Форма человеческого самоопроса

Черт бы побрал эти анкеты. При условии, что он не прихватит с собой их составителей – они мне симпатичны. А их анкеты – нет.

С тех пор, как я отважился выйти на люди со своим первым романом, за мной, как мне кажется, всюду следуют любезные интервьюеры. Ответь им на вопрос, есть ли будущее у романа. Я отвечаю: да, у него есть будущее, и так как пророчества сбываются быстрее, когда сам тому способствуешь, пишу один за другим еще два романа. Это рождает новую анкету, на сей раз у меня хотят узнать – как вы думаете что? – есть ли будущее у романа.

Возможно, это попытка стимулировать мою продуктивность, но удачная ли, не знаю. Ведь могло случиться и так: я разозлился, написал в ответ – нет, у романа нет будущего, бросил писать романы (хотя бы для того, чтобы не быть голословным) и занялся, скажем, изготовлением оперных либретто.

Что тогда? Я догадываюсь: ко мне опять подступятся с анкетой, и ее темой по-прежнему будет – есть ли будущее у романа.

Странное дело: я написал серию рассказов, но никто и не подумал у меня спросить, есть ли будущее у рассказа. Может быть, это само собой разумеется? Или никому не интересно? Может быть, жизнь без рассказов вполне мыслима и даже терпима, в то время как жизнь без романов нетерпима и немыслима?

Меня так и подмывает затеять опрос; почему так мало анкет о будущем балета? Почему ни один человек еще не осведомился у меня о судьбе анекдота? Есть ли у анкет будущее?

Справедливости ради следует сказать, что вопрос о перспективах романа редко ставился так обнаженно и вне какой-либо связи, как я здесь изобразил. Почти всегда он формулировался в связи с чем-нибудь, что придавало ему современную конкретность, а значит, актуальность, например, вопрос о будущем романа велся в свете событий в Джакарте или с особым учетом всемирного женского, а то и всемирного мужского движения. На удивление часто у меня хотели узнать, как повлияет на будущее романа тот или иной «дух».

Хочу сказать сразу (или сказать еще раз): я не думаю, что роман и его будущее как-то зависят от различных «духов» нашей эпохи.

Конечно, у всего на свете – у романа, у лошади, стиральных машин, балета, автомобильной индустрии, у человека – есть будущее, если оно есть у Земли.

И, конечно же, за писание романа садишься только тогда, когда у тебя есть хоть смутная надежда довести работу до намеченного конца. И надежда на то, что когда эта работа будет готова, еще найдутся люди, способные ее критически оценить.

У романа есть будущее, только если будущее есть вообще. Чтобы это выяснить, никакой анкеты не требуется.

Однако если будущее есть вообще, оно есть и у романа. Это утверждение вытекает исключительно из убежденности, из моей личной убежденности.