К спорам о «Крейцеровой сонате» Л. Н. Толстого

Peter Ulf Mшller, Efterspil til Kreutzersonaten: Tolstoi og kpnsmoraldebatten i russisk litteratur i 1890-erne. Copenhagen, 1983, 382 p.; егоже, Postlude to the Kreutzer Sonata: Tolstoj and the debate on sexual morality in Russian literature in the 1890s. Transl. from Danish by John Kendal. Leiden – N. Y. – Kшbenhavn – Kцln, 1988. 346 p.

15 марта 1890 года Толстой записал в Дневнике: «Пропасть писем о Кр[ейцеровой] Сон[ате]. Все недоумения и вопросы»(ПСС (Юбилейное), т. 51, с. 27). За минувшее столетие их количество еще больше возросло. Датский ученый Петер Ульф Меллер попытался ответить если не на все из них, то на самые, с его точки зрения, важные. Однако его талантливой книге в нашей стране не повезло: в 1983 году, когда она вышла в Дании, ее практически не заметили. Теперь, когда она переведена на английский язык и стала достоянием широкого круга зарубежных исследователей, вероятно, пора представить нашему читателю эту оригинальную, самобытную работу. Во избежание недоразумений, неизбежных при двойном переводе, обозначим лишь круг проблем, интересовавших Меллера.

Серьезное изучение в книгохранилищах и архивах СССР всего, что связано с крамольной повестью Толстого, привело Меллера к убеждению, что «Крейцерова соната»с годами стала восприниматься и оцениваться в России как знак эпохи, символ целой системы сложившихся взглядов на мир, смысл человеческого бытия, любви, жизни и смерти. Действительно, едва первые списки «Крейцеровой сонаты»начали распространяться в России и за ее пределами, как страстное, открытое обличение Толстым пороков современного общества в сфере интимных отношений, его призыв заглушить зов пола вызвали переполох, произвели сенсацию, породили большое разнообразие откликов. О. Мандельштам, на которого ссылается Меллер в «Предисловии»к своей работе, в середине 20-х годов, в автобиографическом цикле «Шум времени»писал: «Я помню хорошо глухие годы России – девяностые годы, их медленное оползание, их болезненное беспокойство, их глубокий провинциализм – тихую заводь: последнее убежище умирающего века. За утренним чаем разговоры о Дрейфусе, имена полковников Эстергази и Пискара, туманные споры о какой-то «Крейцеровой сонате»….Девяностые годы слагаются в моем представлении из картин, разорванных, но внутренне связанных тихим убожеством и болезненной, обреченной провинциальностью умирающей жизни» ¹. А через десять с лишним лет в романе «Доктор Живаго», цитатой из которого (так неосторожно для советских цензоров 80-х годов) Меллер начал свою книгу, Б. Пастернак вложил в уста одному из своих героев, священнику Николаю Николаевичу Веденяпину, такое размышление: «Этот тройственный союз (Юра Живаго, Миша Гордон и Тоня Громеко. – В. А.) начитался «Смысла любви»и «Крейцеровой сонаты»и помешан на проповеди целомудрия.

Отрочество должно пройти через все неистовства чистоты. Но они пересаливают, у них заходит ум за разум.

Они страшные чудаки и дети. Область чувственного, которая их так волнует, они почему-то называют «пошлостью»и употребляют это выражение кстати и некстати. Очень неудачный выбор слова! «Пошлость»– это у них и голос инстинкта, и порнографическая литература, и эксплуатация женщины, и чуть ли не весь мир физического. Они краснеют и бледнеют, когда произносят это слово!

Если бы я был в Москве, – думал Николай Николаевич, – я бы не дал этому зайти так далеко. Стыд необходим,»и в некоторых границах…»

Дискуссия по так называемому половому вопросу в русской и зарубежной печати 90-х годов прошлого века не самоцель исследования Меллера. Его главная задача – показать воздействие гениальной повести Толстого на литературный процесс последнего десятилетия XIX века. В поле зрения датского слависта попадают суждения писателей, критиков, философов и простых читателей разных стран мира. И это не случайно.

Сексуальная революция, начатая в скандинавской литературе в 80-е годы XIX века (Ибсен, Бьернсон, Брандес), неожиданно получила иное направление в «Крейцеровой сонате»Толстого. После 27 лет супружеской жизни яснополянский художник поставил под сомнение, точнее, отверг нравственные основы современного брака. И русский читатель воспринял повесть Толстого как логическое продолжение литературной полемики, начавшейся с постановки «женского, или семейного вопроса»и неминуемо приведшей к обсуждению проблем пола. Писатель и проповедник, Толстой невольно вовлек в дискуссию самых разных деятелей русской культуры. С точки зрения Меллера этот спор продолжался активно вплоть до конца 20-х годов XX века.

Автор не ставит своей целью охватить все многообразие откликов на «Крейцерову сонату»Толстого, но скромно пола гает, что в начале такой огромной работы необходимо наметить основные этапы. Именно подобный подход и предопределил безусловную удачу исследования Меллера. Дискуссию, возникшую в связи с «Крейцеровой сонатой»Толстого и проблемой пола, датский славист анализирует как часть литературной жизни 90-х годов XIX века. И по этой причине каждое произведение, привлекшее его внимание, оценивается – в большей или меньшей степени – в контексте и на фоне повести Толстого. Узкая и необычайно широкая, открытая во все стороны книга Меллера, с одной стороны, ограничена изучением одной-единственной темы в литературе 90-х годов XIX века. С другой стороны, внутри круга обозначенных проблем прослеживается развитие литературного диалога по многим вопросам и на значительном отрезке времени.

1. О. Мандельштам, Собр. соч. в 3-х томах, т. 2. Проза, Мюнхен, 1971, с. 45.[↩]