Л. Беспалова. «И в сиротстве полночном, как прежде, снова речью становится звук»

Имена поэта Владимира Корнилова и переводчицы Ларисы Беспаловой нередко встречаются в книгах вместе. В. Корнилов посвящал жене стихи, делал стихотворные переводы для переводимой ею прозы. А в поэме «Двое», словно подводя итоги жизненного и творческого пути, сказал, обращаясь к ней: «Ты мне дана, как маяк или компас, / Как гирокомпас или радар».

Последние одиннадцать лет после смерти мужа Л. Беспалова, не оставляя своего основного дела, участвует в издании его книг, публикует стихи из его архива. В настоящем номере журнала «Вопросы литературы» мы помещаем интервью с Л. Беспаловой, включающее подробные воспоминания о поэте В. Корнилове.

— Лариса Георгиевна, с выхода в «Академии» книги о русской лирике «Покуда над стихами плачут…» Владимира Корнилова прошло шестнадцать лет. Изначально адресованная учащимся старших классов, эта книга, однако, сразу перешагнула возрастной читательский рубеж, а в 2009 году, спустя семь лет после смерти поэта, дополненная статьями, написанными им после первого издания, а также его стихами о поэтах и поэзии, была переиздана в издательстве «Время». Чем обусловлен читательский интерес?

— Книга действительно адресована старшим классам, но в этом кроется некоторая издательская хитрость. Володя хотел издать эту книгу, а издать ее было возможно только в рамках образовательной программы «Учебная литература нового поколения» Фонда Сороса. Отсюда указание на эту аудиторию в первом издании.

А читательский интерес, думаю, обусловлен любовью самого автора к русской поэзии и тем поэтам, о которых он писал. Мне кажется, что такой сильный заряд любви не может не передаваться читателю. Причем это выражение любви поэта к поэту, что немаловажно. По моим впечатлениям, такой взгляд изнутри — более тонкий и верный: поэт лучше понимает и личность другого поэта, и его поэтику.

— Тем не менее статьи поэтов о поэтах — не новость в истории литературы. В чем уникальность книги Владимира Корнилова?

— Об уникальности мне говорить неловко. Заменим это слово более скромным: скажем, в чем мне видится своеобразие его подхода?

Подход Корнилова — и как человека, и как поэта — очень личный. И часто — неожиданный. Кроме того, его статьи порой замечательно емкие. Возьмем, к примеру, статью о Некрасове. Там всего на пяти страницах Корнилов рассказал и о том, что «без его (некрасовских. — Е. К.) стихов трудно понять русскую историю, стихию и смуту», и о том, как относились к Некрасову его современники, и о том, как влияла на стих Некрасова его хандра, и о том, почему Некрасов стал, наподобие Хлебникова, поэтом для поэтов и почему это одновременно и печально, и почетно, и о том, почему Некрасов — единственный русский поэт, который в пении ничего не теряет, а, наоборот, лишь выигрывает…

— По-видимому, эта книга складывалась постепенно, из отдельных эссе. О ком и когда было написано первое и кому посвящено последнее?

— Когда написано первое, пожалуй, не вспомню, а последнее, как и в книге, посвящено Слуцкому. Эта книга действительно складывалась постепенно. Первая часть «Что такое стихи», где раскрывается природа русского лирического стиха, его тайны, особая интонация, связь с историей России, объясняется, что есть рифма, ритм, размер и т. п., отдельными статьями печаталась в приложении «Литература» к газете «Первое сентября». В главу «Кто такие поэты» включены очерки о русских поэтах — от Державина до современников Корнилова. Поэтов Володя выбирал сам. Даже когда то или иное издание просило его написать статью к памятной дате какого-нибудь поэта, он откликался только в том случае, если поэт был ему близок. Это были отнюдь не «датские» статьи, а опять же своего рода объяснение в любви…

Ну и, конечно, разговор о стихах немыслим без размышлений о личности поэта, ее бесконечном своеобразии. Володины стихи о поэтах и поэзии, которые завершают эту книгу, печатались в разных периодических изданиях, сам он их в первое издание не включил. Второе издание дополнила ими я: мне показалось, они будут естественным завершением книги.

— Чем объяснить то, что бóльшая часть эссе посвящена тем, кто формально по времени от нас очень далек: Державин, Пушкин, Баратынский, Тютчев, Лермонтов, Некрасов, Анненский, Блок, Ходасевич, Ахматова, Пастернак, Мандельштам, Цветаева, Маяковский, Есенин, Заболоцкий?

— Этих поэтов Володя любил сильнее, они были более ему близки. К тому же к современникам ведь всегда больше претензий, о претензиях он писать не хотел. А здесь любовь беспримесная.

— У Владимира Корнилова немало не только статей о поэтах и прозаиках, но и стихов: «Колокола Державина», «Михайловское» (о Пушкине), «Лермонтов», «Сожаление» (о Фете), «Иннокентий Анненский», «Блок», «Слово» (о Хлебникове), «Гумилев», «Илиада» (о Мандельштаме), «Версия» (о Маяковском), «Сорок лет спустя» (о Платонове), «Памяти Бека», «Лето пятьдесят шестого» (о Заболоцком), «Смеляков», «Слуцкий», «Гитара» (об Окуджаве), «В Америке» (о Коржавине), «Под капельницей» (о Сухареве), «Колыбельная» (о Бродском), «Слава Пьецух». В свою очередь, известен его портрет, оставленный Татьяной Бек:

Время «Эмок», и «Зисов», и «Зилов».

Время трезвости — время вина.

А Володя, который Корнилов,

Был единым на все времена.

Он, избравший судьбу однолюба,

Не умел оставаться в ряду,

Ибо совесть, как мощная лупа,

Укрупняет чужую беду.

……………………………….

В этой кожанке, с этой кошелкой,

Абсолютно инакий, чем все.

К своему же образу Корнилов относился довольно иронично, если не сказать беспощадно: «Жизнь, выходит, я прожил олухом…»; «Не безрук, а все равно лопух: / Не взнуздал фортуну, что коня…»; «дряхлый, ледащий, / И дела мои не в дугу…»; «Перед миром — я рухлядь и старец, / Перед словом — все то же дитя»… Тем не менее, абсолютно чуждый тщеславия, он все-таки задавал себе этот вопрос:

Будет ли кому

Стих сложить по мне?..

— Мне кажется, для пишущего человека вполне естественно задумываться над тем, прочтут ли то, что он написал, как это отзовется, какая будет реакция.

Осенью 1993 года та же Татьяна Бек в беседе с Володей заметила, что наступает момент, когда поэт вдруг начинает верить, что имеет право обратить постороннее внимание на то, что пишет. И хотя он ответил: «Насчет этого права у меня до сих пор никакой уверенности нет. Кто хочет, тот читает», — ему, конечно, было интересно и далеко не безразлично, как его стихи и проза читаются, что пробуждают — и пробуждают ли.

Кстати, стихи Володе посвящали разные поэты, в том числе Булат Окуджава, Римма Казакова, Галина Нерпина, Дмитрий Сухарев. Есть стихи, посвященные Володе, и у Евгения Евтушенко, по-моему, там дается портрет поэта вообще, и вместе с тем этот портрет очень схож с Володей. Может быть, они будут вам небезынтересны. Приведу несколько строф из них:

Предощущение стиха

у настоящего поэта

есть ощущение греха,

что совершен когда-то, где-то…

Пусть совершен тот грех не им —

себя считает он повинным,

настолько с племенем земным

он связан чувством пуповины.

……………………………………

И жизнь ему своя страшна —

она грешным-грешна подавно.

Любая женщина — вина,

дар без возможности отдарка.

Поэтом вечно движет стыд,

его кидая в необъятность,

и он костьми мосты мостит,

оплачивая неоплатность.

— Вы стали публикатором подборок стихов В. Корнилова в «Дружбе народов»: «Что отвечу в смертный час?» (2002, № 6), «Запах духов (Давняя история)» (2004, № 1), «Песня и стих» (2006, № 6), а также эссе и стихов «Поэзия — предмет капризный…» в «Вопросах литературы» (2003, № 2). Вашими трудами в 2004 году (издательский дом «Хроникер») вышло Собрание сочинений в двух томах, подготовленное самим поэтом незадолго до смерти. Что-то осталось в столе?

— Прежде всего должна сказать о том, что выход этого двухтомника — отнюдь не моя заслуга. Идея издать сочинения Корнилова принадлежит главному в то время редактору издательства «Хроникер» Борису Тимофеевичу Евсееву. Он же, преодолев немало трудностей, ее реализовал. И я ему за это бесконечно благодарна.

В последние годы жизни Володя много печатался, и мне кажется, что главное опубликовано. Первыми составителями посмертных подборок Володиных стихов кроме меня были Дмитрий Сухарев и Галина Нерпина.

Осталось ли что-то в столе? Да, остались и стихи, и проза. Но каждый раз, когда ко мне обращаются с просьбой предоставить что-то для публикации, я испытываю сложное чувство. С одной стороны, я, естественно, благодарна за внимание к его стихам и память о нем, с другой — понимаю, что при отборе материала для публикации необходима сдержанность. Нередко родственники умерших поэтов публикуют все подряд: их юношеские, школьные, только что не детсадовские стихи. Не думаю, чтобы такие подборки радовали читателя или пробуждали интерес к поэту.

Если бы планировалось — на что я не надеюсь — академическое издание Корнилова, то, наверное, имело бы смысл опубликовать и какие-то ранние и начатые стихи, и стихотворные поздравления, и всякое такое, что он сам не считал нужным включать в свои сборники. А огромный отдельный том, в котором важные и существенные для поэта стихи теряются среди второ- и третьестепенных, мне кажется, расхолаживает читателя.

— Лет восемь назад в Питере была издана книга о старшем друге Корнилова — «Борис Слуцкий: воспоминания современников». Понятно, что поэт интересен прежде всего тем, что он поэт. И Корнилов об этом часто напоминал. И все же, готовится ли подобный сборник о нем самом?

— Нет, не готовится. Были журнальные публикации с воспоминаниями о Володе — «О тех, кто в памяти и в сердце» Нины Королевой («Вопросы литературы», 2004, № 6; включены они и в ее книгу «Встречи в пути. Воспоминания», изданную журналом «Звезда», 2010) и «Не готов я к свободе…» Тамары Жирмунской («Дружба народов», 2012, № 10; также опубликованы в ее книге «Нива жизни», издательство «Волшебный фонарь», 2013).

— Как начался ваш роман с Корниловым? Я позволила себе задать вам этот вопрос только потому, что в его лирике много личного, в том числе прямых обращений к вам («Повторение», «Обещание», «Смех», «Париж», поэма «Двое», «Дом», «Беатриче», поэма «Боль», «Спасенье», «Не было аналоя…»). Вот строки из стихотворения «Вина и загадка», написанного в 1987 году:

Я люблю тебя, тощую,

Как вначале, взахлеб.

Что ж ты брови наморщила,

Напечалила лоб?

………………………

Не звенела гитарою

Наша гулкая жизнь,

А вовсю помытарила,

Так, что только держись!

…………………………

Счастье мне, многогрешному,

Что, гордясь и любя,

Как вначале, по-прежнему,

Не постигну тебя.

Сколько строк ни раскатывал

За годов двадцать пять —

И тебя в них разгадывал —

И не мог разгадать.

— Лучше всего об этом сказано в первом из Володиных стихов, обращенных ко мне. Мы познакомились 5 мая 1960 года. Они написаны осенью 1960 года:

Дело безнадежное

Сходу начато…

Ходишь — челка черная,

Красное — пальто.

Тротуаром талым

(Прямо хоть реви!..)

Ходишь — явный траур

По моей любви…

Но дело оказалось не безнадежным: мы поженились 2 ноября 1963-го. А вообще вы привели много отрывков из Володиных стихов, и в них, по-моему, все сказано.

— Известно, даже из стихов, что Корнилов прислушивался к вам и вашим мнением очень дорожил. Вы как никто знаете его стихи. Какое из них выделяете особо и почему?

— Очень люблю «Большие батальоны», «Книжное», «Погодинка», «Старый топчан», «Два города», «Старая лента», «Вольная поэзия России», «Лирика», многие другие. Но одно из них — особо.

В тот день я собиралась на работу. Из своей комнаты вышел Володя и спросил: «Хочешь, прочту стихи? Только что написал». И прочел «Тарусу». Вот как эти стихи начинаются:

Татары кричали:

— Там руса!.. —

С тех пор и легенда крепка,

Что будто отсюда Таруса

Пошла — городок и река.

На меня не только посыл, но и сам звук стиха так подействовали, что я сказала: «Посвяти эти стихи мне». Хотя ни до ни после никогда не просила, чтобы он мне что-нибудь посвятил. В этих стихах замечательный (а для меня это крайне важно) звук. Глубокий, сильный, идущий от Державина. На мой взгляд, в лучших стихах Володи всегда замечательный звук.

И вообще, «Таруса» — на редкость характерное для Володи стихотворение, в нем соединилось все: и прекрасный звук, и сплав давнего и сегодняшнего времени, и его увлеченность российской историей, и понимание того, насколько одинок, никому не нужен и не интересен человек в исторической мясорубке как прошлого, так и настоящего.

— По сути, и о своей жизни, и о своей литературной работе Корнилов не однажды говорил в стихах. Например, стих, считал он, обращен «к душе, чтоб не стала косною, / Чтоб, резон сменив на рожон, / Не искала путей к спокойствию». И в стихах же — откроем наугад любое, вплоть до последних, — отражено состояние души самого поэта. Написанных в полный разворот, в них никогда не бывает средней температуры, получувств: «Вкалывал… / Бешено и азартно…» Или так: «…снова тянет в бездны / Или на острия».