«Контрреволюционного содержания басни». Уголовное дело Николая Эрдмана, Владимира Масса и Эмиля Кроткого

В октябре 1933 года литературную Москву потряс арест сатириков — Николая Эрдмана, автора пьес «Мандат» и «Самоубийца», а также его друга, драматурга и поэта Владимира Масса. Оба арестованы в Гаграх, на съемках фильма «Веселые ребята». Инкриминировалось обоим сочинение и распространение «антисоветских басен».

Арест сатириков — Эрдмана в первую очередь — неоднократно комментировался мемуаристами и литературоведами.

Общим местом стало мнение, что арестовали внезапно. А повод — неадекватное поведение артиста Василия Качалова.

Так, весьма авторитетный исследователь А. Берелович цитирует служебный документ ОГПУ, где приведены суждения одного из литераторов:

Вы знаете, как это получилось? Один наш крупный артист был с вождями на банкете. Читал там разные стихи, а на закуску предложил: не хотите ли послушать что-нибудь контрреволюционное, ну, конечно, обрадовались. Он им почитал басни. Эффект был, говорят, сильный. После этого баснописцев переправили из Сочи в места более прохладные. Досочинялись. А в сущности, что в них было опасного? И не будь этого случая с Качаловым, жили бы себе [Berelowitch: 632].

Дочь одного из современников ссылалась на мнение отца: «Качалов, основательно подвыпив на правительственном приеме, взял да прочитал три басни Масса и Эрдмана. Сталин разгневался, назвал их «хулиганскими» <…> Качалов очень расстроен тем, что подвел Эрдмана и Масса» [Соколова 1996: 372].

Историк литературы А. Хорст эти версии скомпилировал: «На каком-то правительственном приеме Василий Иванович Качалов, слегка подвыпив, прочел несколько басен, сочиненных Эрдманом и Массом. «Вожди» возмутились. И тут же было задействовано ГПУ» [Сарнов: 357], ср.: [Хорст: 203-207].

Между тем историей с «оскандалившимся Качаловым» сложно объяснить то, что за день до ареста в Гаграх в Москве арестовали сатирика Эммануила Германа, известного под псевдонимом Эмиль Кроткий.

Псевдоним характеру не соответствовал. Например, артистка Рина Зеленая отметила: «Надо же так. Фамилия Страшила досталась моему соседу по дому, тихому и безобидному. А фамилию Кроткий носит самый ехидный человек во всем Советском Союзе» (цит. по: [Соколова 1955: 358]).

Известность ему принесли еще и басни, которые в начале 1930-х годов печатал журнал «Крокодил».

Но в соавторстве с Эрдманом и Массом Эмиль Кроткий не работал. Узнав о его аресте, фельетонист «Крокодила» Виктор Ардов заявил: «Я, знавший, кажется, все басни и остроты, ходившие по рукам, должен сказать, что меньше всего контрреволюционных басен было [у] Кроткого, если они вообще у него были» (цит. по: [Berelowitch: 631]). Несмотря на это, дела Эрдмана, Масса и Эмиля Кроткого объединили в одно производство.

Ситуацию, обусловившую арест троих сатириков, реконструировать сложно. Отнюдь не все сохранившиеся документы введены в научный оборот. Многие же из тех, что хранятся в Центральном архиве ФСБ РФ, до сих пор не рассекречены.

Из того немногого, что удалось обнаружить, следует: история с Качаловым была. Однако артист напрасно расстраивался, «что подвел Масса и Эрдмана». Их судьба изменилась в силу весьма сложной политической интриги. Точнее, нескольких интриг.

Как известно, тогда шла подготовка к Первому съезду Союза советских писателей. Решалось, какой будет организационная структура, кому отведут ведущие роли. А главное — кто станет куратором авторитетной организации.

Конкуренты были серьезные.

Прежде всего, Лев Мехлис. Бывший сталинский секретарь, возглавлявший Отдел печати ЦК партии, стал редактором «Правды» и расширял сферу влияния. Соперничал с ним Алексей Стецкий, руководивший Отделом культуры и пропаганды. По должности он бы введен в состав Организационного комитета Первого съезда ССП. Немалую роль играл и Генрих Ягода. В ту пору он занимал пост зампредседателя ОГПУ и считался наиболее вероятным преемником тяжело больного председателя — Вячеслава Менжинского.

9 апреля 1933 года подписан к печати альманах «Год XVI», редактором которого числился Горький. Фактически же редакцию возглавлял близкий к нему Леопольд Авербах, бывший генеральный секретарь РАПП. В альманах включены написанные Эрдманом и Массом фельетон «Заседание о смехе» и басня «Закон тяготения». Разумеется, Авербах ничего крамольного в них не увидел [Масс, Эрдман].

Как раз тогда литературная Москва обсуждала скандал, тоже связанный с Эрдманом. Провалом закончились попытки Всеволода Мейерхольда добиться разрешения на постановку пьесы «Самоубийца» в своем театре. Не удалось это и руководству МХАТ.

2 мая 1933 года в Кремле состоялся правительственный прием, затем и концерт. Л. Максименков, ссылаясь на материалы, хранящиеся в Российском государственном архиве социально-политической истории, утверждает: «Конферансье в присутствии Сталина прочитал несколько басен. Вождь был вынужден ответить» [Максименков: 214].

Почему «был вынужден» — не объяснено. Но приведена цитата:

Сегодня конферансье говорил, что он за свои слова не отвечает и что в искусстве на сегодня мы догнали Запад и что уже некого догонять. Я не хочу говорить, что он издевался над великим лозунгом Ленина — «догнать и перегнать», — но нельзя завоеванные кровью достижения партии и рабочего класса, советской власти обличать (так в тексте. — О. К., Д. Ф.) в игру или говорить игриво, за это я в претензии [Максименков: 214].

Максименков не утверждает, что концерт вел именно Качалов. Сказано только, что такова легенда. Неясно, что именно читал конферансье. По крайней мере, ни в одной из басен, приписываемых Эрдману и Массу, не вышучивался лозунг «догнать и перегнать».

Наконец, общеизвестно, что Сталин не отличался импульсивностью. Скорее всего, он не с конферансье решил поспорить, а счел место и время удобными, чтобы дать понять высокопоставленным функционерам, на какие темы шутить уже нельзя.

Ну а дальше интрига развивалась по своим законам. По Москве распространялся слух, что недовольство Сталина вызвали басни Эрдмана и Масса, прочитанные Качаловым.

9 мая в СССР окончательно вернулся Горький. В тот же день издан альманах «Год XVI», где опубликованы басня и фельетон Эрдмана и Масса.

Авербах, приглашая Эрдмана и Масса, заручился поддержкой Горького, в чем советские литераторы не сомневались. Демонстрируя это, Берелович приводит выдержки из документации ОГПУ. Так, узнав об аресте сатириков, Юрий Олеша утверждал: «Надо было не поощрять их (предложение Горького и Авербаха дать эти басни в альманах «Год XVI». — О. К., Д. Ф.), а вызвать и взгреть» (цит. по: [Berelowitch: 631-632]).

А Василий Лебедев-Кумач обиженно отметил:

Конечно паршиво, когда нашего брата арестовывают, а с другой стороны, есть один плюс — там, наверху, наконец-то поймут одну вещь, что настоящий советский писатель не тот, которого поят у Горького шампанским, всовывают ему десятки тысяч, а потом он пишет всякую антисоветскую муру, а тот, кого к Горькому и не пускают и платят гроши, а он все свои способности отдает на мелкую советскую работу. Нарвались на своих любимчиков — в другой раз будут осторожнее и умнее (цит. по: [Berelowitch: 631-632]).

Понятно, что ни Горький, ни Авербах не намеревались печатать что-либо крамольное или даже сомнительное — в политическом аспекте. Тематика и проблематика публикаций Эрдмана и Масса традиционны. Однако вопрос о том, какой текст считать антисоветским и почему, решался уполномоченной на то инстанцией в момент рассмотрения, а все прежние оценки уже не играли роли.

22 мая Стецкий отправил докладную записку Сталину:

Вышел альманах «Год шестнадцатый» под редакцией Горького, Авербаха и др. Этот альманах следовало задержать. Не сделал я этого только потому, что он вышел как раз в день приезда Горького сюда, и это было бы для него весьма неприятным сюрпризом.

В альманахе помещено «Заседание о смехе» Масса и Эрдмана, представляющее злобную издевку над нами. Надо добавить, что основой произведения Масса и Эрдмана является некий контрреволюционный анекдот. Такой же издевательский характер имеет и басня тех же авторов «Закон тяготения» [Власть... 200].

По мнению Стецкого, виноват Авербах, который, «цепляясь за авторитет Горького и прикрываясь им, сплачивает вокруг себя беспартийных». Кроме того, Стецкий утверждал, что в результате авербаховских «приспособленческих» действий беспартийные писатели — в преддверии съезда — оказались «дезориентированы» [Власть... 200].

Завотделом культуры и пропаганды не ладил с Авербахом. Но и убрать горьковскую креатуру не мог. К тому же бывшему рапповскому лидеру покровительствовал Мехлис. В писательской среде шли разговоры, что Горький «очень недоволен Стецким и вообще многими чиновниками от литературы, мало любящими и не понимающими ее» [Berelowitch: 629].

Докладная записка Стецкого — удар по редактору горьковского альманаха. Но и не только по нему. Косвенно упрек адресован Мехлису. Получилось, что покровитель Авербаха проглядел явную крамолу, хотя, будучи завотделом печати, должен был горьковский альманах контролировать тщательно.

25 мая на заседании Политбюро было принято решение «признать помещенные в альманахе «Год шестнадцатый» сатирическую сцену Масса и Эрдмана «Заседание о смехе» и басню «Закон тяготения» антисоветскими и изъять их из альманаха» [Власть… 202].

О необходимости мер взыскания по отношению к Эрдману и Массу нет упоминаний. Авербаху объявлен выговор, а номер альманаха конфисковали и перепечатали.

9 июля Ягода сообщал Сталину:

Направляю Вам некоторые из неопубликованных сатирических басен, на наш взгляд, контрреволюционного содержания, являющихся коллективным творчеством московских драматургов Эрдмана, Масса и Вольпина. Басни эти довольно широко известны среди литературных и окололитературных кругов, где упомянутые авторы лично читают их [Власть… 202].

Словно бы невзначай Ягода напомнил и о недавнем инциденте с горьковским альманахом. Отметил: «Масс и Эрдман являются авторами «Заседания о смехе»» [Власть… 202].

Но зампред ОГПУ не ограничился констатацией. Выводы тоже сформулировал: «Полагаю, что указанных литераторов следовало бы или арестовать, или выслать за пределы Москвы в разные пункты» [Власть… 203]. К письму Ягоды прилагались копии разного рода произведений и сведения об Эрдмане, Массе и Вольпине (там же; ср.: [ «Указанных литераторов…»: 155-160]).

Таким образом, в «деле сатириков» появился новый фигурант.

Вольпин дружил с Эрдманом и Массом. Он действительно сочинял и публично читал эпиграммы, порою явно антиправительственные. Согласно составленной в ОГПУ «спецсправке», Вольпин, узнав об аресте Эрдмана и Масса, говорил знакомым: «Удивляюсь, что хожу на свободе, я ведь тоже пишу басни и читаю их» (цит. по: [Berelowitch: 634]).

В протоколе допроса Масса даже отмечено, что Вольпин был «зачинателем жанра стихотворных басен». Из этого же протокола следует, что Масс и Эрдман как баснописцы подражали Вольпину. Но о соавторстве с ним нет упоминаний.

Вольпина арестовали через две недели после ареста соавторов в Гаграх. На допросе он утверждал: «Лично я никогда не помогал Эрдману и Массу в сочинении басен» [Киянская, Фельдман. К истории…]. Эрдман же сообщал в частном письме: «Миша был у нас редким и скромным гостем, но в нашем хозяйстве он не участвовал» [Эрдман, Степанова: 80-81].

Ягода сознательно вводил Сталина в заблуждение. Вольпин — не соавтор Эрдмана и Масса. Однако разгадка — в том же документе. Там назван журнал, где работал третий фигурант: «Вольпин М. Д. — 1902 года рождения, поэт-сатирик, соавтор Эрдмана, сотрудник «Крокодила»» [Власть… 203].

Редакцией «Крокодила» руководил тогда Михаил Мануильский. Ответственным редактором стал в 1930 году, обойдя в борьбе за этот пост знаменитого журналиста Михаила Кольцова. Тот настаивал, что должен возглавить журнал, и просил своего покровителя Климента Ворошилова согласовать такое назначение со Сталиным (см.: [Фрадкин: 142-143]).

Кольцову покровительствовал и Мехлис, но помочь не сумел. Старший брат Мануильского, Дмитрий, тоже был близок к Сталину. Известный дипломат, он еще и возглавлял советскую делегацию в Коминтерне.

Под защитой старшего брата Мануильский был относительно самостоятелен как редактор. Это и обусловило выбор журнальной стратегии.

Формально «Крокодил» подчинялся «Правде», однако не газете, а одноименному издательству. Точнее, крупнейшему тогда полиграфическому комбинату, выпускавшему разнообразную печатную продукцию. Издательство «Правда» как таковое не имело собственной газетно-журнальной редакции, потому и не занималось непосредственно организацией политических кампаний. Что также обусловило относительную свободу «Крокодила».

При Мануильском журнал крайне редко участвовал в политических кампаниях. Более того, печатались фельетоны, защищавшие и инженеров, обвиненных во «вредительстве», и советских служащих, которым было инкриминировано пособничество «кулакам». «Крокодил» считался «шефом» многих «ударных строек». Там работали выездные редакции, материалы публиковались регулярно.

При этом, например, на Беломорканал корреспонденты не были отправлены. Редакция «Крокодила» не участвовала и в грандиозной пропагандистской кампании, связанной с завершением этого строительства. Отговорка сама собой подразумевалась: журнал сатирический, а на Беломорканале — ничего смешного (см. об этом: [Киянская, Фельдман. Портреты… 249-270]).

В «Крокодиле» опубликована и басня Эмиля Кроткого «Оптимизм»:

Редактор «Н-ского листка»

В стихах «Зеленая тоска»

Поэта мысль нашел опасной.

— Я, говорил он, — начеку,

И вот зеленую тоску

Он заменил… тоскою красной!

…Двум пессимистам вопреки

Я против всяческой тоски.

Опубликована была и известная эпиграмма Михаила Пустынина — на скандально знаменитого рапповского критика Владимира Ермилова:

Странный нрав у милого, —

Милый весь в Ермилова:

Вечером — целуется,

Утром — отмежуется.

«Крокодил» не позиционировал себя как литературный журнал, почему и в писательских склоках участвовал редко. Тем не менее еще до принятия постановления «О перестройке литературно-художественных организаций», ликвидировавшего РАПП, журнал выступал против Авербаха.

Так, в феврале 1932 опубликована карикатура Константина Ротова, поводом для которой послужило сообщение «Литературной газеты»: Авербах «возвратился из двухмесячной командировки в Италию и Германию и приступил к исполнению своих обязанностей». На карикатуре был изображен сам Авербах, сидящий в кресле, и подобострастно склонившийся к нему секретарь. Рисунок сопровождался диалогом:

— Ну, а как у нас с развертыванием самокритики?

— Не извольте беспокоиться. Ждали вашего приезда-с…

На исходе 1933 года политическая ситуация изменилась. Журнал тоже стал картой в большой игре.

В донесении Ягоды Вольпин не случайно назван соавтором Эрдмана. Таким образом и была обозначена связь баснописцев с редакцией «Крокодила». Предложив арестовать Вольпина вместе с Эрдманом и Массом, зампредседателя ОГПУ решал сразу две задачи.

Во-первых, Ягода, женатый на сестре Авербаха, выводил из-под удара родственника. Из его докладной записки следовало, что в горьковский альманах басни попали случайно, а на самом деле зачинщики связаны с «Крокодилом». Во-вторых, зампред ОГПУ оказал услугу Мехлису, давно уже пытавшемуся «Крокодил» подчинить. Из докладной записки следовало, что Мануильский как руководитель журнала не контролирует сотрудников редакции. Вот и повод, чтобы заменить его.

Направляя Сталину докладную записку, Ягода ждал санкцию на арест трех фигурантов. Но в июле Эрдман, Масс и Вольпин арестованы не были. Похоже, что Сталин с предложениями Ягоды не согласился. Какими соображениями в данном случае он руководствовался — неизвестно.

28 августа ситуация изменилась. Сотрудники ОГПУ были извещены, что в кругу друзей и знакомых Вольпин заявил о своем желании «убить Сталина» (здесь и далее цит. по: [Киянская, Фельдман 2016]).

Разумеется, не с этого разговор он начал. Сначала «жаловался на скуку жизни, что его затирают как поэта». Тут и спросили, «почему бы не печататься ему в «Правде». На это Вольпин сказал, что если б его звали даже в «Правду», он бы не пошел, т. к. его убеждения не позволяют ему работать в партийном органе, и что он свое перо большевикам никогда не продаст».

Из этого следовало, что не желавший продать «свое перо большевикам» не считал продажей работу в редакции «Крокодила». Присутствовавшие «сказали: «ну изобретите что-нибудь, поезжайте куда-нибудь». На это Вольпин полушутя-полусерьезно сказал:

— Куда там ехать… Нет, вот Сталина я бы убил» [Киянская, Фельдман. К истории… 40].

Суждения подобного рода квалифицировались тогда как умысел на террористический акт. В соответствии с уголовным законодательством это приравнивалось к самому деянию. «Умысел на теракт» — тяжкое преступление. Виновный не отделался бы ссылкой. Но донесение о том, что сказал Вольпин, сразу же изменило планы Ягоды.

Вольпин уже не должен был фигурировать в «деле сатириков». Иначе Эрдман и Масс оказались бы пособниками террориста, а в «Крокодиле» возникла бы террористическая организация. Тогда и Мануильский-младший оказался бы виновным не только в недостаточном внимании к настроениям сотрудников. Соответственно, Мануильский-старший мог бы обратиться к Сталину, прося более тщательного расследования.

Вольпин в итоге выведен из «дела сатириков». Его там «заменил» Эмиль Кроткий. Кандидатура тоже подходящая: штатный сотрудник «Крокодила», да еще и на самом деле известный баснописец. Правда, с Эрдманом и Массом он не соавторствовал, да и другом их не был. Однако такие детали ОГПУ сочло несущественными. Главное, что журнал все-таки признали рассадником крамолы.

8 октября состоялось заседание Оргбюро ЦК ВКП(б). Принятое там постановление гласило:

а) Считать, что непосредственное руководство журналом «Крокодил» должно быть за редакцией «Правды».

б) Поручить культпропу (отделу культуры и пропаганды. — О. К., Д. Ф.) ЦК, совместно с т.т. Мехлисом и Мануильским, в пятидневный срок разработать мероприятия по всемерной помощи журналу «Крокодил» работниками, бумагой, полиграфической базой, улучшив качество журнала и увеличив тираж его [Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) от 8 октября 1933 г.].

10 октября арестован Эмиль Кроткий.