Истоки литературной тенденции

Недавно на русском языке вышла книга Т. Шибутани – видного представителя буржуазной социальной психологии. Он сам именует себя последователем прагматизма и бихевиоризма. Основная его формула сводится к следующему; «Каждый человек играет какую-то роль; и роль, а не индивид, является единицей, подлежащей изучению». Как ни парадоксально, но совсем недалеко от этого взгляда ушли некоторые наши теоретики романа. Сошлюсь для примера на трехтомную «Теорию литературы»:

«В общем и целом можно сказать, что для романа, созданного Толстым и Достоевским, определяющим являлось освоение «диалектики души», если понимать эту категорию широко, как систему многообразных, но обладающих известным единством форм художественного отражения мира. Между тем в романе социалистического реализма доминантной является, если можно так выразиться, «диалектика действия», «диалектика деяния». Это, конечно, вовсе не значит, что освоение духовной жизни людей отходит на второй план. Но именно практическое деяние становится своего рода главным эстетическим критерием, решающей мерой человека и вместе с тем основой художественной структуры романа».

Будучи практическим, действенным, социалистический гуманизм и впрямь неотрывен от познания человека в его деятельности. Но это вовсе не дает оснований для того, чтобы подобным образом фетишизировать роль человека, даже если называть ее «диалектикой деяния» – громко, но бессодержательно. В этой формуле из поля зрения выпадают различия в цели и средствах сходной деятельности принципиально разных по своему нравственному складу героев. Интерес к глубоким движениям человеческой души нуждается не только – а подчас и не столько – в «проверке деянием», но прежде всего в умении писателя ощущать многообразные общественные связи человека, вскрывать сложную взаимозависимость между человеком и обществом, между психологической и социальной обусловленностью.

Сегодняшнее развитие романа – и в очень большой мере романа прибалтийских республик – отвергает нехитрую схему «душа или деяние» для определения сущности современного эпического повествования.

Когда-то с легкой руки Константина Симонова говорили о романе события и романе судьбы. Я бы выделил еще один тип – назову его условно романом драматизма будней. Такой роман раскрывает жизнь в ее многообразии и бесконечных противоречиях, ибо только через противоречия движется жизнь.

«Адамово яблоко» М. Слуцкиса, действие которого ограничено одним обыкновенным днем, – нагляднейший пример такого романа, когда ничего из ряда вон выходящего не происходит, когда перед нами благополучная по всем представлениям семья, но это действие насыщено внутренним драматизмом повседневного бытия. Этот мощно развивающийся сейчас тип романа не только окончательно разламывает схему «душа или деяние», но и показывает несостоятельность столь же схематичного разделения героев лишь на положительных или отрицательных. То, что легко разделить умозрительно, оказывается очень сложным в реальной жизни по своим мотивам, следствиям, восприятию.

Среди противоречий, которые создают драматизм будней, я назову три «сюжетообразующих» противоречия. Первое из них – противоречие между кажущимся и истинным, между догмами и реальной жизнью, между так называемыми приличиями и подлинными запросами личности, между мещанскими и гуманистическими ценностями. Это противоречие очень хорошо видно в романах «Адамово яблоко» М. Слуцкиса, «Монумент» Э. Ветемаа, «Дом ведьмы будет отремонтирован» Д. Зигмонте.

Второе противоречие – это противоречие памяти, когда показывается, кем человек хотел стать, кем он мог стать и кем он стал на самом деле. Такие противоречия памяти, которая судит человека и преследует человека, когда он вспоминает то, что следовало бы забыть, или старается забыть то, о чем следовало бы помнить, послужили источником конфликтов в романе И. Индране «Каска с каштанами», где все сюжетные узлы связаны с тем, что было с людьми в трагические 1944-1945 годы, с памятью о том, кто убивал, кого убивали и какие отзвуки прошлых драм не затухают в сегодняшней жизни.

Анализ, то и дело привлекающий прошлые общественные обстоятельства бытия людей для генезиса их нынешних отношений, является несомненным завоеванием историзма в гуманистическом исследовании человеческих связей. Он позволяет проверить, насколько сохраняется и насколько изменяется личность под воздействием условий бытия, как сложно взаимодействуют порой причины и следствия.

Наконец, третья группа – это противоречия совести: между сущим и должным, между гуманистическим идеалом и силой наваливающихся обстоятельств, между гуманистическим идеалом и представлениями человека о самом себе.

Сегодня во многих философских работах справедливо утверждается: этика – это наука о том, что должно быть в соответствии с моральным сознанием общества, а не о том, что есть; в этом осознании противоречия между сущим и должным заключается основа совершенствования и личности и общества. Очень точно обнаруживаемые противоречия между сущим и должным являются основой многих произведений последнего времени. Как наиболее характерный я могу назвать роман молодого латышского писателя А. Бэла «Следователь». Роман построен очень интересно: в жанре современного детектива идет расследование причин прошлых поступков, но следователь необычный – это совесть человека, который пристрастно допрашивает сам себя, заново, шаг за шагом оценивая свою жизнь, свои воззрения. «Я хочу понять, – говорит герой романа, скульптор Юрис Ригер, – что за силы заставили меня сомневаться, что за силы заставляют меня верить». В этом перекрестии – совесть – следователь – сходятся «детектив» и «исповедь», рождая самобытную интонацию романа в рамках общих тенденций современной прозы и создавая основу для интеллектуально острого столкновения двух умов: одного, который хочет увернуться от нелегких ответов, и второго, который все-таки заставляет дать эти ответы, докопаться до глубинной сути.

Названные мною противоречия являются основными для романа драматизма будней, который показывает, насколько сложна, насыщенна, диалектически противоречива наша повседневная жизнь.

В романе З. Скуиня «Серебристые облака» есть такое рассуждение: «Я не особенно верю в героев. Я верю в героизм. В героизм человечных людей, подчас даже минутный. А потом – как решить, какой герой великий, а какой поменьше». В этом рассуждении – гуманистическая суть романов драматизма будней.