Литературная премия как факт литературной жизни

Такой была тема ежегодной Букеровской конференции, состоявшейся 3 октября 2005 года в Доме приемов компании ЮКОС. Она была пятой по счету. Темами предшествующих встреч, в которых приняли участие известные романисты, критики, журналисты, а также студенты Российского государственного университета, второй год подряд выбирающие своего Букеровского лауреата, были «Словесность и коммерция», «Автор и издатель», «Литература в эпоху СМИ», «Роман ли то, что я пишу?»¹.

Вел конференцию Литературный секретарь премии Русский Букер Игорь Шайтанов.

Игорь Шайтанов. Я задержу ваше внимание ненадолго, напомнив, что конференция – это не единственный сопутствующий проект у Букеровской премии. Только что состоялся еще один: «Букер открывает Россию», – инициированный Букеровским фондом совместно с нашим спонсором – «Открытой Россией» (что и засвидетельствовано в названии проекта). Лауреат премии совершает поездку по городам России. В позапрошлом году Олег Павлов путешествовал по Сибири и Уралу, а вот только что Василий Аксенов совершил поездку в Воронеж и Тамбов. Это был целенаправленный выбор: я предлагал разные города, но Василий Павлович выбрал именно эти, сказав, что, во-первых, он там никогда не был, а во-вторых, он хочет побывать в сердце России. Должен сказать, что такой волны народной любви к писателю я, во всяком случае, давно не видел. Я думал, что писателя уже не воспринимают как учителя жизни, как кумира. Но нет, Аксенова спрашивали обо всем: как строить семью, обустроить Россию, как жить в Тамбове, про хлеб, заготовки и т.д., то есть писатель должен знать все. Четыре дня – встречи с утра до вечера: с журналистами, активистами «Открытой России», телевидение, радио, подписывание книг и т.д.

Василий Аксенов – тот писатель, который не только приобретает нечто, получив премию, но и отбрасывает свой личный свет на премию, которую он получил; здесь состоялось такое взаимное отражение.

Сегодня мы просили быть нашими спикерами, в основном, критиков, издателей и людей, так или иначе связанных с премиями. Я оглашу имена тех, кого мы просили быть первыми выступающими, кому мы будем задавать вопросы, от чьих слов будем отталкиваться: критики Наталья Иванова и Андрей Немзер, главный редактор журнала «Арион»Алексей Алехин, главный редактор издательства «Вагриус»Алексей Костанян, прозаик, критик и координатор премии «Дебют»Ольга Славникова. Все здесь присутствуют, и я всех вас благодарю за то, что вы здесь. На Букеровском комитете мы решили провести конференцию именно на эту тему совсем не для того, чтобы услышать еще раз, что Букеровская премия – самая престижная, хотя нам это и приятно. Одни произносят это радуясь, другие – с сожалением, что Букер испортил литературу, навязав ей умирающий жанр, реанимируя роман. Мы сегодня действительно хотим поговорить и о Букеров-ской, и о других премиях, и среди выступающих есть люди, связанные с другими премиями: имени Ивана Петровича Белкина, имени Аполлона Григорьева, «Дебют», с поэтическими премиями. Обо всем этом и пойдет речь.

Заканчивая свое слово, хочу предварительно ответить тем, кто сожалеет о том, что Букеровская премия продолжает поддерживать роман. О том, что роман вот-вот умрет и его скоро не будет, говорится уже несколько поколений, а роман не просто жив: разные его типы оказываются в фокусе читательского интереса. Букеровская позиция и выбор часто не совпадают с читательским выбором, и это, я думаю, хорошо. Читатель часто делает свой выбор, опираясь на то, что, как Василий Аксенов не раз подчеркивал, отвечая на вопросы во время поездки, является не собственно литературой, а терапевтической литературой, которую читают взамен снотворного, успокаивающего, отвлекающего от жизни. Наша ставка не на эту литературу, а на ту, которая требует мысли, которая будоражит, заставляет думать и, может быть, не так успокаивает, как нам того бы хотелось. Это литература, которую мы называем серьезной.

Наталья Иванова. Что касается премий, то для того, чтобы как-то вас повеселить, я принесла вам сюрприз – книгу, которую я нашла у себя на полке и хочу всем вам показать. Книга называется «Выдающиеся произведения литературы» 1951 года издания. Это сборник критических статей, вышедший в издательстве «Советский писатель» в 1952 году, составленный Сарой Бабенышевой. Книга открывается словами о присуждении сталинских премий за выдающиеся работы в области науки, изобретательства, литературы и искусства за 1951 год. В сборнике помещены статьи абсолютно обо всех произведениях, которые получили сталинскую премию 1-й, 2-й и 3-й степеней. Литературно-критические статьи были взяты из периодики или специально заказаны, и так оперативно вышел этот сборник, снабженный библиографией и посвященный каждому произведению, получившему премию. Книга открывается статьей Константина Михайловича Симонова. Для нас это урок, как быстро надо работать, как надо издавать книги и относиться к собственным премиям, потому что история Букеровской премии, на мой взгляд, заслуживает подобного. Также хочу вам представить другую книгу, вышедшую недавно и у меня лично. Она называется «Невеста Букера», и это название пришло мне в голову именно исходя из мысли о том, что русская литература сегодня в каком-то смысле является «премиальной невестой», «невестой на выданье».

Через 14 лет после учреждения Букера мы оказались в ситуации, когда пространство русской словесности покрыто сетью литературных премий, которые расписывают весь наш литературный – и не только – календарь. Собственно говоря, то, что начинается сейчас, на самом деле не прекращается весь год, может быть, за исключением второй половины июля и августа.

Раньше литературные премии в России имели политическое значение, если вспомнить о показанной мною вначале книге; затем, в начале прохождения Букера по России, в течение достаточно короткого времени они стали иметь литературное значение. Сейчас они имеют и литературное, и очень сильное экономическое значение. Ведь автор коммерческой литературы получает свой гонорар и живет на него. В соответствии со списком 50-ти миллионеров России годовой доход писателей зашкаливает за миллионы, правда, в списке фигурируют всего 3 писателя: Маринина, Донцова и Акунин. А для писателей, которые пишут другую литературу, рассматриваемую достопочтенным Букеровским жюри (в этом году гневно отказавшимся, складывая даже лонг-лист, рассматривать коммерческую литературу в ряду романов, допущенных на премию), для них премии имеют и экономическое значение, потому что это не только «замеченность», но и достаточно значительная экономическая поддержка. Сама премия стала новым русским словом. Я думаю, что в словарь русского языка Букер уже вошел. По крайней мере все читающие в России понимают, что такое Букер, несмотря на то, что чаще всего эта премия не действует экономическим рычагом на издателя, т.е. одноразовая помощь писателю не превращается в экономическую акцию издателей, как это происходит, например, в Великобритании. Или как премия во Франции, равняющаяся, скажем, 10-ти евро, на самом деле приводит к очень высоким гонорарам, потому что несколько издательств борются за честь издания и переиздания получившего премию романа.

В этой ситуации Букер, конечно, был первой ласточкой, своего рода провокацией, раздражившей литературную ситуацию, общественное и литературное сознание, литературные группировки, речь о которых пойдет в дальнейшем. Действительно, рядом с ней, антагонистами ее, возникло множество премий: премия им. Ивана Петровича Белкина за русскую повесть, которую придумала ваша покорная слуга, премия им. Юрия Казакова за рассказ года, поэтические премии и прочие, которых сейчас на Россию приходится около двухсот, если не больше. В нашей стране сильна историческая память с обостренным отношением к справедливости или несправедливости литературных премий как таковых. Конечно, это связано с нобелевскими премиями, вручение которых имело особенное политическое значение в России. Но тем не менее историческая память подсказывает, что премия, которая могла бы полностью изменить уровень жизни писателя, привела сейчас совершенно к другому: премия делает писателя заметным в узком литературном кругу – не более того. Может быть, действительно, справедливо было сказано, что Василий Павлович Аксенов своей персоной влияет на популярность премии, а не премия влияет на популярность писателя, но есть разные случаи – бывают и открытия.

Действительно, премию присуждает не Бог, а люди. Тем не менее нам каждый раз кажется, что жюри исполняет волю некоего коллективного бога, потому что там сходятся разные воли, разные соображения о литературе, разные вкусы. Но те несколько человек, которые обсуждают выдвинутое произведение, на самом деле не являются таким коллективным богом. Как повелось с самого начала Букера, так, на самом деле, продолжается и до сих пор: я сама была членом жюри и прекрасно помню, какие были тяжелые, трудные споры, в каких муках, собственно, этот результат рождался. И результат, естественно, половину жюри удовлетворить не мог. И я помню прекрасно, как у председателя жюри, замечательного писателя Юрия Давыдова, было такое выражение лица, которое на самом деле говорило лишь о его тяжелых размышлениях после того, как был объявлен лауреат, а вовсе не о том, что он радуется победе того человека, которого он хотел бы видеть лауреатом.

Каково может быть разрешение вот этой несправедливости? Ведь вечно, каждый раз, когда происходит объявление либо лонг-листа, либо шорт-листа, либо победителя, всегда начинается естественное недовольство. В том числе и я тоже писала по этому поводу вполне недовольные статьи. Что можно сделать? Только одно: провести рядом свою линию, учредить свою премию, сделать еще одну попытку и наградить того человека или то произведение, которое ты считаешь несправедливо обойденным. Другой борьбы за справедливость в литературном мире, как мне кажется, быть не может. Пусть в решениях Букера порой бывают неожиданности, но где тогда «ожиданности», скажите мне, учредители премии Казакова? Нигде этих «ожиданностей» не бывает. Поэтому все слова насчет того, что премии проплачены, пролоббированы, заранее решены – насчет руки «Знамени» или руки «Нового мира», – это все чепуха, поверьте мне. Когда я, например, была членом жюри, ни один человек мне не позвонил с лоббированием того или иного кандидата. Бывает, наверное, по-всякому, но тем не менее, если бы кто-нибудь позвонил, то сыграл бы против себя, потому что люди, входящие в жюри, естественно, хотят чувствовать себя вполне независимо.

Я думаю, что единственное место, где у нас сегодня победила демократия, – это литература. И литературные премии тому свидетельство, особенно премия Букера, потому что сменное жюри – это своего рода демократическая смена правительств. И если кому-то что-то не удалось, то другие это сделают. Так индивидуализм, капитализм победил у нас и в литературе, и в отдельно взятых премиях. Раньше писателю самой главной наградой была возможность напечататься, и для этого предпринимались колоссальные усилия, в том числе и поколенческие. Раньше было так: «Ребята, давайте сообща, давайте проламывать эту стенку тем, что мы «сорокалетние»», хотя туда, в этих «сорокалетних», пихали совершенно разных людей… Сегодня же каждый играет в одиночку, и я совершенно не представляю себе, что Олег Зайончковский или Анатолий Королев (сидящие здесь) будут вместе проламывать какую-то стенку для того, чтобы выпустить свои книги. Нет, сегодня это получается совершенно иначе; сегодня, действительно, каждый стоит за себя, ну и иногда журналы или издательства тоже как-то пытаются помочь, напечатать рецензию, статью, защитить своего автора, но не более того.

Может ли премия вообще изменить жизнь, может ли она повлиять на литературную жизнь? Повлиять может, изменить не может. Премий сегодня так много, что они на самом деле аннигилируют друг друга, ведь писателей, замечательных произведений уже не так много, как этих премий. Я хочу вам сказать, что у нас существует шесть премий им. Шолохова, три – им. Андрея Платонова, две – им. Достоевского, две – им. Гарина-Михайловского, две – им. Бунина (одна учреждена в Орловской администрации, другая в Липецкой – видимо, за Бунина борются семь городов), две – им. Константина Симонова плюс одна медаль, две – им. Фадеева (учрежденная международным союзом писателей и международным сообществом писателей-баталистов-маринистов), две – им. Николая Семеновича Тихонова, две премии им. Льва Николаевича Толстого плюс одна медаль и т.д. И премия «Ясная Поляна», которой были удостоены замечательные произведения, вышедшие много-много лет назад и, собственно, не являющиеся уже новостью ни для кого… Ну пусть это будет: улыбнемся, но припишем это к таким же смешным фактам, как существование шести премий им. Шолохова.

Анна Андреевна Ахматова, когда шла получать свою премию, в зале заметила Александра Трифоновича Твардовского и, проходя мимо него, наклонилась к нему и сказала: «Вот уронила бы меня нянька в детстве, не было бы всей этой петрушки». С одной стороны, как бы не нужно ей все это, это все для нее не более чем утомительная церемония. С другой стороны, мы знаем – вот Алла Максимовна [Марченко] как специалист по Ахматовой не даст соврать, – что Анна Андреевна тем не менее очень серьезно относилась ко всему, что о ней писали, и к вручению этой самой премии, и ко всем мелочам литературной жизни. И в России сегодня получается так, что, если мы проанализируем список лауреатов Букера, то в силу той несправедливости, о которой я говорила раньше, вряд ли сможем написать по этому списку историю отечественной литературы последних тринадцати-четырнадцати-пятнадцати лет, потому что список этот очень несправедлив. В нем нет, например, Петрушевской. Я и сказала, что он и не должен быть справедлив. Но если мы проанализируем список того, что входило в шорт-лист, более того, если мы проанализируем еще и список, выдвинутый номинаторами, то мы увидим настоящую картину нашей словесности – независимо от того, умер роман или нет.

Я думаю, что будущим, а может быть, и сегодняшним историкам – я говорю это и Букеровскому комитету – уже стоило бы издать библиографический сборник, в который были бы помещены совершенно точные данные о том, что, когда, кем и как было выдвинуто. Это должна быть не только букеровская библиография – обсуждение всех этих несправедливостей и справедливостей, о которых я говорила, – но и обсуждение конкретных книг, которые по крайней мере входили в шорт-лист и были победителями. Я думаю, что такой сборник был бы крайне необходим, более того, я думаю, что необходимо уже создавать библиотеку Букера, – я не знаю, думал ли об этом кто-нибудь или нет. Было замечательное начинание, когда, по-моему, Олег Чухонцев и Андрей Немзер входили в состав жюри [2000]: тогда были изданы книги финалистов: Шишкин, Палей, Слаповский и другие. На самом деле, я понимаю, что они и так издаются, но поскольку Букер, к печали моей, все-таки не стал экономически раскрученным брэндом, способствующим увеличению тиражей, то мне кажется, что такого рода библиотека была бы полезна. И я думаю, что она могла бы получиться.

Та же Ахматова говорила: «Борис Леонидович (имеется в виду Пастернак. – Н. И.) жизнью своей оплатил литературную славу, а мировая литература – уж наверняка мерзость». Тогда люди говорили так еще потому, что они и в подсознании своем отвергали мысль о славе. Сегодня странное время, когда слова «слава», «успех», «литературная премия» разошлись. Хорошо бы сделать так, чтобы они все-таки сближались. Как это сделать – отдельный вопрос; только конференциями мы здесь ничего не решим, но тем не менее это было бы очень и очень важно.

Ну и последнее замечание о несправедливости: дорогие члены жюри этого года, лонг-лист последнего года «обужен» очень здорово! Вы как-то здорово эти «брюки подрезали, сузили» так, что о многих вещах мы сожалеем. Были полноценные романы, выдвинутые на премию, которые могут нравиться или не нравиться, не входить в шорт-лист и не быть победителями, но тем, что они заранее были исключены, – несправедливость немного расширили. Я назову хотя бы одно

имя – Марина Палей, роман которой – я раскрою, наверно, секрет – мы в «Знамени» не напечатали (он вышел в журнале «Нева»). Мы не напечатали – это право каждого журнала – печатать или не печатать, но роман абсолютно полноценный. Итак, несправедливости в этом году были, и об этом я тоже не могла в своем постскриптуме не сказать. Все.

Алла Марченко. Так много премий – это вовсе не потому, что все хотят наградить писателей и все прочее. Во-первых, так происходит организация литературной жизни: те люди, которые привыкли управлять литературой, сами для себя организуют какой-то фонд или комитет по присуждению премий, и, наверное, две трети литературных премий – это просто самоустройство, это рабочие места для людей. Я говорю про неизвестные премии, про половину таких премий как минимум. Во-вторых, вы говорите о «несправедливости», сетуете, что Марина Палей не попала в список, а, скажем, несколько вещей, гораздо более слабых по фактуре, по письму, по тому, как слово ставится после слова, там оказались. Но вы же сами понимаете, что это равнодействующая разных мнений, суждений. Кроме того, каждый член жюри имеет еще «право первой ночи», то есть, когда уже все кончено, еще кто-то кого-то выдвигает. Что касается Марины Палей, у нее прекрасно получилась одна повесть, еще пара рассказов, но романы ее, особенно вот этот… Знаете, такое время серьезное, жизнь так закрутила, так повернула, что все это – выдуманные сюжеты. Мы старались – я, во всяком случае, старалась – все-таки отобрать те вещи, где жизнью пахло, а насочинять, даже если и с той виртуозностью и свободным владением слова, как это делает Палей, можно все что угодно, но только это отношения к литературе-то не имеет. Я жалею, что, скажем, совсем выпала такая вещь неизвестного мне автора, как «Заноза» Тропина. Это армейская вещь, но не роман, и я не настаивала на том, чтобы она попала хотя бы даже и в длинный список.

Наталья Иванова. Я хочу Алле Максимовне ответить два слова. Дело в том, что когда я была членом жюри и мы составляли лонг-лист, у нас было такое правило: если ни один человек не говорит, что это литература, тогда это снимается из длинного списка. Ну раз у вас так получилось, значит, так и получилось.

Игорь Шайтанов. Я хочу сказать, прежде чем предоставлю слово следующему выступающему, что здесь в зале находится много людей, которые были так или иначе задействованы в букеровской процедуре в качестве членов комитета, жюри, здесь есть финалисты разных годов Букеровской премии, и что-то объяснять не нужно. Но все-таки одну поясняющую реплику я сделаю, хотя я, кажется, об этом говорю едва ли не на каждой пресс-конференции, однако, когда журналисты пишут, все равно по этому поводу возникают недоумения или ошибки. Как формируется лонг-лист Букеровской премии? Скажем, в этом году номинированных произведений было больше, чем когда-либо – более шестидесяти. На первом заседании жюри решает, кто допущен к конкурсу – то есть из числа номинированных произведений, а букеровская номинация, как только что Наталья Иванова сказала, сама по себе показательна. Но на самом деле показательна не номинация, а лонг-лист из произведений, допущенных к конкурсу. Вот потому в этом году и идет спор, имело ли право – художественное, эстетическое и нравственное – букеровское жюри сокращать почти в три раза список номинированных произведений. Лонг-лист – 22 произведения, т.е. 40 произведений не были допущены, а не допущенные произведения не полагается и называть, но так получается, что какие-то становятся известными.

Почему Алла Марченко сказала, что потом, когда все сформировано, вдруг каждый из членов жюри начинает говорить: «Мне все-таки жаль, что не вошло это произведение, я его называю»? Потому что на этом этапе любой член жюри имеет право назвать любое произведение и одним голосом оно входит в допущенный список – в лонг-лист, то есть достаточно, чтобы один член жюри сказал: «Остается!» Если произведение не вошло, значит все пять сказали: «Не нужно». Вот это я хотел пояснить.

Алексей Костанян. Я попытаюсь взять проблему литературной премии несколько шире, не ограничиваясь премией Букера, несмотря на то, что я, действительно, являюсь членом ее комитета, и вернуться к теме дискуссии, которая, как вы помните, была заявлена так: «Литературная премия как факт литературной жизни». Начну с того, что ни одна премия со словом «справедливость» не коррелируется. Этого ожидать никогда нельзя, и даже странно говорить об этом. Приведу пример: если кто-нибудь начнет изучать историю литературы XX века по спискам нобелевских лауреатов, он получит жутковатую картинку, особенно по спискам двух последних десятилетий. То же самое происходит, я полагаю, со всеми прочими премиями, и Букер здесь, судя по всему, не исключение.

Далее, если взять премии по составляющим, то материальная составляющая нынешних российских премий, в том числе и Букеровской, кардинально жизнь человека не меняет, и это тоже понятно. Если премии материально недостаточны, тогда лучше говорить о том, что пусть будет больше премий хороших и разных, и получали бы люди себе дополнительный доход, не входя при этом в списки Форбса.

Теперь возьмем остальные факторы. А что, собственно говоря, тогда дает литературная премия? Политика? Ну, всеми силами сейчас пытаются доказать, что литература вне политики, хотя есть и откровенно ангажированные политические премии. Остается-то что? Принадлежность к тому или иному литературному лагерю? Да, возможно, но это тоже не очень ярко выражено. А вот с моральным удовлетворением от получения премии – это уже посерьезнее, с моей точки зрения, будет. Писателю важно, чтобы его труд оценивали. И бульшей части писателей, я думаю, все равно, третью по счету или четвертую Шолоховскую премию из шести он получит – главное, оценили, заметили, потому что с признанием писателя у нас сейчас дело обстоит очень плохо. Именно с признанием его писателем – с присущей этой профессии всей атрибутикой, вплоть до статуса властителя дум. То есть человеку сначала надо получить премию, а потом его начнут читать. Здесь какая-то логика не вполне правильная. Раньше обычно человек сначала что-то создавал, а потом получал за это премию, и она была как бы оценкой его труда. А сейчас никто не знает ни писателя, ни произведения, но он получает премию, и потом по какой-то логике его должны начать читать. Так что в премию явно включается еще и «пиаровский» момент – созвучно времени, эпохе, обстоятельствам; все нормально.

Я тоже сюда принес две книги, они очень тяжелые. Это двухтомник уважаемого Сергея Ивановича Чупринина, который здесь присутствует, – справочник по писателям современной России. Господи, я ужаснулся, сколько в России, действительно, премий, а самое главное, что почти каждый писатель – лауреат чего-нибудь, а иногда и не по одному разу, а я этих писателей не знаю и сильно подозреваю, что их не знают 99,99 % читающих людей в России. Тем не менее литературная премия как фактор литературной жизни, по-моему, это очень хорошо, и пусть она будет, и пусть премий будет много, и пусть они даются разным писателям. А может, некоторые писатели, которые этих премий сколлекционируют до десятка, двух, что тоже неплохо, свое материальное положение поправят. Я только с этой точки зрения вопрос и разбираю. На сем и закончу.

Вопрос из зала : А издательство хоть как-нибудь учитывает «премиальность» предлагаемого автора?

Алексей Костанян. Скажем так, если приходящий ко мне автор начинает с того, что он лауреат такой-то премии, то процент симпатичности – пятнадцать.

Вопрос из зала: А если Хемингуэй?

Алексей Костанян. А он с этого не начнет, он начнет: «Я написал роман про Первую мировую войну, называется «Прощай, оружие», почитайте, пожалуйста».

Игорь Шайтанов. Я поделюсь недавним опытом из пребывания с Василием Аксеновым в Тамбове. Во-первых, мы были потрясены, когда увидели не только стенд по премиям, но ежегодно издаваемый информационный бюллетень по основным российским премиям, то есть совершенно очевидно, что там это воспринимается не как «раздача слонов», а просто как дополнительный информационный повод обратить внимание на того или иного писателя. Это библиотека в Тамбове, читатели входят, а перед ними лежит эта информация. Что касается экономического повода, спросили Аксенова: «Вам что-нибудь экономически дала эта премия?» Он говорит: «Я не знаю, но мне издатель сказал, что после того, как «Вольтерьянцы и вольтерьянки» получили Букера, прибавилось несколько десятков тысяч тиража, и сейчас тираж за семьдесят тысяч». Для такого сложного романа за семьдесят тысяч – это много. Он сказал, что «Московская сага» достигла тиража за сто тысяч после сериала. Знаете, оказывается, что Букеровская премия сопоставима с раскруткой сериала: это не так уж и плохо.

Алексей Алехин. По понятным причинам, я буду говорить главным образом о премиях поэтических. Отчасти тут нет разницы с прозой, но для поэзии, которая почти совсем уже потеряла своего читателя, значение премий куда серьезней – это одна из немногих последних ниточек, связующих стихотворцев с читателем и с литературным сообществом.

С поэтическими премиями вечная беда. Вспомним хоть историю с древнегреческим Арионом, выигравшим премию на Родосе, и чем это кончилось: премиальный фонд корабельщики у него отняли, а самого выкинули за борт, и пришлось бедняге спасаться на дельфине. Так что, может, лучше и не получать, а то если не отнимут, так заклюют…

Но оставим шутки. Сегодня действительно недостатка в премиях нет: от президентской до вполне экзотических, вроде Андрея Белого, состоящей, как известно, из бутылки водки и яблока. От «электрической», утвержденной Чубайсом и РАО ЕЭС, до каких-то местных. Свои премии чуть ли не в каждом городе, о чем тут уже говорилось, и это очень хорошо. Беда в том, что все эти премии не складываются в сколько-нибудь осмысленный ансамбль. Собственно, и уставам своим следуют не всегда. Записано в уставе: «за книгу» – а дают за общий вклад; записано «за вклад» – а дают… по состоянию здоровья. Мы знаем, что так бывает. И оттого частенько впадают то в грех предсказуемости, перебирая, по крайней мере в поэзии, одну и ту же свою узкую группу. То, напротив, стараются удивить город и мир и втаскивают на литературный Олимп что-то совсем уж случайное и удивительное, с парой средненьких журнальных публикаций.

Давайте начнем вот с чего: а для чего вообще нужны премии? Ведь институт этот – оставим в покое античность с ее Арионом – в сущности, очень молодой. Не знаю, как в Европе (но думаю, что и там то же), а в России это совсем недавнее явление. В XVIII веке, как мы знаем, поэтов премировали табакерками.

Понятное дело, я сейчас говорю не о мелких и локальных премиях. Не о журнальных – у нас в журнале «Арион» тоже такая есть, – которые, как кем-то сказано, в сущности, – повышенный гонорар. Их цель – поощрить своего автора и привлечь новых. Это часть журнальной политики, важная ее часть, но все-таки, как правило, такие премии не делают литературной погоды. Что касается местных премий, то их масса, и кто их только нынче не учреждает – до пожарных команд включительно. В одном городе поэтическую премию учредило даже похоронное бюро, и лауреат получает прижизненный памятник. Правда, устанавливается он на территории самого похоронного бюро – я так понимаю, в ряд с образчиками продукции. Они хотели ставить в городе, но им отказали, так что ставят пока обелиски у себя… В общем, это не факт литературной жизни. Хотя я думаю, что эти маленькие премии, над которыми можно при желании посмеяться, действительно поддерживают провинциального писателя, дают ему хоть какую-то возможность почувствовать себя литератором.

Но я не о них говорю. Я говорю о премиях, которые имеют сколько-нибудь широкое общественное, литературное звучание. Так вот: для чего их дают?

Я думаю, что мотивов всего три. Первый – поддержать поэзию, ту поэзию, которую дающие премию считают актуальной. Второй – по возможности расширить связь поэзии с читателями. Это такая пиаровская акция:

1. Материалы о них печатались в «Вопросах литературы»: 2002, N 5; 2003, N 4; 2004, N 4; 2005, N 2.[↩]