И снова о деле Сухово-Кобылина

1

Через пять дней после смерти А. В. Сухово-Кобылина критик и драматург Юрий Беляев, не раз приезжавший в 90-е годы в Кобылинку, родовое имение автора трилогии «Картины прошедшего», осторожно писал в «Новом времени»:

«Вокруг его тревожно шептались, боясь чем-нибудь растревожить старые раны.

Но в кабинете над кроватью висела бледная пастель французской работы в золоченой раме.

Хорошенькая женщина в светло-русых локонах и с цветком в руке глядела оттуда задумчиво и улыбалась загадочно-грустно.

– Вот это – она! – просто сказал однажды А. В., потом отвернулся и стал говорить о чем-то другом.

Теперь во всех некрологах я читаю смутные и сбивчивые упоминания об этой француженке с цветком в руках.

Таинственный роман всех привлекает своей загадочностью.

Но все видимо боятся насказать лишнего, оскорбительного и выдуманного в то время, когда там в Болье только что совершился грустный обряд отпевания» ¹.

«Хорошенькая женщина в светло-русых локонах и с цветком в руке» – это Луиза Симон-Деманш. Гражданская жена Сухово-Кобылина, убитая в Москве в ноябре 1850 года. В убийстве обвинялись слуга Деманш и подозревался Сухово-Кобылин.

Дело дважды прокатывали по всем судебным инстанциям государства Российского – от Надворного суда до Министерства юстиции и Правительствующего Сената. Решения высших органов правосудия утверждались двумя императорами. Но окончательный приговор, вынесенный после семилетней судебной одиссеи, не снял ни одного вопроса, не дал ни одного ответа. Суд оправдал и Сухово-Кобылина, и крепостных. Тайна осталась тайной: так кто же убил Луизу Симон-Деманш?

Если нет разгадки, то неминуемо множатся догадки, домыслы, слухи. Не забудем: в 50-е годы судопроизводство было негласным и печать ни словом не обмолвилась о переполошившем всю Москву убийстве, о движении дела по инстанциям. Даже последний судебный приговор и тот художественно переписывается современниками. Известный историк Б. Чичерин, например, уверял, что повинившихся крепостных «сослали в Сибирь» ².

15 сентября 1900 года, в день театрального рождения «Смерти Тарелкина» – ее премьеры под защитным флагом «Расплюевские веселые дни» в театре А. С. Суворина, – петербургская газета «Россия» была нарасхват. Все читали очерк Власа Дорошевича «Дело об убийстве Симон-Диманш» ³.

Дорошевич первым извлек «на свет божий эту историю, дремавшую в архивах старого сената», призвал русское общество выразить свои симпатии не только автору превосходной трилогии, но и «невинно страдавшему человеку». По его убеждению, крепостные тоже не были виновны в смерти Деманш. Фельетонист, возможно, беседовал с драматургом, когда тот в сентябре 1900 года приехал в Петербург на репетиции «Смерти Тарелкина» в Суворинском театре, но никаких документальных материалов у него не было.

Важнейшие материалы старого загадочного судебного дела увидели свет через семь лет после смерти писателя. Они были опубликованы в серьезном исследовании А. Голомбиевского «Драма в жизни писателя» ⁴. Это исследование дополнил большой очерк «Еще о драме в жизни писателя» А. Рембелинского⁵ – помещика, ближайшего соседа Сухово-Кобылина по Чернскому уезду Тульской губернии, актера- любителя, сыгравшего Кречинского на тульской сцене. Оба безоговорочно оправдывали Сухово-Кобылина, явно склоняясь к версии о виновности крепостных. Однако от решительного суждения оба воздержались⁶.

Тогда же Голомбиевского и Рембелинского оспорил литератор Павел Россиев. Никаких новых фактов он не привел, но ссылался на категорическое мнение неизвестной родственницы драматурга: «А мы, опираясь на свидетельство родственного А. В. Сухово-Кобылину и по сейчас здравствующего лица, верим, что наш известный писатель, действительно, был убийцей француженки Симон» ⁷.

На страницах «Русского архива» ему аргументированно возражали Н. Любавин и А. Рембелинский⁸.

Но в 20-е годы крепостных именуют жертвами царского суда, а дворянина Сухово- Кобылина – убийцей своей гражданской жены. Книга Леонида Гроссмана, вышедшая дважды – в 1927 и 1928 годах, так и называлась: «Преступление Сухово-Кобылина».

Через несколько лет энергичным оппонентом автора «Преступления Сухово-Кобылина» выступил его однофамилец – Виктор Гроссман. В книге «Дело Сухово-Кобылина» он парировал все обвинения против драматурга и доказывал, что убийцами Луизы Симон-Деманш были ее слуги. По просьбе В. Гроссмана профессор Н. Попов провел судебно-медицинскую экспертизу дела, результаты которой были опубликованы в приложении к монографии.

Вскоре автора книги о самодержавном судебном произволе арестовали, и его имя исчезло из научной литературы.

Интереснейшей литературной дуэлью двух Гроссманов, по сути, завершилось научное изучение семилетней судебной истории Сухово-Кобылина. Большинство позднейших биографов повторяют версию и аргументацию Виктора Гроссмана, забывая по советской традиции хотя бы упомянуть своего предшественника.

Но не все исследователи готовы закрыть старое московское дело. По мнению Н. Волковой, «вопрос, был или не был Сухово-Кобылин непосредственно виновником убийства, или знал о нем, и сейчас окончательно не решен…» ⁹.

Действительно, точку ставить рано: слишком много загадочного в движении дела по инстанциям, слишком велика амплитуда между вынесенными приговорами: от двадцатилетней каторги до полного оправдания всех крепостных.

Прежде чем разобраться в судебной хронике, начавшейся в ноябре 50-го года, познакомимся с героями судебной драмы.

2

«В одном из парижских ресторанов сидел молодой человек, богатый русский помещик А. В. Сухово-Кобылин и допивал, быть может, не первую бутылку шампанского…

Вблизи сидели две француженки: старуха и молодая, удивительной красоты, по-видимому, родственницы.

Молодому скучающему помещику пришла в голову мысль завязать знакомство.

Он подошел с бокалом к их столу, представился и после тысячи извинений предложил тост:

– Позвольте мне, чужестранцу, в вашем лице предложить тост за французских женщин!

В то «отжитое время»»русские бояре» имели репутацию.

Тост был принят благосклонно, француженки выразили желание чокнуться, было спрошено вино. Сухово-Кобылин присел к их столу и завязался разговор» ¹⁰.

Так, или почти так (Дорошевич, не в пример Гиляровскому, умел попридерживать художественную фантазию; да и нет иных версий знакомства), встретились в Париже в 1841 году двадцатичетырехлетний Александр Васильевич Сухово-Кобылин и двадцатидвухлетняя Луиза Симон-Де-манш.

Он – из старинной дворянской семьи, ведущей свою родословную с XIV века, от Андрея Ивановича Кобылы, который еще при Иване Калите приехал в Москву из Пруссии и стал видным боярином при княжеском дворе¹¹ (от него исчисляла свою историю и династия Романовых). Выученик Московского, Гейдельбергского и Берлинского университетов, слушавший лучших профессоров России и Германии. Ярый поклонник и большой знаток Гегеля.

Она – бедная и тихая парижская модистка, швея.

Сухово-Кобылин, уговаривая девушку приехать к нему в Россию, честно предупреждает, что не сможет на ней жениться, но обещает о ней заботиться, помочь собрать капитал. Луиза соглашается и 6 октября 1842 года приезжает в Москву. В 1844 году она, официально записанная как «московская купчиха», – хозяйка магазина, где продают шампанское и водку заводов Сухово- Кобылина.

Двусмысленное положение приводило Деманш в отчаяние, которое она могла вымещать только на прислуге – крепостных Сухово-Кобылина.

Когда лекарский осмотр подтвердил, что горничная Настасья Никифорова, подавшая в январе 50-го года жалобу московскому военному генерал-губернатору А. Закревскому, была основательно избита, Луизе пришлось дать подписку, что она «на будущее время с находящимися у нее в услужении людьми будет обращаться, как следует», а за побои заплатить Никифоровой десять рублей серебром¹².

Лишь три месяца вытерпела лихой нрав парижанки горничная Василиса Пастухова, сестра повара Егорова. Василиса сбежала «от нее по строптивому и злому ее характеру. Злоба происходила от того, что она по-русски говорила невразумительно и разговора ее она не понимала, не могла ей потрафить в исполнении приказаний, за что она, выходя из себя, бивала ее». Горничная убежала в дом матери Сухово-Кобылина, а та отправила ее в деревню Бегал и выдала замуж «за мужика» ¹³.

3

В ночь на 8 ноября 50-го года исчезла из своей квартиры Луиза Симон-Деманш. Когда Сухово-Кобылин в 9-м часу утра пришел в дом графа Гудовича, где жила Луиза, горничная сказала ему, что барыня ушла из квартиры в 10 часов вечера и больше не возвращалась.

«Первое беспокойство» ¹⁴– будет записано в показаниях Сухово-Кобылина. Деманш никогда и никуда не уезжала, не предупредив его. Беспокойство сменяется тревогой, когда он узнает, что и днем Луизы нет дома. Два дня Сухово-Кобылин мечется по городу, посылает нарочных к знакомым своей возлюбленной, просит московского обер-полицеймейстера Лужина начать официальные поиски Симон-Деманш.

9 ноября, уже к вечеру, в двух с половиной верстах за Пресненской заставой, близ вала, окружающего Ваганьково кладбище, по дороге к Ходынскому шоссе, было найдено в сугробе окоченевшее «мертвое тело женщины неизвестного звания» ¹⁵, как доложил обер- полицеймейстеру пристав Пресненской части Ильинский. Вызванные на следующий день для опознания кучеры Галактион Козьмин и Игнат Макаров «объявили, что тело это иностранки Луизы Ивановой Симон-Деманш, живущей в Тверской части, в доме графа Гудовича» ¹⁶.

Московские власти, переполошенные убийством в самом центре первопрестольной, рядом с домом самого генерал-губернатора, действуют по видимости споро и ретиво. Для успокоения жителей и для собственного престижа им важно поскорее отыскать убийцу или убийц.

Уже 10 ноября обер-полицеймейстер Лужин создает первую следственную комиссию: председатель – пристав городской гражданской части Хотимский, член комиссии – следственных дел стряпчий Троицкий. В тот же день полицейские обыскивают квартиру Деманш. Арестовывают Егорова, Козьмина, Кащкину, Алексееву. На всякий случай забирают и камердинера Сухово- Кобылина- Макара Лукьянова.

12 ноября – первый обыск во флигеле Сухово-Кобылина на Сенной площади. 16 ноября – повторный обыск во флигеле. Сухово-Кобылина вызывают в следственную комиссию. Первый допрос. Первое обвинение. И – первый арест.

Генерал-губернатор граф Арсений Андреевич Закревский 18 ноября «по важности обстоятельств» снаряжает Особую следственную комиссию под председательством чиновника особых поручений коллежского советника Шлыкова и предписывает «употребить самые строгие меры к открытию виновных в преступлении и по окончании действия комиссии произведенное следствие представить к нему» ¹⁷.

Следователи проверяют две версии:

1. Деманш убили ее слуги в отместку за жестокое обращение;
2. в убийстве подозревается Сухово-Кобылин.

Особо усердно ищут улики против отставного титулярного советника.

По свидетельству Евгения Михайловича Феоктистова (в ту пору – учителя племянников Сухово-Кобылина, либерального журналиста, впоследствии – начальника Главного управления по делам печати, ярого гонителя «Смерти Тарелкина»), уже в самом начале следствия стряпчий «Троицкий запросил 30 000 руб., чтобы снять с Кобылина всякую тень подозрения» ¹⁸. 30 тысяч – как раз эту сумму выторговывает в «Деле» Варравин у Муромского: плата за откуп от вздорных обвинений.

Так что же следователям удалось добыть против Сухово-Кобылина?

Записку, в которой помещик угрожает любовнице кастильским кинжалом. И кинжал отыскали, да не один, а два. Во флигеле на Сенной обнаружены кровавые пятна.

Но:

1. грозная записка Сухово-Кобылина к Луизе на поверку оказалась шутливо-иронической;
2. два кастильских кинжала, так разгорячивших фантазию следователей и обывателей, – заманчивая, но, увы, никчемная находка: убивали Деманш не кинжалами, а утюгом;
3. «потоки и обрызки кровавые», найденные в сенях и на ступеньках черной лестницы во флигеле, и впрямь доказывали резню: там повара резали птицу для барского стола.

 

4

В первые дни крепостные твердят заученное: барыня ушла в 10 часов вечера 7 ноября, больше ничего не знаем.

Сочинение о внезапном почти ночном уходе Деманш ничем не подтверждается. Допрос за допросом, улика за уликой. И вероятно, традиционное обещание: собственное признание облегчит душу и смягчит участь. 20 ноября 50-го года сознается главный организатор и исполнитель убийства – повар Ефим Егоров, затем – его сотоварищи. Вырисовывается картина хорошо подготовленной и умело проведенной расправы над гражданской женой Сухово-Кобылина.

28 марта 1851 года на чердаке флигеля на Сенной по указанию Егорова были найдены портмоне, часы и брошка Деманш, украденные им после убийства. Еще одно веское доказательство совершенного поваром и его сообщниками преступления.

13 сентября 1851 года 1-й департамент Московского надворного суда приговаривает Егорова, Козьмина, Кашкину и Алексееву к каторжным работам, а Сухово-Кобылина безоговорочно оправдывает: «Сухово-Кобылина, ни в чем по делу сему невиновного, к суду не привлекать» ¹⁹.

Но уже в первой судебной инстанции приговор вынесен не единогласно и поданы первые так называемые «особые мнения».

Из-за разногласия в Надворном суде дело переходит в Московскую уголовную палату. Новый приговор: крепостным – та же каторга, а Сухово-Кобылину – церковное покаяние «за прелюбодеяние» (первый, но не последний моральный приговор). Снято ясное указание на его полную непричастность к разбираемому делу.

Приговор опять-таки принимается не единогласно. Поэтому Закревский (он уже убедился в невиновности Сухово-Кобылина: Арсений Андреевич, ярый гонитель либерализма, нередко бывал самодуром, но никогда – фанатиком и душегубом) переправляет дело в Правительствующий Сенат, предлагая дополнить приговор Уголовной палаты «заключением об освобождении Кобылина от суда и следствия по взведенному на него первоначально подозрению относительно смерти Деманш» ²⁰. Но и всесильный генерал-губернатор на сей раз бессилен, ибо дело уже захлестнул бумажный водоворот судебных инстанций.

И тут происходит неожиданный сюжетный поворот: отречение преступников. Слуги пытаются оговорить Сухово-Кобылина: барин, дескать, ведал о готовившемся убийстве. Он уговаривал повара и кучера признаться в убийстве, суля за это щедрое вознаграждение.

18 декабря 1852 года дело слушается в 6-м московском департаменте Правительствующего Сената. Трое сенаторов предложили согласиться с мнением Закревского и утвердить приговор Уголовной палаты. Но сенатор И. Хотяинцев так и остался при своем «особом мнении». Из-за разногласия дело передается в Общее собрание московских департаментов Сената. Вопреки всем стараниям обер-прокурора П. Роговича, желанное единогласие и тут не было достигнуто.

Так ничем закончился первый московский период дела, тянувшийся свыше двух лет.

5

В 1853 году дело об убийстве Луизы Симон-Деманш уже в Санкт-Петербурге – препровождено на консультацию в Министерство юстиции. Тут-то, в верховном органе российского правосудия, Сухово-Кобылина поджидают новые бюрократические фокусы и ловушки, самые тяжкие удары и испытания.

В опубликованном много лет спустя дневнике сенатора Кастора Никифоровича Лебедева, в ту пору – обер-прокурора 6-го департамента Правительствующего Сената, приоткрыты тайны министерского двора, мотивы оголтелой злобы петербургских сановников к московскому богатому помещику и моральному фрондеру.

Министерские ревнители-охранители закона-порядка, выясняется, озабочены не столь криминалистикой, сколь моралистикой. Их, видите ли, высоконравственное чувство оскорблено открытым попранием священных семейных уз Сухово-Кобылиным. В письмах к нему его сестры Елизаветы Васильевны Салиас де Турнемир они узрели ни больше ни меньше как «курс французских развратных правил, подробно и дельно изложенных на 6 листах, произведение знаменитой писательницы… В письмах самого любовника выражается постоянно какое-то самодовольство. Грустно видеть эту француженку, залетевшую в Москву, чтобы кончить ужасной смертью, и этих барышень и барынь, попирающих права семейные, и этого даровитого С. -К., поглощенного интригами, и, наконец, этих крепостных, отданных господином в рабство своей французской любовнице» ²¹.

Дело об убийстве Деманш вел в министерстве товарищ министра П. Илличевский – один из тех деятелей, которые; по мнению строгого к своим коллегам Лебедева, «губят ведомство» своей невежественностью и бестолковостью. Министерство не могло вынести новый приговор: оно имело право либо утвердить московский приговор, либо передать дело на доследование, то есть пустить его с самого начала по второму судебному кругу.

1. Юрий Беляев, А. В. Сухово-Кобылин. – «Новое время», 16(29) марта 1903 года.[↩]
2. «Воспоминания Бориса Николаевича Чичерина. Москва сороковых годов», [М.], 1929, с. 106[↩]
3. «Россия», 15 (28) сентября 1900 года. Фамилия француженки названа неточно, правильно – «Симон- Деманш».

   Спустя 62 года очерк был дословно перепечатан в журнале «Социалистическая законность» (1962, N 1), но под другим названием – «Дело Сухово-Кобылина» и под другой фамилией – В л. Штрикер. От себя плагиатор присочинил несколько строк: датировал «Свадьбу Кречинского» 1851 годом (вместо 1854-го) и избрал Сухово-Кобылина в почетные академики вместе с Л. Толстым, который и академиком-то никогда не был.

   Редакция юридического журнала, даже не извинившись перед читателями за уличенного плагиатора (см.: Н. Вишневский, Самостоятельно… списал. – «Правда», 14 сентября 1962 года), публикует в том же году статью компилятора «Правда о Сухово-Кобылине» (1962, N 12)’. «Старый следственный работник» Г. Александров пересказывает старое следственное дело в основном по книге Виктора Гроссмана «Дело Сухово-Кобылина» (М., 1936).[↩]

4. А. А. Голомбиевский, Драма в жизни писателя. – «Русский архив», 1910, N 2.[↩]
5. А. М. Рембелинский, Еще о драме в жизни писателя. – «Русская старина», 1910, май.[↩]
6. В 1903 году А. Рембелинский без обиняков назвал крепостных убийцами Деманш (А. Р., Из воспоминаний о А. В. Сухово-Кобылине. – «Новое время», 18 (31) марта 1903 года).[↩]
7. Павел Россиев, А. В. Сухово-Кобылин и француженка Симон (По поводу статьи А. А. Голомбиевского «Драма в жизни писателя»).-«Русский архив», 1910, N 6, с. 317.[↩]
8. Н. Н. Любавин, Из письма к издателю «Русского архива». – «Русский архив», 1910, N 7; «Все о той же Сухово-Кобылинской драме. Записка А. М. Рембелинского». – Там же.[↩]
9. Н. Б. Волкова, «Странная судьба» (Из дневников А. В. Сухово Кобылина). – «Встречи с прошлым», изд. 2-е, вып. 3, М., 1980, с. 27.[↩]
10. В. Дорошевич, Дело об убийстве Симон-Диманш. – «Россия», 15 (28) сентября 1900 года.[↩]
11. В. О. Ключевский, Курс русской истории. Соч. в 8-ми томах, т. Ш, М., 1957, с. 64.[↩]
12. Виктор Гроссман, Дело Сухово-Кобылина, М., 1936, с. 117.[↩]
13. Виктор Гроссман, Дело Сухово-Кобылина, с. 49.[↩]
14. А. А. Голомбиевский, Драма в жизни писателя, с. 255.[↩]
15. Виктор Гроссман, Дело Сухово-Кобылина, с. 17.[↩]
16. Там же.[↩]
17. А. А. Голомбиевский, Драма в жизни писателя, с. 258; Виктор Гроссман, Дело Сухово- Кобылина, с. 159.[↩]
18. «Глава из воспоминаний Е. М. Феоктистова». – «Атеней», кн. Ш, Л., 1926, с. 112.[↩]
19. А. А. Голомбиевский, Драма в жизни писателя, с. 272.[↩]
20. Виктор Гроссман, Дело Сухово-Кобылина, с. 212.[↩]
21. «Русский архив», 1910, N 6, с. 316; N 7, с. 456.[↩]