К. А. Степанян. Достоевский и Сервантес: диалог в большом времени

Л. М. Баткин. Личность и страсти Жан-Жака Руссо. М.: РГГУ, 2012. 261 с.

«Я предпринимаю дело беспримерное, которое не найдет подражателя. Я хочу показать своим собратьям одного человека во всей правде его природы, и этим человеком буду я». Так начинается знаменитая «Исповедь» Руссо.

«У Жан-Жака Руссо было две жизни. Одна — великая, мужественная и мечтательная. Она — за недолгими исключениями — полна потрясений и страданий <...> Другая — счастливая и спокойная, которая всегда цвела в его сердце и воображении, но которой было не суждено, да и невозможно, осуществиться» (с. 7). Так начинается монография «Личность и страсти Жан-Жака Руссо», в которой известный историк культуры поставил себе целью показать, как эти две жизни, одна — прожитая, а другая — та, которую создало его воображение, соединились в удивительном тексте, имя которому «Исповедь».

«Моя цель — понять эпохально-переломное значение Руссо, прежде всего его «Исповеди», для становления принципиально нового, т. е. нетрадиционалистского индивида» (с. 8), — формулирует основную задачу своей книги Л. Баткин. «Об «индивидуазизме» Жан-Жака, разумеется, писали и слышали все, однако в размытом или зауженном, в отвлеченном или же всего лишь психологически-бытовом смысле. Но не как о всемирно-значимом уникальном социально-историческом и логико-культурном феномене» (там же).

Последнее и определяет жанр монографии Л. Баткина, который, вообще говоря, определению поддается достаточно трудно, ибо в этой монографии соединяются филологический, историко-культурный, философский анализ, но еще и эссеистика на грани с публицистикой, местами переходящая почти что в рецензию-рефутацию того труда, который и стал основным интеллектуальным побудителем ее написания. Но об этом — чуть позже.

Автор (или издатель) не слукавил, сказав в аннотации к книге, что предназначена она «для широкого круга читателей». Действительно, несмотря на высокий интеллектуальный накал, читается она необыкновенно увлекательно. Собственно, метод, который избрал для себя автор, можно было бы определить как комментированное чтение «Исповеди», к которому привлекаются «для поддержки» также и некоторые другие тексты Руссо («Эмиль», «Юлия, или Новая Элоиза», «Прогулки одинокого мечтателя», «Диалоги»). Впрочем, этих текстов не так уж много, и эрудиция не забивает здесь главного: интенции — если позволена здесь будет эта метафора — детективного исследователя, пытающегося понять, насколько в «Исповеди» «мы вправе довериться самооценкам автора, риторика ли это, либо и впрямь первая развернутая и правдивая формула новоевропейского личного самосознания» (с.