Исследование о петрашевцах

Т. Усакина, Петрашевцы и литературно-общественное движение сороковых годов XIX века. Изд. Саратовского университета, 1965, 160 стр.

Книга Т. Усакиной, талантливого литературоведа, ушедшего из жизни в самом начале творческого пути, является итогом серьезного изучения общественно-литературных исканий 40-х годов. Впервые после работ В. Семевского и П. Сакулина движение петрашевцев рассматривается как литературно-общественное направление, оказавшее глубокое и разностороннее влияние на литературный процесс середины века.

Книга состоит из пяти самостоятельных глав. Последовательно, в органическом синтезе анализирует Т. Усакина социальные, философские и литературно-теоретические воззрения петрашевцев, Белинского, Герцена, Салтыкова-Щедрина, Чернышевского. Отличное знание материала, умение видеть истоки явления и его историческую перспективу обусловили цельность и оригинальность авторской концепции. В работе пересматривается ряд традиционных точек зрения и намечаются новые аспекты изучения многих историко-литературных проблем (петрашевцы и натуральная школа, петрашевцы и Л. Толстой, Белинский и Герцен в 40-е годы, Герцен и Салтыков-Щедрин, Валериан Майков и Чернышевский и т. д.).

В числе писателей, нравственно-философские искания которых были близки к исканиям петрашевцев, Т. Усакина называет Л. Толстого. Вопрос этот, в свое время поставленный Б. Эйхенбаумом¹, чрезвычайно важен для уяснения проблематики всего творчества писателя. Исследование темы развертывается в книге в нескольких направлениях: с одной стороны, по пути поисков фактического материала, свидетельствующего о знакомстве Толстого с передовыми теориями, которыми жила тогда вся мыслящая Россия, с другой – по пути анализа нравственно-философских исканий Толстого и петрашевцев. На материале дневника и философских набросков молодого Толстого Т. Усакина показывает, что его поиски нравственно-идеальных начал, рассуждения писателя о природе человека, о философии как науке жизни находятся в русле размышлений петрашевцев. Одновременно автор книги сопоставляет литературно-теоретические принципы Толстого и петрашевцев. Метод самоанализа, возведенный писателем в важнейший эстетический принцип, является способом выявления истинных побуждений человеческой натуры, скрытых ложной общественной моралью. И это тесно соприкасается со стремлением петрашевцев искать в мыслях, поступках человека, в движении его души «прекрасные побуждения природы, не согласующиеся с действительностью и искусственностью общественных отношений». Призыв А. Беклемишева «анализировать человека», убеждение М. Петрашевского в том, что «любимым миром для воображения поэта должен стать внутренний мир человека», были связаны с их философией построения свободной личности. Так психологический анализ у Толстого и призыв петрашевцев «подвергнуть анализу все» соприкасались в своих истоках. Поскольку раскрытие подлинной сущности человека утверждается в качестве главной задачи психологического анализа, выяснение этой общности чрезвычайно важно. Под этим углом зрения рассматривается Т. Усакиной оценка Чернышевским метода психологического анализа вообще и толстовской «диалектики души» в частности.

Представляется, однако, что при сравнении нравственно-философских воззрений петрашевцев и Толстого следует учитывать результаты исканий просветительской мысли, воспринятые в определенной идейно-исторической традиции не только петрашевцами, но и Толстым.

Большое место уделено в работе сравнительному анализу литературно-теоретических взглядов петрашевцев и программы писателей натуральной школы. Автор убедительно показывает несостоятельность попыток прямого сближения их позиций. И тем и другим были свойственны демократические тенденции, гуманистический пафос, реализм в изображении действительности. Однако метафизическая ограниченность петрашевцев в решении вопроса об историческом и духовном прогрессе во многом обусловила их представление о задачах литературы и искусства и явилась причиной серьезных расхождений с программой Белинского. Так, отношение к национальному (общественному) как источнику, мешающему «развитию всего хорошего, что заложено в человеческой природе», и противопоставление ему общечеловеческого (естественного, природного) определило одностороннюю трактовку петрашевцами творчества Гоголя и Кольцова как выразителей общечеловеческого. Этим объясняется и требование петрашевцев дополнить критическое изображение действительности утверждением положительного идеала, с которым они связывали мысль о «богоподобном человеке» – носителе только общечеловеческого. Пренебрежительному отношению петрашевцев к народности Белинский противопоставил социально-историческое понимание человека, оценив творчество Гоголя и Кольцова с точки зрения диалектического единства национального и общечеловеческого. Отстаивая критическое направление как основное на данном историческом этапе, Белинский раскрыл природу комического как сложного единства «жизненности» и «идеальности».

В свете дальнейшего развития реалистического метода рассматривается автором книги вопрос о соотношении художественной и научной форм познания действительности. Сближение этих форм обусловило природу психологического анализа, за который ратовали петрашевцы. Их требование «беспристрастного», «бестрепетного» анализа человеческой жизни противостояло концепции «поэтического анализа» общественной жизни, отстаиваемой Белинским. С этим же было связано и определение задач беллетристики. Петрашевцы оправдывали обилие «логических приемов» и «элементов дидактики» в беллетристическом произведении, Белинский же сближал беллетристику с настоящим искусством и ставил вопрос о «поэтической» переработке науки.

Вопрос о воздействии Герцена на петрашевцев Т. Усакина рассматривает не только в историко-философском плане, как это было принято до сих пор, но и в литературном. Апология Герценом природы, его вера в силу и действенность знания, потенциальную доброту и гуманность человека, столь близкие воззрениям петрашевцев, определили философскую проблематику «Записок одного молодого человека», защищавших свободу «живей индивидуальности» от каких бы то «и было теоретических построений, реабилитировавших чувственную личность. В одни и те же годы Герцен в повести «Доктор Крупов» разоблачал гоббсовскую теорию потенциального безумия, а петрашевцы выступили против мальтузианской философии. Герцен отстаивал мысль о нравственном богатстве человека в его естественном состоянии, обличал «безумие» гражданских отношений в обществе, основанном на несправедливости. Понимая социализм как «стремление к гармонии, заложенное в самой природе человека», петрашевцы также разоблачали в это время ложность мальтузианского «противоречия между требованиями разума и влечениями инстинкта». Позиции Герцена и петрашевцев Т. Усакина сопоставляет с социально-философскими взглядами Белинского, что не только способствует выяснению генезиса идеологии петрашевцев (в частности, роль философии Фейербаха в ее интерпретации Герценом), но помогает понять причины «некоторых расхождений или тенденций к ним» во взглядах Белинского и Герцена, обнаружившихся в 40-е годы.

Литературным исканиям петрашевцев, видевших основную задачу «настоящей» беллетристики в пропаганде научных знаний, отвечала и философичность прозы Герцена, обусловившая ее поэтику, и именно Валериану Майкову принадлежат слова: «Беллетрист в истинном смысле слова, протей между беллетристами, у нас один: это – автор романа «Кто виноват?».

Чрезвычайно современны те страницы работы Т. Усакиной, где речь идет о литературно-критических принципах петрашевцев с их требованиями постичь задачи новой эпохи, крупно и самостоятельно осмыслить мир, быть во всеоружии последнего слова науки. Способность проникнуть в образную стихию художника и умение передать причины и суть его нравственных исканий, чтобы помочь читателю познать самого себя, по мнению петрашевцев, – решающее начало какой бы то ни было критической деятельности.

Проблемность, широта охвата материала, самостоятельная интерпретация сложнейших вопросов истории и теории литературы делают книгу Т. Усакиной значительным событием в изучении вклада петрашевцев в русское литературно-художественное сознание. Следует пожелать, чтобы отдельным изданием вышли в свет также и другие работы безвременно скончавшегося молодого ученого.

Г. ГАЛАГАН

г. Ленинград

1. Б. М. Эйхенбаум, 90-тоииое собрание сочинений Л. Н. Толстого, «Русская литература», 1959, N4.[↩]