Социальная зоркость таланта

Каждый из нас, участников нынешнего обсуждения, – я имею в виду москвичей, – по-своему разделил одно общее заблуждение. Говоря «современный роман Прибалтики», мы, по-видимому, не всегда помнили, что знаем роман не сегодняшний, а двух-пятилетней, а то и больше, давности. Ничего не поделаешь: издательская практика сложилась, к сожалению, так, что временная дистанция между появлением книги на родном языке и ее русским переводом упорно не сокращается. Это не могло не сказаться и на наших представлениях о романе Эстонии, Латвии, Литвы, не могло не обеднить наши суждения о текущих процессах в развитии жанра. Ведь ни одно заметное произведение, ставшее событием, не проходит бесследно для литературы в целом, и как бы ни была широка и объемна созданная прежде Картина, оно накладывает на нее новые мазки, иной раз существенно меняя привычные контуры, устоявшиеся пропорции.

Выступления наших коллег из Эстонии, Латвии, Литвы примечательны в этом отношении не просто тем, что они обогатили нас знанием новых, последних фактов. Они помогли нам более трезво и критично отнестись к своим выводам, соотнести свои прежние представления о романе Прибалтики с его сегодняшним состоянием.

Вот почему я отнюдь не считаю непогрешимыми также свои суждения, высказанные во вступительном слове, и далек от мысли непременно защищать их. Это касается и термина «лирическая проза», на приблизительность которого в применении к литовскому роману внутреннего монолога указала Е. Букелене, и «намека» на «кризисные явления» в латышском романе, который не поддержал Х. Хирш. Действительно, в первом случае правомерно было бы более четко разграничить понятия лиризма и субъективности, во втором – вести речь о накоплении нового качества, которое в латышском романе, однако, происходит медленнее, чем в литовском или эстонском. Такая неравномерность поисков, неодновременность обретений вряд ли должна смущать нас. Выравнивание разнонациональных литератур, сближение уровней их развития, хоть и объявляются подчас осуществленными, остаются скорее будущей перспективой, чем действительным достоянием современного процесса, – движение к цели здесь нельзя смешивать с ее достижением.

И все же при необычайном многообразии творческих поисков эстонских, латышских, литовских романистов, разнохарактерности их завоеваний и издержек, пестроте стилевой «топографии» их произведений, их национальном своеобразии мы согласно отмечаем единство пути, которым идет сегодня роман Эстонии, Латвии и Литвы, несомненную общность его ведущих, направляющих тенденций. А. Бучис, рассмотревший литовский роман в его историческом движении, убедительно показал, что эти общие тенденции состоят в «бурном раскрепощении романа как жанра».

Процесс этот имеет множество граней. Он закономерно включает в себя и расширение национально-стилевого многообразия романа, выявление не раскрывшихся ранее аналитических возможностей жанра, рождение новых повествовательных форм, которые «сосуществуют» по законам взаимного притяжения и отталкивания как в границах каждой литературы в отдельности, так и в масштабе всесоюзного художественного опыта. Динамизм, интенсивность происходящего процесса, его широта и внутренняя противоречивость, неизбежно сопутствующая ломке одних норм и становлению других, вынуждают нас к большей осторожности в прогнозах, предостерегают от излишней категоричности обобщений. И прежде всего – от избирательного предпочтения одних направлений творческого поиска другим.

Видимо, мы не всегда умеем устоять перед соблазном такой избирательности.