абрамова «Две зимы и три лета»? Пусть не вся правда о лагерях была высказана А. Солженицыным, поведавшим всего лишь об одном и далеко не самом плохом дне заключенного. Но его повесть «Один день Ивана Денисовича» донесла до читателей со страниц журнала Твардовского огромную и страшную правду о советском обществе, разделенном колючей проволокой. А можно ли забыть о «правде, прямо в душу бьющей», в повестях В. Быкова о войне, за публикацию которых столько претерпел «Новый мир»? Думается, Золотоносов затруднится указать, где «полуложь» в прозе названных им также Ю. Трифонова, Г. Владимова, В. Некрасова, Е. Дороша или не упомянутых В. Быкова, Б. Можаева, А. Бека, В. Войновича, Н. Воронова, И. Грековой, Ю. Домбровского, Ф. Искандера, В. Тендрякова и других. Список новомирских авторов, помогавших современникам постигать правду о действительности, можно продолжать и продолжать – иных здесь не печатали. И никто из них не даст возможность проиллюстрировать утверждение о «полулжи» в «Новом мире»: ведь само это утверждение и есть ложь – полная и безответственная.

Беда Золотоносова в том, что его выводы и оценки исходят не из анализа содержания «Нового мира», который он вряд ли даже пролистал сколько-нибудь внимательно, а от априорной уверенности, что здесь и не могло оказаться ничего честного и значимого, – такое ему видится только в самиздате, в произведениях запрещенных или изданных за рубежом. Новомирцы, как объясняет он современному читателю, «были советскими людьми, литераторами, воспитанными в атмосфере лжи, и знали, где проходит граница дозволенной правды» (там же). Такие рассуждения невольно пробуждают интерес к биографии самого автора – «известного ленинградского критика, 1954 г.р.», как следует из ремарки к одной из статей М. Золотоносова. Получается, что и сам он вроде бы в той же «атмосфере лжи» возрастал и воспитывался, однако ведь считает себя блюстителем правды. Но к новомирцам у него иной подход. Вот и Твардовского бойкое перо критика характеризует как «целиком воспитанного советской властью», то есть, надо понимать, во лжи.

М. Золотоносов уверенно сообщает, что Твардовскому «было в советской «рамке» очень комфортно», и объясняет почему: «квартира на Котельнической набережной, дача, машина с шофером, спецпайки, спецраспределители». Не хватало ему лишь «особой славы, которую он быстро получил, направив журнал в «другую сторону»». Критик, по-видимому, приписывает Александру Трифоновичу собственные жизненные запросы, не подозревая, что у поэта могут быть совсем иные стремления и понятия о жизненном комфорте.

Золотоносов не сомневается, что «Новый мир», оказывается, был для Твардовского лишь средством получения славы. Надо ничего не знать о Твардовском, чтобы сообщать подобные «биографические сведения». Слава к поэту пришла еще в середине 30-х, после «Страны Муравии», и стала поистине «особой» в послевоенные годы. Поэма «Василий Теркин» принесла ему признание в народе. Невдомек М. Золотоносову, что можно так любить литературу, что, отодвинув в сторону собственную работу, самозабвенно отдавать силы поиску и поддержке талантов, их развитию и защите.

1. Солженицын А. М.. Бодался теленок с дубом…//Новый мир. 1991. N 7. С. 111.^[↩]
2. Дело. 2006. 5 июня. Далее ссылки на статью М. Золотоносова даются в тексте.^[↩]