Еще раз о связи мировоззрения и творчества

1

Как! Опять о мировоззрении и творчестве! – воскликнет нетерпеливый читатель. Неужели до сих пор не высказано на эту тему все, что можно было сказать?

Что ж, мы хорошо понимаем досаду читателя, который вот уже больше двадцати лет следит за полемикой на эту тему, который, может быть, помнит еще… Впрочем, рано предаваться воспоминаниям о давно отгремевших боях, когда кипит новая битва, когда на поле сражения мы снова узнаем старых ветеранов и замечаем новых бойцов. «И вечный бой, покой нам только снится!»

Да, несмотря на то, что поломано много копий, не исчезла потребность снова и снова возвращаться к проблеме мировоззрения и творчества. Проблема эта является одной из важнейших в эстетике, имеет самое непосредственное отношение к практике художественного творчества. От правильного ее понимания во многом зависит судьба художника, ценность и долговечность создаваемых им произведений. Естественно, что этот вопрос не сходит с повестки дня всех наших дискуссий. Все выступающие при этом признают его сложность и не претендуют на окончательное решение. И мы отдаем себе отчет, что эта статья – далеко не последнее слово в старом, но по-прежнему актуальном споре.

В 1956 – 1957 годах, в связи с обострением идеологической борьбы, вопрос о роли мировоззрения в художественном творчестве приобрел особую остроту. Он, в сущности, оказался в центре дискуссий и в Югославии, и в Польше, и в Чехословакии, и в Венгрии, на него откликнулся и новый болгарский журнал «Литературная мысль».

Советские критики стремились дать отпор чуждым марксизму концепциям, попыткам поставить под сомнение роль мировоззрения в творческой деятельности. Теперь у нас никому не придет в голову защищать пресловутую теорию, которая утверждала, что гениальные произведения искусства зачастую создавались «вопреки» реакционному мировоззрению их творцов или даже «благодаря» ему. У нас нет сейчас недостатка в заявлениях о неразрывной связи мировоззрения и творчества. Но нет-нет, да мелькнут еще, подобно летучим болотным огням, мысли, невольно напоминающие хитроумную «диалектику» сторонников независимости творчества от мировоззрения.

Многие читатели обратили внимание на статью М. Лифшица в девятом номере журнала «Новый мир» за 1957 год, содержащую обстоятельную критику ревизионистской попытки И. Видмара по-своему истолковать статьи В. И. Ленина о Льве Толстом. В статье М. Лифшица привлекает то, чего обычно не хватает некоторым нашим полемистам – стремление разобраться в аргументах противника и опровергнуть его не заклинаниями, а силой научных доводов. Самым удачным и убедительным в статье является талантливый анализ конкретных фактов творчества великого художника, подтверждающий истинность ленинских определений. М. Лифшиц формулирует и свои выводы из анализа, которые нам представляются совершенно верными: «Пример «Крейцеровой сонаты» показывает, что противоречие между творчеством и «направлением мысли» Толстого в конечном счете сводится к более глубокому противоречию в самом «направлении» (стр. 222). И дальше еще более определенно: «Водораздел проходит через все мировоззрение писателя» (стр. 223). Кажется, ясно. И тем более неожиданное впечатление производят другие, прямо противоположные формулировки, встречающиеся в этой же статье.

М. Лифшиц заявляет: «Ленин действительно считал мировоззрение Льва Толстого реакционным» (стр. 204) и даже признает за «общеизвестный факт», будто «реакционные идеи не помешали Толстому быть гениальным художником» (стр. 213; курсив наш. – В. Г.). Далее он приходит к весьма неоригинальному выводу: «Бывают гениальные художники с реакционным мировоззрением…» (стр. 224- 225) ¹. Нетрудно заметить, что такой вывод и такое толкование статей Ленина о Толстом сильно ослабляют позицию М. Лифшица в споре с И. Видмаром.

«Вопрос, действительно, не так прост, – пишет М. Лифшиц. – И смешно было бы думать, что… можно избавиться от этого противоречия (между творчеством и реакционным мировоззрением. – В. Г.). Как мастер диалектической логики, Энгельс не боялся его, говоря о Бальзаке. Не боялись его Белинский и Добролюбов, говоря о Гоголе, Островском и других русских писателях прошлого. Это противоречие освещается и в статьях Ленина о Толстом» (стр. 213). В этом высказывании М. Лифшица справедлива только первая фраза, что же касается всего остального… Но об этом будет вся наша статья, а пока обратимся к другому автору.

Книга В. Ванслова «Содержание и форма в искусстве» (М. 1956) благожелательно встречена и читателями и многими критиками. Сразу же скажем, что и мы считаем эту книгу ценной. Более того, в понимании главного – специфичны ли предмет и содержание искусства – мы солидаризуемся с автором. По интересующему нас вопросу в книге В. Ванслова также есть вполне удовлетворяющие нас мысли. Особенно существенным кажется нам тезис о том, что содержание искусства – это отражение предмета искусства через призму сознания художника. Содержание искусства, пишет В. Ванслов, «определяется не только предметом, но и способом его осмысления, оценкой художника, оно является не только изображением внешних по отношению к художнику явлений, но и выражением его мировоззрения» (стр. 86). Эта точка зрения, на наш взгляд, особенно важна, если учесть, что многие наши теоретики и литературоведы ограничивались указанием на то, что искусство – это отражение действительности, и мало внимания уделяли активной роли субъекта в этом отражении. Тем самым они объективно умаляли роль мировоззрения и метода художника. Заметим, кстати, что очень интересная и содержательная в целом статья Ю. Борева «О природе художественного метода» («Вопросы литературы», 1957, N 4), на наш взгляд, страдает той же односторонностью. Ограничившись декларативным признанием, что «художественный метод- результат активного, творческого отражения предмета искусства, воспринятого через призму общего философско-политического мировоззрения художника» (стр. 61), Ю. Борев все внимание сосредоточивает на одних объективных условиях возникновения художественного метода. Мировоззрение художника, то есть субъективный фактор, превращающий метод из возможности в действительность, совсем не рассматривается автором.

Но обратимся к книге В. Ванслова. И в ней, к сожалению, есть мысли, которые находятся в явном несоответствии с ее общей и в целом верной концепцией. Говоря о противоречиях между формой и содержанием в искусстве (а они действительно существуют), В. Ванслов приходит к выводу, что один из их видов – это выражение ложного содержания в художественно-совершенной форме (стр. 349). Отсюда неизбежно вытекает и другой вывод (правда, В. Ванслов стыдливо помещает его в примечании): бывают случаи, когда «на первый план выступает противоречие между мировоззрением и творчеством в целом» (стр. 100). К этому месту книги В. Ванслова мы еще вернемся, а пока, пожалуй, достаточно примеров, говорящих, что отголоски мыслей о противоречии между творчеством и мировоззрением все еще появляются в работах наших теоретиков.

Сторонники идеи о противоречии между творчеством и мировоззрением, как правило, опираются на авторитет классиков марксизма и революционных демократов. Попробуем проверить, насколько правомерны эти ссылки и так ли следует обращаться со «старым, но грозным оружием». В данной статье мы ограничимся этой скромной задачей, а потому и оперировать будем теми фактами литературы классического реализма, на которых основывались выводы материалистической эстетики. Ведь именно в применении к этой литературе особенно категорически формулируются тезисы о несоответствии мировоззрения и творчества.

Попытаемся еще раз внимательно прочитать Энгельса и Ленина. Позволяет ли знаменитое письмо Энгельса к М. Гаркнесс говорить о противоречиях между «реакционным мировоззрением» Бальзака, с одной стороны, и его «целиком» прогрессивным творчеством – с другой стороны? Действительно, Энгельс пишет здесь, что «реализм… проявляется, даже невзирая на взгляды автора» ². Он приводит в пример Бальзака, который «политически был легитимистом», то есть по своим политическим взглядам был сторонником монархии, симпатизировал аристократии. Однако «его сатира никогда не была более острой, его ирония более горькой, чем тогда, когда он заставляет действовать аристократов…». С другой стороны, «единственные люди, о которых он говорит с нескрываемым восхищением (в художественных произведениях. – В. Г.), это его наиболее ярые противники, республиканские герои…» ³.

Но следует ли из этого, что изображение жизни в творчестве Бальзака, прямо противоположное его «политическим предрассудкам», противоречило его мировоззрению? Такой вывод можно сделать, лишь вырвав из контекста слова Энгельса о том, что «реализм… проявляется даже невзирая на взгляды автора». Будем точны: Энгельс говорит о «политических предрассудках» Бальзака, но не о его мировоззрении в целом. Более того, Энгельс подчеркивает, что «Бальзак… видел неизбежность падения своих излюбленных аристократов», «видел настоящих людей будущего». Но «видеть», как следует из контекста, означает «осознавать». Энгельс говорит, в сущности, лишь о том, что политические «симпатии» Бальзака находились в противоречии с осознанным им как художником неизбежным ходом вещей. Речь, следовательно, должна идти о противоречиях в самих взглядах, в самом мировоззрении Бальзака, которое, разумеется, не ограничивалось его «политическими предрассудками» ⁴. Ведь мировоззрение художника – это вся система его философских, научных, политических, этических и эстетических взглядов. (Разумеется, у разных художников эти разные «составные части» развиты больше или меньше, а мировоззрение в целом не всегда бывает зрелым или окончательно сложившимся.) Противоречия мировоззрения Бальзака проявляются в его творчестве как противоречия в эстетических оценках изображаемой им действительности. По замечанию Энгельса, «его великое произведение («Человеческая комедия». – В. Г.) – непрестанная элегия по поводу непоправимого развала высшего общества»; значит, в самом художественном творчестве Бальзака, в изображении одного и того же явления – жизни аристократического общества – сочетаются «сатира» и «ирония», с одной стороны, и «элегия», с другой стороны. А в таких произведениях, как «Сельский врач» или «Деревенский священник», мы встречаемся не с «сатирой» и не с «элегией», а с «идиллией». Следовательно, в самом творчестве Бальзака в одних случаях берут верх его «предрассудки», в других – его «разум».

Обратимся теперь к статьям Ленина о Толстом. Прежде всего нам представляется странным анахронизмом утверждение М. Лифшица, будто Ленин «считал мировоззрение Льва Толстого реакционным». Советское литературоведение давно установило, что сущность статей Ленина как раз и состояла в раскрытии противоречивости мировоззрения великого русского писателя⁵. Зачем же М. Лифшицу возвращаться к старым, отброшенным наукой понятиям?

В статьях «Лев Толстой, как зеркало русской революции» и «Л. Н. Толстой» Ленин говорил о противоречиях «во взглядах Толстого» ⁶. Известно, что Ленин конкретно раскрыл смысл этой формулы, показал, в чем именно заключается противоречивость мировоззрения Толстого, его сильные и слабые стороны, а также объяснил, какие именно противоречивые условия эпохи определили противоречия во взглядах великого художника.

Ленин подчеркивал, что противоречия разрывают всю систему мировоззрения Толстого, все формы его деятельности: «Противоречия в произведениях, взглядах, учениях, в школе Толстого – действительно кричащие» (т. 15, стр. 180). Ленин называет эти противоречия, и всякому, кто знаком с творчеством Толстого, становится ясно, что они есть и в самих художественных произведениях Толстого. «С одной стороны, самый трезвый реализм, срывание всех и всяческих масок (например, в «Воскресении». – В. Г.), с другой стороны, проповедь одной из самых гнусных вещей, какие только есть на свете, именно: религии…» (в том же «Воскресении» обращение Нехлюдова к евангелию).

Ленин писал: «Но горячий протестант, страстный обличитель, великий критик обнаружил вместе с тем в своих произведениях такое непонимание причин кризиса и средств выхода из кризиса, надвигавшегося на Россию, которое свойственно только патриархальному, наивному крестьянину…» (т. 16, стр. 295). И это, как известно, обнаружилось не только в его трактатах, но и в художественных произведениях. Достаточно вспомнить хотя бы «Анну Каренину», где страстное обличение и горячий протест как раз сочетаются с непониманием причин кризиса и средств выхода из кризиса. Все это проявляется в самой системе образов, в судьбах персонажей, например Левина, который ищет выход в вере в бога. В статье «Л. Н. Толстой и его эпоха» Ленин иллюстрирует реакционные стороны мировоззрения Толстого не только на его теоретических статьях, но также и на «Люцерне» и «Крейцеровой сонате».

Следовательно, реализм произведений Толстого проявился не «вопреки» мировоззрению Толстого, а благодаря здоровым, истинным элементам его сложного, противоречивого мировоззрения. Проповедь в художественных произведениях Толстого религии, непротивления злу, нравственного самоусовершенствования и т. п. является выражением других, реакционных элементов его мировоззрения.

Итак, совершенно ясно, что Энгельс и Ленин говорили о противоречиях в самом мировоззрении художников, о выражении этих противоречий в их творчестве. Противоречия эти объективно отражают противоречия в практике и сознании определенных классов, обусловленные конкретными историческими обстоятельствами.

Наряду с этим классики марксизма подчеркивали значение передового, прогрессивного мировоззрения для творческой деятельности. Достаточно вспомнить, что расцвет и всемирное значение русской классической литературы Ленин ставил в прямую связь с выражаемыми ею передовыми идеями: «… роль передового борца может выполнить только партия, руководимая передовой теорией. А чтобы хоть сколько-нибудь конкретно представить себе, что это означает, пусть читатель вспомнит о таких предшественниках русской социал-демократии, как Герцен, Белинский, Чернышевский… пусть подумает о том всемирном значении, которое приобретает теперь русская литература…» (т. 5, стр. 342).

Невозможно предположить, чтобы из понятия «русская литература» Ленин исключал в данном случае творчество Толстого или Тургенева. Говоря в таком многозначительном контексте о всемирном значении русской литературы, Ленин недвусмысленно определил и главное в идейном направлении творчества великих русских писателей. Не случайно в другом месте Ленин говорил об «идеях Белинского и Гоголя», так решительно сблизив этих двух деятелей, хотя Ленину прекрасно были известны и реакционные стороны мировоззрения Гоголя.

Вопрос об отношениях творчества и мировоззрения имеет различные аспекты. К сожалению, обычно этого не учитывают. Чаще всего подразумевают здесь проблему мировоззрения и художественного метода. Но это совершенно особая проблема, связанная, конечно, с вопросом о мировоззрении и творчестве в целом, но отнюдь не тождественная ему. Сама проблема метода и мировоззрения часто сужается, сводится до вопроса о соотношении мировоззрения и реалистического метода. Заметим кстати, что из критикуемой нами теории следует как раз тот парадоксальный вывод, будто именно реализм больше чем какой-либо другой метод предоставляет художнику возможность творить «вопреки» мировоззрению. Логически развивая концепцию постепенного «высвобождения» творчества от мировоззрения, неизбежно придешь к выводу, что в социалистическом реализме эта связь тем менее обязательна!

2

Наследие русских революционных демократов показывает, что они глубоко понимали сложный, специфический характер связи творчества с мировоззрением.

В первый период своей деятельности Белинский еще признавал бессознательность и бесцельность творчества. Так, в «Литературных мечтаниях» он писал: «Доколе поэт следует безотчетно мгновенной вспышке своего воображения… дотоле он и поэт; но как скоро он предположил себе цель, задал тему, он уже философ, мыслитель, моралист…» ## В. Г. Белинский, Собр.

1. Правда, дальше М. Лифшиц снова признает, что «не бывает искусства, безразличного к революционному или реакционному направлению мысли», но при этом так и остается неясным, как «революционное направление мысли» может проявляться у художника с «реакционным мировоззрением».[↩]
2. »К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве», изд. «Искусство», М. 1938, стр. 163. [↩]
3. Там же, стр. 164.[↩]
4. Сложность и эволюция мировоззрения великого французского писателя убедительно, на наш взгляд, охарактеризованы в книге Б. Реизова «Творчества «Бальзака» (Л. 1939).[↩]
5. Это хорошо показано в известном исследовании Б. Мейлаха «Ленин и проблемы русской литературы конца XIX-начала XX вв.» (Лениздат, Л. 1956).[↩]
6. В. И. Ленин, Сочинения, т. 15, стр. 183; т. 16, стр. 295.[↩]