Граничный эффект или жизнь за границей?. Диалог «своего» и «чужого» в финский период жизни Леонида Андреева

Леонид Андреев окончательно переехал в Финляндию в 1908 году, в собственную «Виллу Аванс», как он шутливо ее называл. Огромный дом на берегу Финского залива близ устья Черной речки (Ваммельсуу, совр. Серово), построенный на взятые вперед деньги за издание собрания сочинений (в 1910-1916 годы опубликованы 17 томов), предопределил последние одиннадцать лет жизни писателя. Спроектированный самим Андреевым в стиле норвежского замка, дом был построен молодым архитектором А. Олем, мужем младшей сестры писателя. Разваливающийся опустелый «замок» был продан за долги и разобран менее чем через два десятилетия, в 1924 году, а часть бревен и красная черепица были использованы при строительстве школы.

Суровая параллель напрашивается сама собой: так же быстро была развенчана всероссийская слава Андреева, оказавшегося за границей и забытого отечественной литературой после Октябрьской революции. Фактически Андреев сам способствовал этому, отказавшись сотрудничать с издателем З. Гржебиным и М. Горьким на рубеже 1918-1919 годов. Основными причинами отказа стали нелегитимность власти и новое правописание. «Один из наиболее характерных представителей буржуазного декадентства» — характеристика, надолго лишившая его читателей на родине. Ставшее классическим (в том числе школьно-программным) высказывание Л. Толстого «он пугает, а мне не страшно» подчеркивает, как читатели советского периода знакомились с творчеством Андреева.

Его произведения не издавались около четырех десятилетий, однако в 1920-е годы вышло три публикации, посвященные памяти писателя, умершего в сентябре 1919 года. Первая и самая крупная — «Книга о Леониде Андрееве» (1922), в которую вошли воспоминания М. Горького, К. Чуковского, А. Блока, Б. Зайцева. Исключением стал «Реквием. Сборник памяти Л. Андреева» (1930), так как в него, кроме документальных материалов, вошла одноименная пьеса.

В 1957 году, в период оттепели, появился однотомник повестей и рассказов, с которого началось постепенное возвращение полузабытого автора. Целенаправленные исследования творчества Андреева появились в 1970-1990-е годы и были связаны как с отечественными именами (в первую очередь, Л. Иезуитова, В. Беззубов), так и зарубежными (Б. Хеллман, Р. Дэвис). В XXI веке количество исследований увеличилось. Имя Андреева упоминается все чаще: в 1991 году был открыт музей в родном Орле, в 2003-м установлена мемориальная доска в Петербурге, в 2013 году был снят фильм «Иуда», спустя год — основан Московский театр его имени, в 2016-м состоялась громкая премьера «Губернатора» в петербуржском БДТ…

Символично, что вторая жизнь андреевского дома указала на будущее произведений писателя, попавших в школьную программу: с 1990-х годов его «Иуда Искариот» стал факультативно изучаться на уроках литературы. Но писатель тем не менее остался вдалеке от современного читателя — и как автор, и как персонаж: мало кто может перечислить несколько его произведений. Зачастую его путают с сыном Даниилом. А местоположение фундамента дома, до сих пор сохранившегося на территории детского лагеря «Океан» (случайная связь с названием пьесы?!) в Серове, неизвестно даже большинству сотрудников и отдыхающим.

Здесь необходимо сделать ремарку, что отъезд 1908 года в финскую «глушь и тишину» отдалил Андреева от Петербурга, но не от читателей и литературных столичных кругов, до которых было всего несколько часов пути и которые «перекочевали» в его дом на Черной речке. Лишь вынужденная изоляция последних двух лет жизни, отягощенная Гражданской войной, полностью оторвала писателя от родины и «прибила» к оказавшемуся чужим финскому берегу.

Финская культура и ландшафт за 11 лет почти постоянного проживания писателя на Карельском перешейке не могли не оказать влияние на образ жизни, социальные контакты, мировоззрение Андреева. Однако насколько серьезно они сказалась на творчестве? В этом контексте интересно рассмотреть применимость концепции «своего» и «чужого» при анализе произведений, относящихся к финскому периоду жизни автора. Также необходимо учитывать влияние особой культурной среды Карельского перешейка, сформировавшейся в последней четверти XIX — начале XX веков. И, несомненно, масштабных перемен в Российской империи и Финляндии, вызванных революциями и Первой мировой войной.

1

Андреев посещал Финляндию неоднократно, задолго до марта 1908 года, когда поселился на берегу Черной речки¹. Он провел лето 1905 года на съемной даче в Ваммельсуу, выступал на творческих вечерах в Терийоках (современный Зеленогорск), бывал на «средах» у И. Репина в его знаменитых «Пенатах», посещал Гельсингфорс (Хельсинки), устраивая дела по переводу и публикации своих произведений², давал интервью. Проводя лето 1906 года в Эсбо (Эспоо) близ Гельсингфорса, он оказался вовлеченным в революционные волнения русского гарнизона крепости Свеаборг и выступил на митинге финской Красной гвардии. После подавления восстания Андреев быстро покинул Финляндию, оставив на даче беременную жену Александру Михайловну с маленьким Вадимом, ненадолго остановился в безопасном Стокгольме, а затем уехал на север Норвегии.

Немаловажно, что Андреев называл свою первую жену, умершую после родов в ноябре 1906 года в Берлине, «сосенкой на граните», что перекликается с привычным финским пейзажем. Эта аллюзия проявляется сильнее в отождествлении скупой карельской природы с одиночеством, а позднее — c декорациями к реальной жизни. В письме к М. Горькому в августе 1907 года, когда участок был уже куплен и началось строительство, Андреев отмечает: «Ты знаешь мое давнишнее мечтание — уйти из города совсем. И вот я ухожу из него — в глушь, в одиночество, в снега…» [Кен, Рогов: 191]

К решению купить участок именно на Карельском перешейке Андреев шел несколько лет: в письме к брату Павлу он замечает, что жить за границей больше не может и хочет в Финляндию, так как в самой России, по всем соображениям, ему неудобно [Кен, Рогов: 188]. Но сам факт переезда состоялся сразу после скоротечного романа с Анной Ильиничной Денисевич, приведшего ко второй женитьбе писателя. Новый дом, самостоятельно придуманный будущим хозяином, дополнял желание Андреева осуществить реинкарнацию предыдущего счастливого брака: автор написал сюжет, поместил его в заранее выбранные декорации и стал ожидать счастливой развязки. Но произведения Андреева менее всего предполагали такой поворот.

Эта «пьеса» незримо перекликается с сюжетом повести «Жизнь Василия Фивейского», написанной в 1903 году. Беременная жена о. Василия, ждавшая перерождения утонувшего старшего сына и бросившая пить, вскоре жестоко разочаруется — родился идиот. Провидение, как и писатель Андреев, не пощадило своего героя, которому после первых внешне благополучных лет в Финляндии послало суровые испытания — войну и революцию… Показательно, что со второй женой он познакомился в Финляндии (с подачи К. Чуковского) — она работала провизором в аптеке в Терийоках, а сам Андреев провел лето 1907 года на съемной даче в близлежащей Куоккале (современное Репино).

В те годы летний отдых в Финляндии считался модным и недорогим, чему способствовали близкий к природе финский крестьянский быт, близость Карельского перешейка к столице, наличие железной дороги, законченной в 1870 году и связавшей Петербург с Гельсингфорсом. Перед Первой мировой войной численность отдыхающих на Карельском перешейке превышала 100 тысяч человек, а дачникам принадлежало около 5000 домов (см.: [Мусаев: 75]). Хотя Великое княжество Финляндское входило в состав Российской империи, его автономный статус предполагал наличие границы с особыми таможенными правилами, собственной полиции, валюты и, конечно, официальных языков — традиционного шведского и народного финского. Русский язык, несмотря на все попытки правительства Николая II, фактически не стал административным из-за революций и Первой мировой войны, а также активного сопротивления финляндцев и части русской интеллигенции.

Кроме географического, экономического, природного факторов немаловажным аспектом популярности дачного отдыха стало присутствие знаменитых дачников: И. Репина, М. Горького, К. Чуковского, В. Мейерхольда, В. Стасова, Ф. Шаляпина, Н. Рериха… Д. Лихачев вспоминает: «Ездили мы обычно в Куоккалу за финской границей, где дачи были относительно дешевы и где жила петербургская интеллигенция — преимущественно артистическая <…> Я в детстве жил в Куоккале недалеко от «Пенат» Репина. Он очень покровительствовал Чуковскому, Пуни, Анненкову, Кульбину. С семьями Пуни и Анненкова наша семья дружила. Помню Мейерхольда, красавца Леонида Андреева. Все они оригинальничали и озорничали, играли в рюхи, запускали змеев на пляже, жгли костры, увлекались фейерверками, домашними театрами, шутливыми выставками» [Лихачев: 63].

«Эффект русских дачников», просуществовавший всего несколько десятилетий, заключался не столько в количестве русскоязычного населения Карельского перешейка в летнее время, сколько в создании особой этнолингвистической культурной среды, существовавшей вблизи столицы и подпитывавшейся от нее. Постоянные театральные постановки, в которых участвовали В. Мейерхольд и В. Немирович-Данченко; художественные выставки с непременным участием И. Репина и его знаменитые «среды», частые литературные вечера у Л. Андреева… Тот же Д. Лихачев, школьным учителем которого был младший брат Л. Андреева — Павел, отмечал, что культура дачного общества была повторением русской культуры в целом, но в меньшем масштабе (см.: [Лихачев: 62-63]).

Однако особые, достаточно свободные от государственной идеологии, условия позволяли более свободно выражать революционные настроения — в том числе в искусстве. Финские власти не желали преследовать революционеров (только под нажимом официального Петербурга или в критических случаях), и, по мнению Д. Лихачева, Куоккала стала одной из родин европейского авангардизма [Лихачев: 63]. Культурные контакты с представителями золотого века финляндской культуры## А. Эдельфельт учился в Академии художеств и высоко ценился при дворах Александра III и Николая II (ему заказывали портреты императорской фамилии); художник Х. Бакманссон и творческая се­мья Ярнефельтов также тесно связаны с Петербургом. Кроме того, в Петербурге несколько раз исполнялись произведения Я. Сибелиуса при участии самого композитора в качестве дирижера. Интересна ис­то рия  вза имо от но ше ний  зна ко во го  фин ско го  ху дож ни ка  А.

1. Здесь, конечно, напрашивается параллель с А. Пушкиным. Толь­ко Андреев «вызвал на дуэль» всю новую Советскую Россию и был мо­рально уничтожен (следствием стала преждевременная смерть) про­исходившими на родине переменами. Иллюстрацией «вызова» стали статьи «S.O.S.», «Veni, Creator!», «Европа в опасности».[↩]
2. Первые переводы произведений Андреева в Финляндии состоя­лись в 1903 году (на финский и шведский языки), первый сборник рассказов вышел осенью 1905 года,незадолго до публикации финских и шведских переводов «Красного смеха». Популярность Андреева до­стигла пика в 1908 году; в дальнейшем, в 1910—1920е годы, фински­ми театрами были востребованы некоторые его пьесы. Подробнее см.: [Хеллман 2012].[↩]