Из переписки Г. Благосветлова с М. Селенкиной. Вступительная заметка, комментарий и публикация М. Блинчевской

Публикуемые письма – вероятно, только часть переписки фактического редактора «Русского слова», а затем «Дела» с начинающей в ту пору вятской писательницей М. Селенкиной (до сих пор письма Г. Благосветлова к ней считались вообще утраченными – см. Евг. Петряев, Литературные находки, Волго-Вятское книжное изд-во, 1966, стр. 109). Однако и они, на наш взгляд, представляют самостоятельный интерес.

Переписка относится к тому переходному в истории освободительного движения времени, когда в условиях жесточайшей реакции в стране, последовавшей за годами революционной ситуации, прогрессивная интеллигенция, как правило разночинцы, начала поиски новых путей борьбы с бесправием народа, произволом и насилием правительства.

В письмах Г. Благосветлова, члена Центрального Комитета первой «Земли и воли» (1862 – 1863), стоявшего в центре литературной жизни своего времени, особенно интересны его высказывания о положении народа и значении его образования в условиях России конца 1860-х годов. Интересны тем более, что как раз в это время из-за тяжелой болезни и ряда других причин сам Благосветлов уже почти не выступает со статьями на страницах своего нового журнала, как это было в пору редактирования «Русского слова», и его взгляды этого периода до сих пор остаются недостаточно изученными.

Имя М. Селенкиной (Марии Егоровны Мышкиной, 1843 – 1925), за свою долгую жизнь немало написавшей и напечатавшей, до недавнего времени было предано забвению, а творчество вообще оставалось неизвестным. Между тем произведения ее публиковались под разными псевдонимами в «Женском вестнике», «Деле», «Вестнике Европы», «Северном вестнике» и т. д. «Большие и довольно редкие достоинства» одного из ее романов отмечал в письме к ней Короленко. Писательница принимала участие в общественном движении своего времени, привлекалась к дознанию по процессу 1876 года «о пропаганде в империи» (так называемый «процесс 193-х») и потом долгие годы жила под надзором полиции. Словом, была истинной дочерью своего времени, подлинной представительницей разночинного сословия.

В 1864 году она посылает свое первое произведение – повесть «Хорошая дорога» (о ней мы знаем только из дневника писательницы) – в «Современник» понимая сама, что она едва ли будет напечатана. Менее чем через год, не получив ответа из «Современника», она пишет другую повесть, «Семейное житье», и посылает ее в редакцию «Русского слова», также «нисколько не надеясь на успех». Знаменательно, что уже в этой повести у нее, как вообще у писателей-разночинцев, общественные интересы преобладают, по выражению Г. В. Плеханова, над всеми прочими.

За три года, в течение которых велась, хотя и не систематически, эта переписка, многое изменилось в жизни начинающей писательницы, В начале 1869 года она была уже автором пяти, как это видно из ее писем, повестей.

Отвечая Селенкиной, Благосветлов, увидевший в ней социально и идейно близкого журналу автора, стремится помочь ей выработать правильный, с его точки зрения, взгляд на такие насущно важные вопросы, как положение народа и пути его изменения, состояние литературы того времени, задачи ее и т. д.

Благодаря Благосветлова за науку, она, в поисках правильного ответа на вопрос «что делать?» (а как раз этого и не знало в ту пору не забывавшее уроков 1863 – 1866 годов шедшее на смену шестидесятникам поколение), пишет о необходимости иметь и позитивную программу, а не только «разрушать», как считает Благосветлов. Однако и здесь правильная позиция не опирается на достаточно глубокое знание того, что уже было сделано, что также характерно, особенно в те годы, для разобщенной, нередко не освещенной теоретической мыслью передовой разночинной интеллигенции.

Пройдет еще много времени, прежде чем лучшие люди России будут иметь, как пишет в последнем публикуемом письме М. Селенкина, «вполне определенный образ ближайшего будущего». Единственно правильную революционную теорию, которую, «примерное 40-х и до 90-х годов прошлого века, передовая мысль в России, под гнетом невиданно дикого и реакционного царизма, жадно искала», наша родина «поистине выстрадала полувековой историей неслыханных мук и жертв, невиданного революционного героизма, невероятной энергии и беззаветности исканий, обучения, испытания на практике, разочарований, проверки, сопоставления опыта Европы» ¹. В публикуемой переписке нашли отражение и понимание необходимости такой теории, и разочарования и искания на пути к ней.

Письма Г. Благосветлова печатаются по автографам, хранящимся в ЦГАЛИ (ф. 1027, он. 2, ед. хр. 3, л. 1 – 3) и в Отделе письменных источников Государственного Исторического музея (здесь они хранятся как «письма к неизвестной» – ф. 282, ед. хр. 564, л. 23 – 25). Письма М. Селенкиной печатаются по тетради с копиями их, вместе с дневником отобранной у нее при обыске в 1874 5году и в настоящее время хранящейся также вместе с ним в Центральном Государственном архиве Октябрьской революции (ф. 112, оп. 2, ед. хр. 2090, л. 92, 94 – 95, 97 – 97 об., 98 об. – 100 об.); они также публикуются впервые, за исключением двух отрывков, приведенных в статье М. Панаева «М. Е. Селенкина в 1863 – 1874 гг. (К истории демократической литературы и революционного народничества)» («Ученые записки Волгоградского государственного педагогического института», вып. 21, 1967).

За пределами публикации осталось несколько деловых записок Г. Благосветлова и М. Селенкиной. Вместе с тем в нее включена копия письма М. Селенкиной, адресованного не Благосветлову, а одному из ближайших его сотрудников но «Русскому слову» – Н. Благовещенскому, так как оно имеет прямое отношение к «сюжету» переписки, а также помогает полнее представить себе настроения прогрессивной интеллигенции русской провинции в эпоху правительственного террора после покушения Каракозова на Александра II, степень ее осведомленности о происходящем в Петербурге.

М. СЕЛЕНКИНА – Г. БЛАГОСВЕТЛОВУ

11 февраля 1866 г.

Господин Благосветлов!

В Вашем журнале много раз говорилось, это всякий правдивый рассказ выше самого лучшего из художественных произведений, основанных на фантазии; это, конечно, не значит, что все бессмыслицы, написанные по поводу того или другого явления нашей жизни, имеют право на свое появление в печати; но повесть свою я ставлю выше бессмыслицы, потому что в ней не перевраны характеры событий и действующих лиц², и прошу Вас напечатать ее в ближайшей, если можно, книжке «Р[усского] с[лова]». Плату за мой труд, если Вы напечатаете его, Вы назначите сами, – Вы лучше меня можете определить, чего он стоит. В Вашем журнале печатается так много хороших вещей, что «Семейное житье» ни в каком случае не может его скомпрометировать. Исполните мою просьбу, пожалуйста, исполните мою просьбу, если только возможно это!

Надеюсь, что Вы поспешите уведомить меня, если не вздумаете отказать мне. Вот мой адрес <…>.

М. М.

М. СЕЛЕНКИНА – Н. БЛАГОВЕЩЕНСКОМУ

13 ок[тября] 1866 г.

Очень может быть, что все мои вопросы Вы, Николай Александрович, найдете назойливыми, но, будьте добры, помогите мне понять, чего без Вас я никак не могу объяснить себе.

11 февраля 1866 г. я отправила в редакцию «Русского слова» статью «Семейное житье» при письме к г. Благосветлову, через месяц после чего получила ответ редакции. Вы писали, что если я соглашусь, чтоб Вы изменили название статьи и выпустили некоторые ее места, да останусь довольна предложенной Вами платой, то эту статью Вы напечатаете в самом непродолжительном времени. Я приняла Ваши условия с искренней благодарностью, о чем написала Вам с следующею же почтой, 13 марта³. Полтора месяца прошло; я чуть не каждый день справлялась в библиотеке⁴ о Сборнике. Наконец «Луч» был получен⁵. Прочитав заголовки его статей, я подумала, что он был набран прежде, чем Вы получили мой ответ; но потом мне пришло в голову, что мое письмо затерялось, и я решилась написать к Вам во второй раз. В моем втором письме я повторила свое согласие и объяснила, почему беспокою Вас опять; 17 апреля я отправила это письмо страховым, с полною уверенностью, что на него уж непременно получу ответ. Не и опять больше месяца прожила я без всякой возможности понять, почему это не слышно от Вас ничего. Тут я струсила, и мой личный интерес ушел на второй план…(По газетам, хоть наши газеты и не болтливы, я угадывала, что с весны в Петербурге началась какая-то особенная жизнь: у одной части народонаселения прибавилось удовольствий, у другой – хлопот, у третьей – забот и т. д. Я не знала, чего Вам прибавилось, но думала, что Вы очень заняты, – не исключение же Вы, – и почти перестала ждать Вашего ответа.)

Прочитав распоряжение министра в. д. о прекращении «Р[усского] с[лова]» ⁶, то и совсем перестала надеяться, что мне придется что-нибудь [узнать] о участи своих писем… На этом мне следовало бы успокоиться, но я не сумела. Мне все казалось, что мои письма Вы должны были получить, по крайней мере последнее… Не отвечают, – значит, у них особенно важные дела, думала я. И очень хотелось мне узнать, что с Вами… Я многих спрашивала, не слышно ли чего о издателе, редакторе и главных сотрудниках «Р [усского] с [лова]», но в Вятке никто не знал о Вас ничего. Некоторые, чтоб удовлетворить мое любопытство, хотели написать в Петербург и в Казань, но в это время «Женский вестник» напечатал свое объявление, и я отчасти утешилась…

Впрочем, довольно об этом; главная цель моего настоящего письма не одно желание узнать, что было; нет, я хочу спросить Вас, что может быть? Видите что. Ваше письмо оживило меня и создало во мне уверенность, что и я могу жить на свои деньги, и расстаться мне с этой уверенностью жаль… Вы отнеслись ко мне чисто по-человечески, и я почувствовала, что Вы вполне понимаете, как нехорошо бывает иногда людям. Мне в настоящем тоже нехорошо, ну я и обращаюсь к Вам, чтоб Вы помогли мне, если можете.

Ныне, 4 сентября, я послала в редакцию «Отечественных записок» ту статью, о которой писала Вам весной⁷; она вышла, кажется, лучше первой. И опять нахожусь в полном неведении, да, наверно, и никогда не узнаю, получена ли моя статья, и если получена, то почему не напечатана?

1. В. И. Ленин, Полн. собр. соч. т. 41, стр. 7 – 8.[↩]
2. Речь идет о повести «Семейное житье», в большой мере автобиографической. Однако, положив в основу повести подлинные факты своей биографии, писательница подчеркивает в ней типичность рассказываемой ею судьбы девушки из небогатой семьи, изуродованной домашним воспитанием, но рвущейся к разумной жизни.[↩]
3. В этом письме начинающая писательница, соглашаясь на предложенные условия, предоставляла редакции «полное право изменить название… и выбросить… все лишние – ослабляющие общее впечатление и не цензурные места» (л. 92 об.).[↩]
4. Открытая в 1859 году в Вятке библиотека для чтения бывшего преподавателя семинарии А. Красовского была центром вятских революционно настроенных разночинцев. Закрыта осенью 1866 года («Библиотекарь», 1955, N 5, стр. 37 и 42).[↩]
5. Взамен приостановленного «Русского слова» редакция журнала обещала подписчикам издать два тома литературного сборника «Луч». Вышел в конце марта лишь первый том, в котором первоначально предполагалось напечатать и повесть М. Мышкиной (Селенкиной) (л. 15); второй том был запрещен цензурой.[↩]
6. В распоряжении министра внутренних дел от 28 мая 1866 года сообщалось, что по высочайшему повелению издание журналов «Современник» и «Русское слово» прекращено «вследствие доказанного с давнего времени вредного их направления».[↩]
7. 13 марта 1866 года М. Селенкина писала Благовещенскому: «…Я хочу рассказать, как трудно ради того, чтоб не умереть с голоду, жить с богатыми самодурами, проникнутыми до мозга костей, как говорится, предрассудками и убеждениями самого странного покроя» (л. 92 об).[↩]