Испытание правдой

Жуков, Георгий Константинович!.. Спаситель Москвы. Спаситель Ленинграда. Спаситель Отечества! Стратег. Полководец. Победитель.

За неделю до конца войны, без перерыва три дня подряд, гнал на Зееловские высоты полк за полком, дивизию за дивизией, армию за армией… Бросал дивизии и полки в огонь, как солому. Через три дня наконец понял, что Зееловские высоты «в лоб» не взять. Понял, положив за три дня двести? сто тысяч? Сколько в час? Сколько в минуту?

А впереди еще штурм Берлина, и позади тоже много побед.

Один только факт, а какой выразительный, как он рельефно рисует образ победителя, стратега. Неужели подпрыгивающий над седлом поджарый маршал на тонконогой лошадке полнее и выразительнее представляет образ полководца «сталинского типа», как честно раньше писали в энциклопедии?

Блистательный критик Наталья Иванова, именно в нынешние времена, времена невольных блужданий и хорошо рассчитанного блуда, предпочитающая ясные, содержательные формулировки, пишет: «…правда, будучи этикой и поэтикой военной прозы, пробивала себе путь по крупицам через цензурные запреты». Смысл основополагающего тезиса: правда -этика военной прозы – вызывает полную солидарность, он ясен, несмотря на несколько двусмысленный «путь по крупицам».

Согласимся с тем, что у правды могут быть разные уровни, ступени, разные могут быть «крупицы» правды, но качественно они могут быть только правдой и ничем больше. Отступление от правды в военной прозе неэтично, отступление от правды в военной прозе (и скульптуре) ведет к невосполнимым потерям.

Война в плоти своей невероятно образна. Образ жизни. Образ выживания. И театр военных действий – это тот единственный театр, где «взамен турусов и колес» не читки требуют с актера, а полной гибели всерьез. Все события и подробности войны многозначны (и уже одним этим тяготеют к образности), поскольку включены в коллизию «жизнь и смерть». Подвирать ли кому-то в угоду или небрежничать, быть неряшливым в обращении с правдой, когда речь идет о жизни и смерти, конечно, некрасиво…

Передо мной строго секретная ранее записка прокурора Ленинграда на имя секретаря горкома о случаях людоедства в блокадном городе. Записка от 21 февраля 1942 года. Это пик отчаяния, время предельного истязания голодом, время голодного безумия… Две странички.