Литературная премия как инструмент. Заметки инсайдера

Литературное сегодня

Марина АБАШЕВА

ЛИТЕРАТУРНАЯ ПРЕМИЯ КАК ИНСТРУМЕНТ

Заметки инсайдера

Похоже, литературная премия сегодня не является навигатором в бурном море литературной жизни. Впрочем, социологи литературы говорили об этом еще несколько лет назад, в период большой моды на премии: «В современной России, где ежегодно присуждаются несколько сот литературных премий, влияние их, тем не менее, мягко говоря, невелико, — читатели выбирают книги для чтения, за редкими исключениями, не ориентируясь на них. Анализ подобного «расхождения» премий и читателей многое может сказать о современной российской литературной ситуации, о разрыве между литературными группировками и «большим» социумом, обслуживающим его рынком, о реальных механизмах структурирования и движения литературного потока»[1].

Действительно, движение литературного потока не регулируется премиями. На это есть ряд причин.

Во-первых, премия — это результат работы нескольких экспертов с индивидуальными вкусами. Про независимость экспертов говорят все, писавшие о работе в жюри премий «годового круга», — и я им абсолютно верю. Но именно поэтому консенсус достигается, особенно на последнем этапе, арифметическим способом, и довольно часто фаворитом оказывается компромиссная фигура — не по согласию, а по арифметическому большинству.

Во-вторых, литературные премии сегодня, надо признать, утрачивают свой авторитет. В начале существования большинства современных литературных премий, в 90-е — начале 2000-х, на них надеялись как на инструмент идеологической и эстетической децентрализации. Сейчас она достигнута. И — скандальные ситуации несогласий с премиями, разногласий внутри жюри насчитываются десятками. Как раз отсутствие общих навигационных ориентиров и вызывает недоверие. В современной ситуации постепенного ухода от литературоцентризма изменилось само положение литературы вообще и современной литературы в частности. Помню, в 80-е, услышав, что я преподаю современную литературу, собеседники спрашивали, что я думаю про книгу, что у всех на устах, — например, про айтматовскую «Плаху». В потоке постцензурной литературы 90-х читатель, видимо, растерялся — тогда люди спрашивали: «Что сейчас читают?» В 2000-е же я слышу: «А что, разве есть что читать, есть какая-то современная литература?» Возможно, такова заведомо эклектичная, полицентричная и хаотичная ситуация постмодерна, но принять эту ситуацию и принять премию не как единственно правильное решение, а как одно из, — читатель (не только массовый, любой читатель) никак не хочет. Ведь ситуации постмодерна в России лет двадцать, а привычкам авторитарного патернализма и сопротивления ему — добрые сотни.

В-третьих, премия не может ответить интересам подавляющего большинства еще и потому, что для этого большинства сегодня нет одного литературного языка. К. Кобрин справедливо заметил: «В российском обществе сегодня нет языка прямого разговора о жизни — и это тоже результат отсутствия серьезных горизонтальных связей». Нет общего языка — нет добротной беллетристики, которая на нем пишется либо на него ориентируется. А есть «коллаж субкультурных и поколенческих говорков и диалектов». Соответственно, «невозможен любой не просто «большой стиль», но и просто мейнстрим»[2].

Может, поэтому не только «наивный читатель», а даже читатель профессиональный перестает читать современную литературу. И эта причина — самая главная. Один уважаемый и тонкий критик на популярном электронном ресурсе среди многих иных выбранил роман победителя «Русского Букера»-2010 Е. Колядиной. На мой вопрос, кому бы он присудил премию из короткого списка, он честно ответил, что ни короткого, ни длинного списка не читал — и Колядину не читал тоже, только первые страницы. Свою принципиальную позицию критик пояснил метафорой: «Если в ресторане я пробую блюдо и обнаруживаю, что оно плохое, но мне говорят, что дальше будет мясо, — должен ли я есть дальше?» Когда само чтение становится занятием факультативным даже для критика, интерес к премии размывается элементарным нечтением книг.

Итак, отсутствие общего языка (во всех смыслах) мешает сегодня признать премию маяком, указывающим путь для читателя к лучшей литературе. Однако представляется, что премия служит своеобразным радаром — измерительным прибором, улавливающим не столько премиальное, сколько реальное состояние литературы. Это состояние и «сканируют» попавшие в поле зрения выбранные кем-то книги. Наверное, именно поэтому члены жюри различных премий, как правило не очень-то удовлетворенные премиальным результатом, продолжают свою рефлексию, вновь и вновь обращаясь к анализу шорт-листа[3]. Настоящая статья и есть продукт подобного размышления над опытом работы в жюри букеровской премии-2010.

Если рассматривать букеровский длинный список как метатекст, то и он мог бы сказать о многом. О востребованности автобиографического дискурса (об этом свидетельствуют «Хроники 1999 года» И. Клеха, «Обрезание пасынков» Б. Кенжеева, «Лада, или радость» — премьера в прозе Т. Кибирова, «Нас было трое» И. Золотусского, «Люди в голом» А. Аствацатурова). О том, что реалистическая традиция (представленная здесь «Асистолией» О. Павлова и «Хроникой семьи Петровых» А. Рулева-Хачатряна), пожалуй, отодвигает сегодня постмодернистскую (явленную в длинном списке романами «Т (t)» В. Пелевина и «Мертвый язык» П. Крусанова).

Это что касается поэтики. Если же говорить о референции, о тематике, показательны хронотопические (то есть достигнутые литературными, вполне фикциональными, средствами) сдвиги в историю страны или этноса — как в «Крепости сомнения» А. Уткина или в «Белой голубке Кордовы» Д. Рубиной. Такие сдвиги порождают, например, удивительный образ двойной Москвы у Е. Клюева в романе «Андеманир Штук», где в новом неузнаваемом городе есть ход в иную, советскую столицу.

Но в поиске стержневых тенденций современной литературы остановимся на списке коротком.

Роман Г. Садулаева «Шалинский рейд» свидетельствует о том, как близко сосуществуют сегодня современная литература и современная журналистика. Роман отразил самую горячую современность: чеченские войны. Повествователь здесь — «маленький человек» с подчеркнуто ограниченным кругозором: