…И художественные возможности

Н. И. Черная, В мире мечты и предвидения. Научная фантастика, ее проблемы и художественные возможности, «Наукова думка», Киев, 1972, 228 стр.; Адольф Урбан, Фантастика и наш мир, «Советский писатель», Л. 1972, 255 стр.

Большая часть критических работ, посвященных научной фантастике (НФ), трактует предмет исследования преимущественно в социологическом, популяризаторском и публицистическом аспектах. Причин тому, на наш взгляд, несколько. Одна из них – ориентация до сравнительно недавнего времени НФ в основном на популяризацию теорий и достижений науки (на так называемую «фантастику ближнего прицела»). Другая – рационалистичность, «сконструированность» значительной части современной НФ: многие ее произведения представляют известный интерес с точки зрения науки или публицистики, с художественной же – о них мало что можно сказать.

Так или иначе, но художественным анализом современной НФ занимались мало. В результате она как бы отделилась от современной литературы, приобрела мнимую автономию от сегодняшнего литературного процесса. Свидетельства тому мы находим в обеих рецензируемых книгах.

Так, у Н. Черной читаем: «…Своеобразные «недостатки» фантастической формы, ее условность и отвлеченность, могут быть художественно преодолены только в случае насыщения ее живым современным материалом… И только в этом случае могут быть эффективно использованы ее своеобразные выгоды и преимущества: свободный раскованный характер, способность легко следовать мельчайшим извивам мысли, предлагаемая фантастикой необычно высокая степень образного обобщения…» Здесь что ни слово, то вопрос к автору. Разве лишь фантастическая форма условна и отвлеченна? Лишь в фантастике ограничения, налагаемые формой, «преодолеваются» путем насыщения живым современным материалом? И лишь фантастике свойственны отмеченные автором «выгоды и преимущества»? Нет, конечно; это высказывание, отнесенное к «обыкновенной» литературе, прозвучало бы банальностью, а мысль, что содержанием нужно преодолевать недостатки формы, вообще показалась бы несколько странной.

Но для НФ пока что некий особый счет. По этому счету можно, скажем, высоко оценить произведение, ни в малейшей степени не касаясь того, как оно написано, каков его художественный уровень, – достаточно лишь, чтобы социологическая гипотеза, рассмотренная в нем, представлялась критику интересной и оригинальной. Именно так, думается, проанализирован Н. Черной роман М. Руденко «Волшебный бумеранг».

Я отнюдь не хочу сказать, что Н. Черная принципиально отделяет НФ от литературы вообще. Как раз наоборот – значительное место в ее книге занимает раздел «Научная фантастика и художественный опыт прошлого». Дело здесь скорее, как говорилось выше, в укоренившейся иллюзии независимости фантастики от общих законов литературы. Иллюзии, рожденной специфичностью НФ и особенностями «технологии» жанра.

Не избежал воздействия этой иллюзии и А. Урбан, хотя в его книге мы находим и весьма интересные соображения о взаимодействии, взаимопроникновении фантастической и нефантастической литературы. Посвятив несколько глав анализу социально-философской проблематики в фантастических произведениях Г. Гора, критик завершает этот анализ так: «Есть во всем этом явные потери, характеры героев его фантастических повестей часто эскизны, силуэтны. Язык отчасти потерял ту непосредственность, свежесть и остроту, которые были свойственны его книгам 30-х годов. Зато теперь мы имеем дело с проблемной философской прозой».

Получается, по логике критика, что обращение к проблемной философской прозе обусловливает некоторый регресс писательского мастерства. Вряд ли это так: достаточно вспомнить «Солярис» С. Лема с его «условностью и отвлеченностью» формы или его же цикл рассказов о космонавте Пирксе, где в центре прежде всего характер главного героя. А если еще вспомнить пластичность описаний С. Лема, то станет ясно, что в лучших произведениях НФ есть все компоненты «настоящей» литературы. Другое дело, что не очень много таких произведений и в советской и в зарубежной фантастике, но они есть.

Между тем, исследуя литературные корни и истоки современной НФ, Н. Черная зачисляет в прямые предшественники современных фантастов не только Вольтера и Свифта, но и Рабле, и романтиков, и Достоевского («Сон смешного человека»). В то же время она справедливо считает родоначальником современной научной фантастики Г. Уэллса (это мнение разделяет и А. Урбан). Думается, это неточно: схема не учитывает общепринятого разделения НФ на science fiction – собственно научную фантастику, и fantasy, не стесняющую себя научной точностью (А. Урбан, не прибегая к этим терминам, разграничивает фантастическое как одно из изначальных свойств искусства и собственно научную фантастику). Фантастическая линия мировой литературы приводит нас к современной fantasy (через Вольтера, Свифта и романтиков, – Рабле, разумеется, придется изъять из этого ряда), в то же время от Ж. Верна через Уэллса мы придем к нынешней science fiction. Линия эта намного короче первой, но ведь и наука стала в такой мере активным и очевидным фактором общественной жизни сравнительно недавно.

Разумеется, не следует абсолютизировать эту классификацию (как, впрочем, и любую другую). Две линии НФ взаимодействуют, переплетаются, часто сосуществуют в творчестве одного писателя. Но несомненна и польза такой классификации: поэтическую фантастику Бредбери, многочисленные сатирико-фантастические произведения, появляющиеся в последнее время, очень редко можно без большой натяжки назвать научными. Вместе, с тем принадлежность их к современной НФ несомненна. Вот здесь и можно отыскать множество точек соприкосновения с сатирическими фантазиями прошлого – соприкосновения прежде всего художественного.

К сожалению, этого не делают ни А. Урбан, ни Н. Черная – в их книгах рассматриваются в основном социальные и философские проблемы, разрабатываемые современной НФ. Едва ли не единственное исключение в книге Н. Черной – анализ художественной системы «Войны миров» Уэллса и «Аэлиты» А. Толстого: эти страницы и представляются наиболее интересными в ее работе.

Правда, А. Урбан справедливо замечает, что «исследование фантастики как искусства слова неизбежно требует учета эстетического момента». Однако обратим внимание: не более чем «учета». И подумаем: признали бы мы полноценным критический разбор, скажем, реалистического психологического романа, только «учитывающий» его эстетику, а не основывающийся на ней? Вряд ли. Но с фантастикой такая операция все еще считается вполне возможной, – именно за этим утверждением следует в книге А. Урбана творческий портрет Г. Гора, завершающийся цитированными выше словами о художественном несовершенстве его фантастических произведений.

Главный аспект анализа здесь, как уже говорилось, – социально-философский, и сам по себе он весьма интересен, как применительно к творчеству Г. Гора, так и особенно к произведениям братьев Стругацких. Внимание критика привлекает одна из ведущих тем Стругацких – вмешательство гуманистического разума в жизнь такого общества, которое еще не способно построить свое бытие на фундаменте разума и гуманизма. Как согласовать стороннее вмешательство с принципами, провозглашенными человеческим обществом, можно ли найти такие его формы, которые не противоречили бы нравственным нормам? – вот тема повестей «Попытка к бегству», «Хищные вещи века», «Трудно быть богом». В последней из них, подытоживает А. Урбан, «вопросы эти сведены в один узел, но оставлены без ответа».

Проблема эта действительно насущна и актуальна, фантастическая ситуация, созданная Стругацкими в повести «Трудно быть богом», позволяет поставить ее точно и остро. Тут суждения критика точны и выверены. Однако вот он переходит к тому, что называют художественным анализом произведения, и тогда обнаруживается, что эмоциональный мир героев Стругацких сужен, точнее говоря, рационализирован и что в рационалистических конструкциях, «сколько бы мы ни объясняли (их. – Ю. С.) смысл.., какими бы оговорками ни обставляли, все равно в них есть некий художественный изъян». Я тут не собираюсь вступать с А. Урбаном в полемику по этому конкретному вопросу. Меня смущает другое: почему критик именно в этом случае отказывается принимать во внимание «смягчающие обстоятельства» – проблемность и философичность прозы, хотя для Г. Гора такое «оправдание» кажется ему достаточным. Причина такой непоследовательности, на мой взгляд, в неопределенности исходных критериев: когда предметом разговора становятся хорошие фантастические книги, приближающиеся по своему уровню к хорошей «обычной» литературе, критик (невольно?) пользуется общелитературными методами анализа.

Бегло, но точно характеризует А. Урбан творческий поиск, который вели Стругацкие во второй половине 60-х годов и о котором немало спорили, да и продолжают спорить. Не склонный видеть только позитивные итоги этого поиска («то, что выше говорилось о синтетичности и рационализме, оказалось для них неким барьером, который они стремились преодолеть»), критик в целом признает его плодотворность. «Стругацкие же, – пишет он, – преодолевая публицистический рационализм, идут к эмоционально-психологическим ситуациям, к разнообразию эмоционально – нравственных проявлений человека в познании, действии, прогнозах».

Насколько справедлив этот вывод, действительно можно спорить. Но его можно отнести и к значительной части современной НФ. Однако продолжения нет – потому что в советской фантастике эти писатели стоят несколько особняком, а за ее пределы ни А. Урбан, ни Н. Черная почти не выходят. При этом исследователи нигде не указывают, что тема их работ – именно советская фантастика. Более того, явственно ощутимо стремление охватить этот вид литературы в целом: те или иные произведения включаются в контекст исследования не по национальному или жанровому принципу, но как материал для анализа какой-либо проблемы.

Но вот тут-то и возникает некоторое недоумение. Ведь и проблема «вмешательства» в крайнем, предельном ее варианте (уже не в жизнь общества, а в психологическую структуру человека) весьма интересно и сложно поставлена С. Лемом в «Возвращении со звезд». И коллизию «человек и робот», рассмотренную А. Урбаном на материале творчества И. Варшавского, можно было бы разработать более подробно, «подключив» А. Азимова и Г. Кеттнера. Вероятно, в сопоставлениях и сравнениях более полно раскрылся бы художественный мир каждого писателя, проявилось бы различие их социально-философских позиций, возникла бы возможность не ограничиваться теоретизированием.

Это замечание относится и к работе Н. Черной, тем более что в самом ее названии значится: «…и художественные возможности». Однако «выходов» в эстетику НФ (за исключением упомянутых выше) мы здесь почти не найдем. Разумеется, Н. Черная не пытается подменить художественность НФ научностью. Она сама вполне справедливо сетует на то, что «до сих пор «научно-фантастической» критике приходится убеждать в необходимости овладения высшим уровнем художественного мастерства в фантастике, тщательного изучения и разработки вопросов формально-художественных». Это верно. Но вряд ли декларациями и призывами можно кого-либо убедить, необходим конкретный анализ и рассмотрение этих самых формально-художественных вопросов в критических работах.

Для критики, исследующей НФ, это задача первостепенная. Ибо, с одной стороны, нередко появляются шаблонные, посредственные романы и повести, в которых мы находим тысячу первое повторение какого-либо из распространенных фантастических сюжетов (некоторые из них названы в книге Н. Черной, но не проанализированы, хотя здесь анализ был бы особенно полезен). В НФ постепенно образуется довольно мощный пласт ремесленной литературы, авторы которой отлично учитывают высокий читательский спрос и поставляют книги, которые можно назвать разве что подделкой под научную фантастику. Критика должна сказать здесь свое слово.

С другой стороны, как отмечает А. Урбан, мы наблюдаем «художественное разнообразие фантастики, эстетическую ее градацию. Тяготение к известным литературным образцам прошлого. Внимание к духовной культуре в широком понимании слова». (Весьма точно подмечено, жаль только, что верная мысль брошена вскользь, не развита.) В этом процессе художественного развития НФ роль критики тоже может оказаться значительной – если она сумеет определить направление и закономерности движения, поддержать талантливые поиски. Сравнительно недавно научная фантастика числилась где-то между художественной в научно-популярной литературой. Сегодня она признана одним из видов художественной литературы, и вряд ли это у кого-нибудь вызывает сомнение. Вероятно, следует ожидать появления критических работ, целиком посвященных художественным проблемам фантастики, ее эстетике. Один из первых, пусть не всегда последовательных, шагов в эту пока еще мало изученную область – книги Н. Черной и А. Урбана.