Есть ли пророки в своем отечестве?

Писатель нередко бывает наделен даром остро переживать трагедию мира. Это позволяет ему уже в настоящем видеть какие-то опасности, грозящие обществу катастрофическими последствиями в будущем. В русской литературе XIX века подобное предчувствие грядущих катастроф ярко выражено прежде всего в произведениях Ф. Достоевского: почти все его романы пророческие — причем речь в данном случае идет не только о предвидении каких-то конкретных событий, но о сущностных, трудно разрешимых проблемах, грозящих опасностью всему человечеству. Достаточно вспомнить хотя бы последний сон Раскольникова в романе «Преступление и наказание», в котором в аллегорической форме показано, чем чревато подчинение сознания некой бесчеловечной идее. А в романе «Бесы» уже в самом заглавии обозначен диагноз болезни, ведущей к расчеловечиванию человека, превращению его в «гадкую, трусливую, жестокую, себялюбивую мразь». Устами революционера Петра Верховенского, прототипом которого был Сергей Нечаев — один из первых русских террористов, Достоевский формулирует чудовищный замысел этих циничных «ниспровергателей основ»:

Мы уморим желания; мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство <…> Полное послушание, полная безличность, но раз в тридцать лет пускать и судорогу, и все вдруг начинают поедать друг друга, единственно, чтоб не было скучно…

А. Ахматова в цикле «Северные элегии» посвятила пророческому дару Достоевского такие примечательные строки:

Страну знобит, а омский каторжанин

Все понял и на всем поставил крест.

Вот он сейчас перемешает все

И сам над первозданным беспорядком,

Как некий дух, взнесется. Полночь бьет.

Перо скрипит, и многие страницы

Семеновским припахивают плацем.

Как видим, Ахматова дает характеристику того нового времени, которое было предсказано словом Достоевского и свидетелем которого она стала. Семеновский плац в Петербурге ХIХ века — место экзекуций, поэтому в данном контексте он воспринимается как знак насилия, ставшего законом истории в следующем, ХХ, столетии. Неудивительно, что именно ХХ век в русской литературе особенно богат трагическими предвидениями. Е. Замятин, М. Булгаков, А. Платонов и многие другие русские писатели наглядно показали, к чему приводят попытки превращения истории в площадку для экспериментов, попытки насилия над природой, над сознанием человека, над самой жизнью.

В данной статье мы попытаемся сквозь призму литературы взглянуть на ряд событий новейшей истории и выявить факты, которые свидетельствуют об актуализации на определенных этапах развития общества (как правило, это переломные, кризисные моменты) литературных сюжетов, подсказанных нашей культурной памятью. Чтобы проследить проявление этих тенденций, обратимся к романам не только признанных классиков русской литературы, но и современных российских писателей.

Начнем с болевых точек, к которым сегодня приковано внимание общественности всего мира. Прежде всего это события, происходящие на Украине: все началось в центре Киева в ноябре 2013 года с мирной массовой акции протеста против политики правительства Януковича, а закончилось настоящей бойней, разгулом экстремизма, тысячными жертвами, расколом Украины, гражданской войной, бомбежками тех регионов страны, которые решили выйти из-под власти Киева.

Едва ли не каждый этап развития этой исторической драмы был так или иначе предсказан в литературе. Причем произведения, содержащие предчувствие украинской катастрофы и подсказывающие пути выхода из кризиса, были написаны задолго до того, как эти события разразились.

Рождественская елка и ее роль в украинской истории

Начало драмы, развернувшейся на Евромайдане в центре Киева, позволяет говорить о перекличках, а порою и детальных совпадениях этого политического сюжета с сюжетом романа М. Булгакова «Белая гвардия». И хотя, как мы помним, в нем идет речь о событиях гражданской войны в России начала ХХ века, но истории, как известно, свойственно повторяться. В связи с этим уже не приходится удивляться, что одна из кризисных точек современной украинской истории вновь, как и в «Белой гвардии», приходится на декабрь, на канун католического Рождества, а местом действия вновь становится Киев. В начале романа сообщается, что в «Городе произошло <…> много чудесных и странных событий и родились в нем какие-то люди, не имеющие сапог, но имеющие широкие шаровары, выглядывающие из-под солдатских серых шинелей, и люди эти заявили, что <…> это их Город, украинский город, а вовсе не русский».

Как известно, роман Булгакова построен на противостоянии двух образов: дома Турбиных, в котором воплощается авторское представление о нормальном человеческом существовании, и захваченного исторической бесовщиной Города, в котором власть переходит то к украинскому гетману, которого поддерживают немецкие оккупанты, то к Петлюре, то к красным. Дом Турбиных в книге Булгакова напоминает своеобразный остров в бурном океане истории, готовом его поглотить. Автор, как будто стремясь сберечь память о должном, о нравственной норме, подробно описывает интерьер дома, уделяя внимание каждой детали, многие из которых приобретают символическое значение: это и абажур, и кремовые шторы на окнах, и крахмальная белая скатерть, и любимый мамин сервиз, и часы, играющие гавот, и т. п. Особое место в этом ряду принадлежит елке как рождественскому символу, напоминающему об идеале всечеловеческого братства, любви — увы, утраченном или забытом людьми, поглощенными хаосом истории.

В современной киевской драме тоже с самого начала возникает рождественская елка, однако она не только не принадлежит дому, но сама становится частью исторического бурана. Назовем ее елка-симулякр, поскольку этот символический знак превращается в данном случае в пустое означающее и утрачивает присущую ему истинную рождественскую семантику. То, как и почему это случилось, нам показывает сам ход событий, произошедших на Евромайдане.

По приказу президента Украины Януковича новогоднюю елку должны были установить в центре Киева на майдане Незалежности 30 ноября 2013 года. К тому времени площадь уже была захвачена участниками акции протеста, и на ней был разбит их палаточный городок. Установка елки стала поводом для того, чтобы очистить площадь и разогнать недовольных. Было даже принято специальное решение суда по этому поводу, но демонстранты не обратили на него никакого внимания. В результате 30 ноября в 4 утра на майдан вышли бойцы спецназа и учинили кровавую расправу. Пришедшие вслед за ними для установки основы для елки коммунальщики вынуждены были попутно отмывать пятна крови с асфальта. Но возмущенные протестанты не сдались и разобрали эти металлоконструкции, а затем использовали их как арматуру для первых баррикад. Таким образом, рождественская елка стала символом раздора и точкой отсчета кровавых событий.

Встреча нового 2014 года прошла в Киеве при многотысячном стечении народа посреди палаток и баррикад, воздвигнутых на майдане. Традиционное обращение президента к народу, которое обычно передается по телевидению в самый канун Нового года, митингующие демонстративно игнорировали, а вместо этого записали и пустили в то же самое время по каналам интернет свое «Обращение украинского народа к президенту Украины», скопировав в нем большинство официозных атрибутов таких выступлений. К тому же перед полуночью на площади был разыгран традиционный украинский рождественский карнавальный вертеп с царем Иродом на золотом унитазе, который был водружен на месте свергнутого митингующими памятника Ленину.

И здесь вновь напрашиваются аллюзивные связи с романом Булгакова «Белая гвардия». При описании исторического бурана, захватившего город, писатель часто использовал приемы карнавализации, но элементы комического при этом лишь подчеркивали трагизм происходящего. Вообще весь исторический спектакль, когда одна власть сменяет другую, сопровождаясь разгулом жестокости, в целом представлен в романе именно как бесовское действо. Не случайно уже в эпиграфе задана тема Апокалипсиса, и мотив Страшного суда становится сквозным.

Примечательно, что для обозначения различных политических сил в романе «Белая гвардия» используется в основном одна краска — серая, будь то немцы, поддерживающие украинское правительство гетмана, петлюровцы, захватившие власть в Киеве в декабре 1918-го, или красные, изгнавшие петлюровцев из города. Это связано с тем, что Булгаков стремится не к поиску ответа на вечный русский вопрос: «Кто виноват?», а к утверждению всечеловеческих ценностей. В реальной же истории киевских событий даже церковь была вовлечена в круговорот политической борьбы: именно колокола Михайловского собора предупреждали митингующих об опасности. Назовем это первым актом разыгрывающейся трагедии. Постепенно события принимали уже отнюдь не мирный характер: запылали подожженные автомобили и автобусы, загорелись файеры, полетели в ОМОН коктейли Молотова…

Крым как предчувствие и Крым как реальность

События в Киеве породили крымский кризис. Выход автономной республики Крым из состава Украины, присоединение ее к России, а также тот интересный (и отмеченный многочисленными как сетевыми, так и печатными СМИ) факт, что ее премьер-министра зовут Сергей Аксенов, побуждает вспомнить известный роман Василия Аксенова «Остров Крым» (1977-1979), впервые изданный в США в 1981 году. Именно этот роман, в котором выражен антиутопический пафос, стал первым произведением В. Аксенова, опубликованным в Советском Союзе в эпоху горбачевской перестройки (в 1990-м).

Намек на то, что литературный сюжет может подсказать и сюжет реальной жизни, содержался уже в одном из первых телеинтервью, которое С. Аксенов дал московскому журналисту С. Брилеву 8 марта 2014 года. В ответ на замечание, что сегодня явно пишется вторая часть аксеновского романа, премьер-министр сказал: «Постараемся дописать!»¹

Роман В. Аксенова «Остров Крым» по своему жанру принадлежит к тому слою социальной фантастики, которая представляет собой футурологический прогноз и содержит анализ современных социально-философских гипотез, альтернативных реальной истории России ХХ века².

В аксеновском романе четко противопоставлены друг другу два мира: один — блестящий, высокотехнологичный, успешный, напоминающий рай земной — мир острова Крым (или Острова Окей, как его обычно называют), а другой — неблагополучный, дикий в своем вечном застое, технической и социальной отсталости — мир Советского Союза. И тот и другой возникли в результате Гражданской войны. Аксенов исходит при этом из исторического допущения: что было бы, если бы армия белого генерала Врангеля не была разгромлена красными и ей удалось спастись на якобы существующем в Черном море Острове Крым? Как это нередко бывает в произведениях, относящихся к жанру альтернативной истории, на ход развития событий повлиял его величество случай.

1. Телеинтервью Сергея Аксенова С. Брилеву от 8 марта 2014 // http://www.youtube.com/watch? v=sgNQCMva1eM[↩]
2. Дадаян Э. Г. Роман В. П. Аксенова «Остров Крым» как альтернативная антиутопия // http://www.pglu.ru/lib/publications/University_Reading/2009/VII/uch_2009_VII_00027.pdf[↩]