Из переписки А. В. Луначарского. Публикация, комментарий и вступление И. Смирнова

Полная картина деятельности А. В. Луначарского в области советской литературы может быть воссоздана лишь на основе широкого круга источников, среди которых его эпистолярное наследие занимает очень большое место. В ряде случаев переписка служит существенным свидетельством усилий, забот и тревог Луначарского, его отношения к сложным и острым вопросам литературной жизни.

Сейчас еще нельзя представить весь объем его эпистолярного наследства. Трудно сказать, сколько писем было им получено, сколько сам он написал и продиктовал.

Исследователь, обращающийся к архивным фондам, может обнаружить в переписке Луначарского материалы различного характера и разной полноты. Наиболее оптимальным вариантом является, конечно, такой, когда удается выявить всю переписку, то есть не только письма Луначарского, но и ответы на них, и наоборот. Но, к сожалению, как правило, встречаются письма одной стороны: либо письма Луначарского, ответы на которые пока еще не выявлены, а может быть, и просто не сохранились, либо письма его корреспондентов. Из последних в настоящей публикации приводятся лишь такие, содержание которых представляет историко-литературный интерес.

Как известно, в первое (восьмитомное) Собрание сочинений Луначарского (1963 – 1967) письма не включались. Они спорадически публиковались и публикуются в ряде тематических сборников его произведений, в периодической печати, в «ученых записках» научных учреждений и учебных заведений, а также в отдельных монографиях. В опубликованных библиографических указателях зарегистрировано около двухсот писем Луначарского по вопросам литературы и искусства. Но число обнародованных его писем, конечно, значительно больше, доказательством тому могут служить документы, впервые вовлекаемые в научный оборот авторами кандидатских и докторских диссертаций, в библиографических указателях они не регистрируются.

В данной публикации мы приводим небольшую часть ранее не обнародованных писем Луначарского, посвященных, как мы уже говорили, определенной теме из обширной, весьма интересной и ценной, переписки Луначарского, хранящейся в государственных и партийных архивах.

По этим письмам можно судить об активной, многообразной деятельности Луначарского, о его стараниях вовлечь интеллигенцию в строительство социалистической культуры и сплотить ее вокруг Коммунистической партии. Усилия Луначарского в разработке теории социалистического искусства прослеживаются по письмам, посвященным повседневным делам, по откликам на многочисленные просьбы издательств, писателей, художников, актеров и режиссеров, деятелей кино, наконец, просто читателей его произведений.

В эпистолярном наследии Луначарского ярко отразились его черты человека и коммуниста: высокая идейность и принципиальность, разносторонние глубокие знания в области искусства и общественных наук, доброжелательность и чуткость в общении с интеллигенцией, удивительный дар распознавать таланты и предугадывать творческие успехи деятелей просвещения и культуры.

Думаем, что трудно преувеличить значение переписки Луначарского для воссоздания творческой истории его художественных и научных произведений. И нам кажется, что предлагаемая читателям публикация еще раз подтверждает это.

 

* * *

Среди писем, адресованных Луначарскому, на наш взгляд, большой интерес представляет письмо В. Д. Бонч-Бруевича от 30 ноября 1929 года, и поэтому приводим его полностью.

«Главному редактору издательства «ЗиФ» А. В. Луначарскому, Москва.

Дорогой Анатолий Васильевич,

я представляю Вам при этом письме роман П. Розеггера «Яков Последний», в переводе В. М. Величкиной¹. Я думаю, что Вы эту книгу хорошо знаете. Наряду с книгой «Крестьянин» Поленца Л. Н. Толстой остановился на этой книге Розеггера, рекомендуя Вере Михайловне обе эти книжки для перевода. Очень примечательно, что выбор Толстого совпал с одобрением этих книг Плехановым и Владимиром Ильичей.

Г. В. Плеханов, когда узнал в Женеве, что «Якова Последнего» рекомендует Вере Михайловне Толстой для перевода, сказал ей при мне, что он прекрасно знает эту книгу и очень рад, что она берется ее переводить, так как здесь, в этом романе, очень хорошо представлена гибель мелкого крестьянского хозяйства под натиском крупного капитала, и что эта книга, наряду с «Крестьянином» Поленца, которая в это время уже появилась в свет на русском языке в переводе Веры Михайловны, является одной из лучших книг в современной немецкой беллетристике на эту тему.

Как Вы знаете, на книжку «Крестьянин» Поленца Плеханов написал очень интересную рецензию в «Заре», а к «Якову Последнему» он хотел даже дать предисловие, но, за болезнью и массой дел, так и не удосужился.

Когда Вера Михайловна познакомилась с Владимиром Ильичей в Женеве, она как раз была занята переводом Розеггера. Я помню, как Вера Михайловна подробно рассказывала Владимиру Ильичу содержание этой книги в бытность его у нас. Владимир Ильич взял у нас немецкий подлинник на несколько дней и, отдавая, сказал, что эта книга очень интересна и полезна и что она должна будет обратить на себя внимание своим внутренним содержанием.

Я эту книгу издал в издательстве «Жизнь и знание» еще в 1916 г., она, конечно, вся давным-давно разошлась. Я думаю, что в настоящее время было бы очень хорошо ее переиздать. Мне кажется, что появление ее в ЗиФе было бы очень уместно, так кал там сосредоточивается большое количество хорошей беллетристики.

Было бы очень хорошо, если бы Вы нашли возможность написать к этой книжке предисловие, для того чтобы парализовать те народнические традиции, которые звучат в предисловии Розеггера, и для того чтобы сделать из самого романа социологические выводы. Буду очень рад, если Зиф примет к изданию эту книгу. Крепко жму Вашу руку.

С коммунистическим приветом

Влад. Бонч-Бруевич»².

Письмо это примечательно прежде всего тем, что оно прибавляет к давно выявленным материалам на тему «Ленин и литература» еще один заслуживающий внимания факт. Известно, что Бонч-Бруевич был одним из первых мемуаристов, свидетельствовавших об отношении Ленина к писателям и книгам, рассказавшим о пометках Ленина на «Книжной летописи», о Ленине как читателе. Письмо к Луначарскому дополняет литературоведческую Лениниану.

Как можно судить по письму Бонч-Бруевича, Владимир Ильич живо заинтересовался романом Розеггера и быстро прочитал его. В чем причины такого внимания? По-видимому, в том, что в период, о котором пишет Бонч-Бруевич, Ленин усиленно занимался аграрным вопросом, исследовал тенденции развития сельского хозяйства Европы и России.

Романы Поленца «Крестьянин» и «Яков Последний» Розеггера вышли в русском переводе В. Величкиной в 1903 и в 1907 годах (соответственно).

Но В. И. Ленин читал эти романы не в русском переводе, а в оригиналах и, разумеется, раньше. Н. К. Крупская вспоминала: «В Мюнхене из книг, нравившихся Ильичу, помню роман Гергарда «Bei Mama» («У мамы») и «Buttnerbauer» («Крестьянин») Поленца»³. (Напомним, что мюнхенский период жизни Ленина в эмиграции начался в августе 1900 года.) То, что Ленин читал «Якова Последнего» на немецком языке, явствует из письма Бонч-Бруевича.

Совершенно очевидно, что Величкина принялась за перевод «Якова Последнего», закончив работу над «Крестьянином» Поленца. И ее беседа с Владимиром Ильичем могла происходить между 1903 и 1907 годами. Но скорее всего эта беседа состоялась во время первого знакомства Владимира Ильича с семьей Бонч-Бруевича в Женеве, которое относится к весне 1903 года. К тому времени Ленин был знаком с романом Поленца, и сообщение Величкиной о близком по теме произведении Розеггера его не могло не заинтересовать. Летом 1903 года Ленин привлекает Величкину к сотрудничеству, просит перевести все предварительные замечания Ф. Энгельса к его работе «Крестьянский вопрос во Франции и Германии»⁴.

Немногим ранее (в мае – июне 1903 года) Ленин выступает в городах Швейцарии (Берн, Женева) с лекциями по аграрному вопросу. В. Величкина в письме от 10/23 мая писала из Ланей (около Женевы) в Петербург: «Сейчас Ленин читает у нас ряд лекций по аграрному вопросу. Что он за талантливый человек!»⁵.

Так, при первой же встрече Ленин с Величкиной могли в разговоре коснуться и аграрного вопроса, и отражения его в художественной литературе.

Сейчас трудно предполагать, почему предложение Бонч-Бруевича об издании «Якова Последнего» не было реализовано. Но сохранившееся письмо донесло до нас свидетельства о внимании Ленина к роману Розеггера.

* * *

Большой интерес представляет адресованное Луначарскому письмо Ф. Гладкова (написанное между 14 и 23 февраля 1931 года). В нем речь идет об отношении советских писателей к позиции Ромена Роллана по одному из острейших политических вопросов того времени.

9 декабря 1930 года «Литературная газета» под «шапкой»»Ромен Роллану» опубликовала два письма – Федора Гладкова и Ильи Сельвинского, сопроводив их таким обращением:

«От редакции. Мы начинаем с этого номера печатание писем советских писателей писателям Запада, посылая одновременно их адресатам за границу. Советские писатели обращают свой голос через рубеж к писателям Европы и Америки и спрашивают об их позициях в связи с той подготовкой войны против СССР, которую готовит международный империализм.

Мы ждем ответа писателей Запада»⁶.

Ф. Гладков, отдавая должное позиции Р. Роллана, призывал его К еще более активному разоблачению происков империалистов:

«Ромен Роллан! Вы, один из лучших людей Франции, поднимите свой голос перед всеми лучшими людьми мира, перед трудящимися своей страны в защиту Союза Социалистических Республик. Разоблачите кровожадные и грабительские вожделения финансовых людоедов вашей страны и сладкие, смиренно – мудрые песни реформистских и пацифистских обманщиков из II Интернационала… Пусть организуются около Вас все честные и нелицемерные силы, пусть Ваши решительные и пламенные голоса грозно прозвучат по всему миру: руки прочь от СССР, все – на защиту страны социалистического созидания, страны будущего счастья человечества!» ⁷

Советский писатель призывал Ромена Роллана, который в то время уже заявил о своем искреннем сочувствии стране строящегося социализма, держаться занятой им позиции. «Мне особенно радостно, – писал Ф. Гладков, – было прочесть горячие строки Вашего письма, в котором Вы выступаете как пламенный друг нашей советской страны, как человек, исполненный гнева против мировых провокаторов, против «цивилизованных» зверей, готовых при первом удобном случае напасть на государство трудящихся, беззаветно, самоотверженно, с великим энтузиазмом созидающих тот общественный строй, о котором долгие века мечтало трудовое человечество, – социалистический строй…»⁸

Ромен Роллан, чутко относящийся к советам и критическим замечаниям советских коллег, конечно же, ответил им на страницах той же «Литературной газеты».

Следует отметить, что в этом ответе он не остановился на вопросе о защите СССР от готовящегося нападения империалистов: это объясняется, по-видимому, тем, что до этого в ряде ярких публицистических выступлений Роллан определенно и гневно провозгласил: «Руки прочь от СССР!»

В подзаголовке своего письма «Федору Гладкову и Илье Сельвинскому» Роллан поставил такие слова: «Об индивидуализме и гуманизме»⁹.

14 февраля 1931 года «Литературная газета» опубликовала ответное письмо Ромена Роллана писателям Ф. Гладкову и И. Сельвинскому¹⁰. Напомним, что Роллан не соглашался с критической оценкой Сельвинским и Гладковым его понимания «свободы личности» и «индивидуальности» в капиталистическом обществе. Роллан посчитал, что отрицание Сельвинским и Гладковым возможностей существования и использования индивидуальной свободы в буржуазном обществе ошибочно, что такой взгляд ведет к недооценке борьбы прогрессивных элементов против пороков капитализма, к недооценке союзников советского народа среди прогрессивной интеллигенции Европы. На своем примере Роллан иллюстрировал естественный переход интеллигента в ряды защитников СССР, против которого европейские империалисты усиленно готовят войну.

«Литературная газета» сопроводила его письмо статьей Луначарского «Корифеи интеллигенции» ¹¹, который, высказав замечания касательно некоторых положений письма Роллана, поддержал его основную мысль. Он отметил, что в последнее время Роллан «сделал известный решительный шаг в направлении к сближению с миросозерцанием коммунистическим»¹². Луначарский счел необходимым открыто сказать: «Не нужно строить кажущихся противоречий между нами и такими людьми, как Ромен Роллан. Не нужно их отпугивать разными семинарскими постановками вроде того, что мы отрицаем личную свободу»¹³.

При публикациях письма Ромена Роллана Ф. Гладкову и И. Сельвинскому в собраниях сочинений Р. Роллана и статьи «Корифеи интеллигенции» в собрании сочинений А, В. Луначарского авторы комментариев прошли мимо вопроса о несогласии Ф. Гладкова с критическими замечаниями Р. Роллана и поддержавшим его Луначарским. Авторы комментариев не сказали о том, что Луначарский, получив письмо Гладкова, опубликовал затем в «Литературной газете» свое письмо, вносившее известный корректив в статью «Корифеи интеллигенции». Обратимся же к письму Ф. Гладкова, адресованному Луначарскому.

«…Свои упреки мне, – писал Ф. Гладков, – Вы строите на неверной цитате Роллана одной фразы моего письма. Как видите из прилагаемой вырезки, мне и в голову не приходила «семинарская постановка» вопроса об отрицании «личной свободы», «человечности», «человечества». Нужно быть круглым идиотом или политически невежественным человеком, чтобы безапелляционно утверждать, что «на самом деле никакой индивидуальной свободы на свете нет и человечества нет, а существуют только общественные течения, носителями которых являются классы». И Вы правы в своей иронии: «это, мол, звучит очень ортодоксально, но, простите, несколько поверхностно». Я бы сказал сильнее: звучит не только не ортодоксально и поверхностно, а – глупо, пошло, карикатурно. Это – недостойно пролетарского писателя, который должен быть в достаточной степени грамотным, чтобы отвечать за свои выступления в печати. Если бы Вы, хотя бы урывками, с небрежной торопливостью занятого человека, перелистали мои книжки, Вы увидели бы, что вся художественная моя работа направлена именно к защите, к выявлению этой самой «человеческой индивидуальности», о которой Вы говорите в своей статье. Эта особенность моего творчества как раз и вызывала раздражительные и крикливые нападки «дюже ортодоксальных» критиков. Самое же письмо Р. Роллана направлено, как Вы сами видите, не по моему адресу, а преимущественно по адресу Сельвинского, который, действительно, ставит вопросы довольно вульгарно».

Дальше Ф. Гладков разъяснил свою позицию: «На самом же деле в своем письме Р. Роллану (правда, очень торопливом, неотработанном) я ставлю вопрос проще: не вдаваясь в рассуждение на тему об «индивидуализме», о «свободе личности» и т. д….Я говорил, что истинный «гуманизм», истинная «свобода личности», подлинные «общечеловеческие идеалы» стоят на знамени нашей партии, нашего единственного в мире государства, строящего социализм. Я говорил, что в эти грозные дни чаще и громче всего лицемерно кричат о «гуманизме», о «мире всего мира» предатели, жулики и мировые хищники капиталистических стран. Разве это похоже на то, что Вы мне приписываете?»

Луначарский, конечно, не мог не откликнуться на обращение Гладкова. И на страницах «Литературной газеты» вскоре было опубликовано письмо Луначарского в редакцию:

«Когда я писал мою статью «Корифеи интеллигенции», я не имел случая прочитать письма тт. Гладкова и Сельвинского к Р. Роллану И даже не знал, что это были открытые письма. Теперь, прочитав их, я убедился, что в своем возражении Р. Роллан огрубил то, что сказано в этих письмах об индивидуализме и человечестве. Но самый факт легкости, с которым Р. Роллан отчасти приписал такие крайние точки зрения нашим писателям, свидетельствует о том, как легко навязывают нам вульгарную точку зрения, якобы начисто отметающую и личность и человечество. Я рад, что тт. Гладков и Сельвинский не оказались жертвой такого упрощенного марксизма, но считаю, что тем не менее моя статья против него и против такого понимания Ролланом нашего миросозерцания – полезна» ¹⁴.

Здесь уместно будет напомнить о том, как внимательно и заинтересованно следил Луначарский за эволюцией Ромена Роллана.

Принципиально и тактично отмечал он непоследовательность ряда шагов мастера европейской культуры, систематически освещал в советской прессе художественное творчество и общественно-политическую деятельность писателя, словом, вел борьбу за Ромена Роллана.

В статьях 1925 – 1931 годов Луначарский проанализировал движение Ромена Роллана к дружественной позиции по отношению к Советской стране.

С этой точки зрения существенно важным было бы проследить на конкретном материале, как воспринимал Ромен Роллан критические замечания Луначарского, касающиеся общественно-политических позиций и деятельности великого гуманиста.

Большой интерес, на наш взгляд, представляет один эпизод из взаимоотношений писателя и критика, связанный с наиболее острым выступлением Луначарского.

Как известно, в октябре 1929 года на страницах журнала «Огонек» была опубликована статья Луначарского «Современный Дон-Кихот». Вскоре после этой публикации Луначарский в предисловии к первому изданию сочинений Р. Роллана на русском языке написал:

«Недавно в целом ряде буржуазных газет и журналов Запада была сочувственно напечатана речь Ромена Роллана по радио, касавшаяся паневропейских планов г. Бриана.

В речи было немало хороших гуманных строк, немало умных оговорок, но отсутствовало главное: осуждение этого вида паневропеизма, как слабо замаскированного милитаристического маневра, и притом откровенно направленного против СССР еще больше, чем против С. -А. С. Ш.

Опубликовывая характерные выдержки из этой речи в журнале «Огонек», я снабдил их жестким комментарием.

Я рад констатировать, что Ромен Роллан сам понял, как постарались использовать это его выступление наши общие враги.

В журнале «Europe» он опубликовал громовую статью «Разбойники мира» (La piraterie de la paix), где гневно отмежевывается от лицемерных и циничных игроков под пацифизм и собственному своему пацифизму придает яркий воинствующий характер.

Конечно, это не значит, чтобы он занял революционные позиции, но его последняя статья лишний раз доказывает его мужество и прямоту, лишний раз подтверждает, что в его лице мы имеем твердого друга.

Повторяю, я глубоко рад этому, и со мною радуются многие» ¹⁵.

Архивные материалы позволяют дополнить наши представления об этом эпизоде в жизни Ромена Роллана. Журнал «Огонек», в котором была опубликована статья Луначарского «Современный Дон-Кихот», датирован 27 октября 1929 года. А на другой день Луначарский получил такое письмо:

«Многоуважаемый Анатолий Васильевич,

посылаю Вам выписку из письма Р. Роллана, полученного мною 22 октября. Я думаю, что она будет Вам интересна, и, кроме того, я считаю своим долгом содействовать выяснению того недоразумения, которое, несомненно, было причиной некоторых обвинений против Р[оллана] в Вашей статье, напечатанной в «Огоньке».

Эту статью я перевела и сегодня посылаю Роллану, чтобы побудить его к объяснению этого недоразумения.

Большая просьба не использовать посылаемого Вам отрывка в печати, т. к. письмо его носит частный характер, и я посылаю его Вам только для Вашего личного сведения. Искренне уважающая Вас

М. Кудашева»¹⁶.

Роллан был огорчен и обеспокоен создавшейся ситуацией.

Он писал:

«…И это «Воззвание в защиту мира» находят хорошим! Я нахожу его никуда не годным. Оно абсолютно недостаточно. Я писал его в большой спешке (мне нужно было думать о других вещах…) для «Республиканского комитета радиовещания», который меня об этом настоятельно просил и который действительно «вещал его по радио» в день 15-й годовщины объявления войны. («Mond» имела наглость, не предупредив меня, опубликовать это воззвание, как будто я написал его для этой газеты.)

И действительно, это бесцветное письмо, бессодержательное и бесполезное, я вижу, с энтузиазмом воспроизведено на всех языках мира! – Несомненно! – То, что является посредственным, нравится без усилий. – А теперь это воззвание содержит большой пробел: в общем перечислении народов Европы, которым следует объединиться, СССР не обозначен. Это результат игры этих «паневропейских» ханжей, которые за своим планом объединения скрывают сомнительные проекты против России.

И в течение этих последних недель игра велась с немецкой назойливостью в отношении тайных переговоров между нашими французскими националистами и военными националистическими объединениями Германии, которые субсидируются крупными полководцами промышленности. Осмеливаются говорить о военном франко-германском альянсе с армией в 800 000 человек, куда будут входить также Польша и Бельгия… Против кого? Естественно, против России в первую очередь. – Я немедленно написал в журналы и газеты, которые опубликовали мое воззвание в разных странах, чтобы они прибавили название России в «моей» Европе; и я объявляю о наличии финансового и военного франко-немецкого заговора. <…> В заключение я говорю: «Вся пан-Европа без России – смешна; против России – преступна»¹⁷.

Приведенные документы убеждают в том, что «воззвание» Роллана было неадекватно его истинным взглядам, что оно явилось опрометчивым шагом писателя, шагом, который он бесстрашно и беспощадно осуждает. В этой решительной самокритике нельзя не видеть его благородных устремлений быть, как всегда, честным с самим собой.

Совершенно очевидно, что «жесткие комментарии», которыми Луначарский сопроводил характерные выдержки из «воззвания» Роллана, стали ему известны. И он, конечно же, понял, что Луначарский не мог остаться безразличным к таким положениям «воззвания», за которые ухватилась буржуазная пресса.

В свою очередь Луначарский из письма М. Кудашевой и статьи Роллана «Разбойники мира»¹⁸ узнал его истинные взгляды и с радостью отметил справедливый гнев писателя, отмежевывающегося от лицемерных и циничных игроков под пацифизм, переход Роллана к воинствующему пацифизму, то есть к активной и последовательной борьбе за мир. И об этом Луначарский не перестает в дальнейшем говорить во всех своих выступлениях, посвященных Ромену Роллану.

В этой связи нельзя не отметить, что к тому же времени (февраль 1931 года), когда публиковалась статья «Корифеи интеллигенции» и приведенная выше поправка к статье, относится выступление Луначарского (26 февраля) на вечере, посвященном Ромену Роллану. В газетном отчете сообщалось:

«С основным докладом о творчестве Ромена Роллана выступил А. В. Луначарский. Наметив основные вехи его развития, он показал, с какой логической последовательностью Ромен Роллан постепенно перешел от интеллигентского пацифизма к идее революции и принятию единственно правильной теории ленинизма. А. В. Луначарский подробно остановился на своих личных встречах и переписке с Ролланом и в блестящей форме дал исчерпывающую характеристику Роллана как мыслителя, художника, музыкального критика и общественного деятеля, которого поистине надо считать выразителем идей лучшей части передовой интеллигенции Европы…

В заключение собрание, на котором присутствовало около тысячи человек, решило послать Ромену Роллану приветственную телеграмму за его мужественную защиту СССР»¹⁹.

Через месяц с небольшим на страницах газеты «Вечерняя Москва» было опубликовано подробное изложение нового доклада Луначарского о Ромене Роллане, состоявшегося 7 апреля 1931 года в Институте литературы и языка Коммунистической академии²⁰. Вновь и вновь критик напоминал о том, что лучшие умы и таланты европейской интеллигенции переходят в ряды друзей коммунизма…

* * *

В 1966 году в первом выпуске альманаха «Прометей» было опубликовано письмо президента Академии наук СССР А. П. Карпинского Луначарскому от 10 октября 1929 года. В нем говорилось:

«Глубокоуважаемый Анатолий Васильевич.

Хотя и с большим опозданием, я чувствую большую потребность выразить Вам мою глубокую сердечную благодарность за Ваше приветливое письмо по поводу избрания Вас в почетные члены Пушкинского заповедника»²¹.

За какое же «приветливое письмо» академик благодарит Луначарского? О каком обществе «Пушкинского заповедника» идет речь? Есть материалы, которые помогают ответить на эти вопросы.

Дело в том, что октябрьскому письму Карпинского предшествовало апрельское письмо 1929 года. Вот оно:

«8 апреля 1929 г.

Глубокоуважаемый Анатолий Васильевич!

Считаю приятным долгом уведомить Вас, что Общество друзей Пушкинского заповедника, высоко ценя Ваше отзывчивое отношение к делам Государственного заповедника «Пушкинский утолок», выказавшееся как в содействии проведению декрета об учреждении заповедника, так и в Вашем личном посещении заповедника и в Ваших статьях о нем, избрало Вас в общем собрании 5 марта текущего года почетным членом Общества.

Председатель Общества академик

А. Карпинский»²².

Нарком в ответном письме президенту с признательностью сообщил: «Я очень благодарю Общество за избрание меня почетным членом и особенно подчеркиваю то удовольствие, которое доставило мне извещение об этом избрании, подписанное Вашим глубокоценимым мною именем»²³.

Еще одна любопытная деталь: академик Карпинский упоминает второе, по-видимому привычное в то время, название заповедника – «Пушкинский уголок». Луначарский также оперирует этим названием и адресует свой ответ: «Обществу «Пушкинский утолок». Председателю тов. Карпинскому».

За этим поэтическим названием угадывается история, непосредственно связанная с поэзией самого Пушкина. И действительно это так.

«Пушкинский уголок» как обобщенное название памятных мест пребывания Пушкина в Псковской губернии вошло в широкий обиход вероятнее всего в 1898 – 1899 годах, после посещения этих мест известным литератором и общественным деятелем В. Острогорским. Накануне 100-летней годовщины со дня рождения Пушкина литератор вместе с художником В. Максимовым посетил селения и места на Псковщине, тесно связанные с именем Пушкина. А в сентябрьском номере литературного и научно-популярного журнала «Мир божий» за тот же год опубликовал очерк «Пушкинский утолок земли». Эпиграфом к очерку стояли известные и близкие нам с детства строки:

…Вновь я посетил

Тот утолок земли, где я провел

Изгнанником два года незаметных.

 

Общественные интересы побудили автора очерка предпринять поездку по пушкинским местам. Он сам говорит об этом: «…Захотелось мне в это лето съездить в те места, где покоится прах поэта; где он так много пережил и перечувствовал, и где так ярко и пышно расцвел его гений… хотелось узнать на месте, сохраняется ли здесь память о поэте; знает ли его грамотный народ; как содержится его могила, наконец, вообще, что это за край, который собирается чествовать своего поэта, – словом, хотелось посмотреть, каков-то этот «уголок земли» в настоящее время, накануне пушкинского столетия»²⁴. Литератор рассказал о своих встречах и беседах с еще здравствовавшими современниками Пушкина, с местными знатоками тех времен, когда поэт жил, а затем неоднократно посещал этот край.

В 1899 году вышла книга, на титульном листе которой значилось: «Альбом «Пушкинский уголок». 1799. 26.V.1899. Составил В. П. Острогорский. С иллюстрациями академика живописи В. М. Максимова²⁵, лучшими портретами поэта и его автографами».

С тех пор многие годы это название мест на Псковщине, где жил и был захоронен поэт, – «Пушкинский уголок» – имело хождение в пушкиниане и общественном обиходе. Сохранялось оно известное время и после того, когда Михайловское, Тригорское и могила Пушкина были официально объявлены государственным заповедником.

В апрельском письме Карпинский с признательностью пишет о посещении Луначарским Пушкинского заповедника и о статьях, посвященных этому памятнику… Действительно, Луначарский побывал на Псковщине в начале сентября 1926 года. Затем в трех номерах вечернего выпуска «Красной газеты» (6, 7 и 8 сентября) был опубликован его очерк «На могиле Пушкина».

Луначарский подробно рассказал о своей поездке по пушкинским местам, о своих впечатлениях, высказал суждения о необходимых срочных мерах по охране и реставрации памятников пушкинской поры. Статьи приковали внимание широких кругов общественности и местных органов власти и тем способствовали выполнению ряда неотложных мер по охране и благоустройству заповедника.

«…Могила производит глубоко художественное впечатление… – писал Луначарский. – Место это торжественное. И не только потому, что вы чувствуете здесь близость дорогого сотням миллионов ушедших, живущих и имеющих родиться людей – праха. Оно, как нельзя лучше, несет на себе маленький белый памятник величайшего из русских писателей… Беспрестанно шумят открытые на холме всем ветрам зеленые великаны. Сторожат могилу. Зимою защищают от снега, весной шепчут о вечном возрождении, летом важно беседуют о загадочной значительности бытия, а осенью расточительно осыпают золотом великую гробницу»²⁶.

Восторженно писал Луначарский о пейзажах, окружающих Михайловское, о парке Тригорского.

1. В. М. Величкина (1868 – 1918) – жена В. Д. Бонч-Бруевича, большевичка, регулярно сотрудничала в большевистских газетах «Вперед» и «Пролетарий», переводила художественную литературу, а также произведения К. Маркса и Ф. Энгельса.^[↩]
2. ЦПА ИМЛ, ф. 141, оп. 1, д. 501, лл. 2 – 2об.^[↩]
3. «В. И. Ленин о литературе и искусстве», изд. 5-е, «Художественная литература», М. 1976, стр. 623. ^[↩]
4. «Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника», т. 1, Политиздат, М. 1970, стр. 457. ^[↩]
5. Там же, стр. 453.^[↩]
6. «Литературная газета», 9 декабря 1930 года. ^[↩]
7. »Литературная газета», 9 декабря 1930 года. [↩]
8. Там же.^[↩]
9. Ромен Роллан, Собр. соч. в 14-ти томах, т. 13, Гослитиздат, М. 1958, стр. 217.^[↩]
10. Там же, стр. 217 – 219.^[↩]
11. Редакция «Литературной газеты», посылая Луначарскому письмо Ромена Роллана, писала:

    «Вы нас очень обяжете, если напишете строк 200 к 11 февраля вечером.

    Письмо Роллана никак нельзя пустить без предисловия. Напечатать мы его должны в следующем номере. Кроме Вас, никто этого предисловия написать не сможет. Поэтому на Вас все надежды» (ЦПА ИМЛ, ф. 142, оп. 1, д. 443, л. 137).[↩]

12. А. В. Луначарский, Собр. соч. в 8-ми томах, т. 6, «Художественная литература», М. 1965, стр. 125.^[↩]
13. Там же, стр. 130.^[↩]
14. »Литературная газета», 24 февраля 1931 года. [↩]
15. Р. Роллан, Собр. соч., т. 1, «Время», Л. 1930, стр. 17.[↩]
16. ЦПА ИМЛ, ф. 142, оп. 1, д. 536, л. 25 (М. Кудашева – жена Р. Роллана).^[↩]
17. ЦПА ИМЛ, ф. 1422, оп. 1, д. 536, л. 26.^[↩]
18. На русском языке эта статья впервые была опубликована под названием «Разбойничий мир» в газете «Известия» от 1 декабря 1929 года.^[↩]
19. «Литературная газета», 4 марта 1931 года.^[↩]
20. «Вечерняя Москва», 8 апреля 1931 года.^[↩]
21. «Прометей», т. 1, «Молодая гвардия», М. 1966, стр. 287.^[↩]
22. ЦПА ИМЛ, ф. 142, оп. 1, д. 510, л. 29.^[↩]
23. ЦПА ИМЛ, ф. 142, оп. 1, д. 510, л. 30.^[↩]
24. «Мир божий», СПб. 1098, сентябрь, стр. 201. ^[↩]
25. В качестве иллюстраций были использованы как зарисовки, так и фотоснимки, сделанные В. Максимовым.^[↩]
26. «Красная газета. Вечерний выпуск», 6 сентября 1926 года. ^[↩]