Категория простоты в мировоззрении и творчестве А. С. Пушкина

Слово «простой» часто встречается в критических заметках Пушкина.

Оно как будто всегда у него наготове в суждениях о литературе и выражает высокую оценку. Говорит он о простоте и своих героев, в том числе и любимых, вызывающих его нескрываемую авторскую симпатию и даже восхищение.

Героиня, которую Пушкин признал своим идеалом, была «простая».

Уже этого одного достаточно было бы, чтобы задаться вопросами: какой смысл вкладывает поэт в это слово, почему так часто к нему обращается и так высоко ценит свойство, им обозначаемое?

В. Даль первым значением указывает «порожний», «пустой». Оно может выражать как положительную, так и отрицательную оценку, в зависимости от того, что отсутствует в предмете.

Известно, что простота хуже воровства, простой, недалекий — человек, которому не хватает ума. Но у Пушкина, кажется, не встречается слово «простой» в качестве отрицательной оценки. Когда он, желая похвалить, воздает должное, говорит «простой», «простое», то имеет в виду отсутствие некоторых черт в произведении, что и составляет его порой высшее достоинство.

В заметке о Дельвиге он восхищается его способностью проникнуть в дух древнегреческой поэзии и постичь ее драгоценные свойства: «…эту роскошь, эту негу, эту прелесть более отрицательную, чем положительную» (курсив мой. — В. Л.) [Пушкин-критик… 1934: 112].

Здесь «отрицательное» и «положительное» означают не оценку, а констатацию отсутствия или наличия каких-то свойств предмета.

Высшее достоинство не в том, что есть, а в том, что чего-то нет, хотя, разумеется, одно и другое неразрывно связаны.

Чего же нет в стихах Дельвига? Пушкин называет целый ряд черт, от которых свободна его поэзия, поэт не допускает в ней «ничего запутанного, темного или глубокого, лишнего, неестественного в описаниях, напряженного в чувствах» [Пушкин-критик… 1934: 112]. Все перечисленные свойства сами по себе представляются очевидными, безусловными недостатками, кроме «глубокого», которое имеет условный характер, связанный с конкретной ситуа­цией, и у самого Пушкина означает во всех остальных случаях несомненное достоинство. Выявить данное конкретное значение этого слова не представляется возможным в нашей статье, и потому мы его оставляем в стороне. Очевидно, Пушкин перечисляет недостатки, присущие современной поэзии: она неясная, для нее характерны преувеличения и неестественность, остроумие прозаическое как требование не сути поэтического, а моды.

А что ценит он в поэзии «золотого века», то есть образцового, непревзойденного, усвоенного Дельвигом? «Сию вечную новизну и нечаянность простоты» (курсив мой. — В. Л.) [Пушкин-критик… 1934: 112]. И далее идет свойство скорее этическое, чем эстетическое, «добродушие» — и как это характерно для Пушкина! «Новизна простоты» — ведь это почти оксиморон: для современного человека новое, как правило, должно быть темное, удел всего нового — непонимание, а здесь, наоборот, оно простое, то есть легко понимается, и так же, если не еще более парадоксально звучит «вечная новизна», тогда как в наше время на смену одной новизне приходит другая. И, кажется, ничто так быстро не устаревает, как новизна.

Но это высшее, по мнению Пушкина, достоинство редко находит признание, поскольку не отвечает требованиям модной поэзии и вкусам толпы.

Так не было оценено современной критикой дарование Баратынского, который «никогда не прибегал к шарлатанству, преувеличению <…> для произведения бóльшего эффекта», и Пушкин рекомендует читателям его поэму «Эдда» как «простую восхитительную повесть» [Пушкин-критик… 1934: 281].

Это непонимание поэзии, отмеченной высшим достоинством в глазах великого поэта, выпало уже в наше время и на его долю, что было точно подмечено и остроумно высмеяно Булгаковым в его романе: «Что-нибудь особенное есть в этих словах: «Буря мглою…»? Не понимаю… Повезло, повезло!»

Рюхин совершенно прав: в стихотворении, которое он цитирует, действительно нет ничего особенного — ни в форме преувеличения, ни в виде темноты или экстравагантности образа. Простота здесь — гарантия подлинности стихов, именно потому в них нет ничего особенного.

То, что призвано поражать и удивлять, чаще всего представляет собой нечто совершенно непоэтичное и служит заменой поэтичности. Среди ряда значений слова «простой» — то, что легко понимается, доступно каждому. Стихи Пушкина на словесном уровне совершенно ясны, всем понятен смысл строки «Буря мглою небо кроет…». Но понять буквальный смысл и воспринять поэзию, пережить поэтичность — не одно и то же.

Рюхин буквально понимает слова в стихе, но поэтически — нет, поэзия оказывается для него недоступной.

Определение «простой» в суждениях Пушкина имеет не только эстетический, но и этический смысл, причем они так близки у него, что порой их даже невозможно развести.

В начале нашей статьи мы упоминали любимую героиню Пушкина — Татьяну Ларину, которая была символом его поэзии. Среди героинь русской литературы она занимает такое же место, как ее создатель в ряду русских писателей, и в ее образе мы находим совершенное слияние этического и эстетического значений эпитета «простая».

Ее портрет в 8-й главе романа создан с помощью одних отрицаний. Пушкин перечисляет только свойства, которых у Татьяны нет, и удивительное дело: в воображении читателя возникает образ необыкновенного обаяния и красоты.

Она была нетороплива,

Не холодна, не говорлива,

Без взора наглого для всех,

Без притязаний на успех,

Без этих маленьких ужимок,

Без подражательных затей…

Все тихо, просто было в ней,

Она казалась верный снимок

Du comme il faut… (Шишков, прости:

Не знаю, как перевести.)

Здесь, может быть, как нигде слово «простая» соединяет значение отсутствия и одновременно возникновения красоты.

Никто б не мог ее прекрасной

Назвать; но с головы до ног

Никто бы в ней найти не мог

Того, что модой самовластной

В высоком лондонском кругу

Зовется vulgаr…

В Татьяне нет вульгарности. Свет, названный Пушкиным «пустым», непроизвольно, как будто не сознавая, единодушно признает обаяние духовной красоты Татьяны, как бы вопреки своим нравам.

К ней дамы подвигались ближе;

Старушки улыбались ей;

Мужчины кланялися ниже,

Ловили взор ее очей;

Девицы проходили тише

Пред ней по зале…

Категория «простоты» у Пушкина присутствует в нескольких разных аспектах, но всегда в положительно-оценочном качестве.

Она может означать высшее проявление благородства, как у Татьяны, а может подразумевать простодушие, наивность, о которых поэт пишет с неповторимым юмором, соединяя насмешку с умилением. Пушкин смеется и любуется простодушием своих героев, испытывая, видимо, наслаждение художника. Ни в одном его произведении простота как простодушие не занимает так много места и не имеет такого большого веса, как в «Капитанской дочке».

Стихия простодушия в романе придает особый колорит всем его событиям, не исключая самые жестокие.

Читатель с первых страниц входит в особый мир, где в учителя нанимают бывшего парикмахера, выписывая его из Москвы «вместе с годовым запасом вина и прованского масла», чтобы он научил ребенка «по-французски, по-немецки и всем наукам». Простодушие в романе носит не сословный, а общий характер. В нем изображены, как говорится в эпиграфе к 3-й главе: «Старинные люди, мой батюшка».

Этой чертой отмечены и родители Гринева, и капитан Миронов, и его жена, и поручик Иван Игнатьевич, и безымянные казаки-пугачевцы.

Но, несомненно, гением простодушия и наивности представлен Савельич, подавший грозному Пугачеву, повесившему на его глазах капитана Миронова и поручика Ивана Игнатьевича, реестр разграбленного казаками имущества, куда включил заячий тулуп, чем приравнял подарок к добыче грабителей.

Простодушие героев определяет их поступки и оценки не только в частной, личной жизни, но и в государственной, военной сфере. Василиса Егоровна участвует в служебных делах, будучи в качестве жены коменданта вторым, а в иных случаях и первым лицом в гарнизоне. Урядник докладывает ей как начальнику об обстановке в крепости, где все тихо, «только капрал Прохоров подрался в бане с Устиньей Негулиной за шайку горячей воды».

В романе рассказывается об исторических событиях — Пугачевском восстании, потрясшем империю. И каким образом с этим сопрягается сражение офицера с женщиной в бане? Если бы эпизод можно было рассматривать как критику армейских порядков, то тогда связь его с целым произведением была бы понятна. Но очевидно, что автор не возмущается и не критикует, а смеется и любуется, глядя на простые души своих героев.

Кажется, можно увидеть контраст: простодушные герои в решающую минуту проявляют мужество и предпочитают смерть, оставаясь верными присяге. Но главное все же не в этом, а в том, что они одинаково просты — и когда вызывают улыбку, и когда глубокое уважение. Прав был Гоголь, говоря, что в «Капитанской дочке» показано «простое величие простых людей» [Гоголь 1952: 384]. Эти люди просты всегда, во всех обстоятельствах.

В «Капитанской дочке» видели недостаток действия, критиковали разработку характеров. На наш взгляд, однако, для Пушкина было важнее всего показать простодушие своих героев, свойство, которое он необыкновенно высоко ценил.

Он считал, что гений бывает «обыкновенно простодушным» [Пушкин-критик… 1934: 108].