Энн Эпплбаум. ГУЛАГ

Энн Эпплбаум. ГУЛАГ / Переводсангл. Л. Мотылева. М.: АСТ:CORPUS, 2015. 688с.

Книга  «ГУЛАГ. История»  американской  журналистки  Энн Эпплбаум, работавшей над ней семь лет, вышла в Нью­Йорке в 2003 году и в 2004­м получила Пулитцеровскую премию. Русская версия «ГУЛАГ.Паутина Большого террора» издана Московской школой политических исследований в 2006­м. В данном — втором — изда­нии тираж удвоен (3000 экземпляров), появился указатель (он зна­чителен — на 17 страниц), убран добавленный в первом издании подзаголовок. Сегодня книга воспринимается как еще более востре­бованная, чем десять лет назад.

Энн Эпплбаум в предисловии вспоминает, как в Праге, на Кар­ловом мосту, в «живописно­сувенирном месте», ее поразил успех у туристов (преимущественно американцев и западноевропейцев) атрибутов советской власти (фуражек, пряжек, знаков различия, значков с Лениным и проч.). В чем причины отсутствия неприятия сталинизма, массового безразличия к трагедии европейского комму­низма? Чем обусловлено «искушение оправдывать сталинские пре­ступления в такой мере, в какой никогда не стали бы оправдывать гитлеровские» (с. 18)?

Материалы о ГУЛАГе начали выходить в 1980­е. Российские историки и исторические общества публиковали истории лагерей, жизнеописания узников, списки погибших, пытались определить общее количество пострадавших от репрессий. Кропотливая рабо­та, просеивание не одной тысячи документов, и — «Мемориал» со­ставил первый справочник названий и местоположения всех из­вестных лагерей, собрал огромный архив устных и письменных рассказов бывших заключенных. Результат как этого титаниче­ского труда, так и новых мемуаров, изданных в России и Америке, Израиле и Восточной Европе, послужил фундаментом книги.

Кроме того, Энн Эпплбаум использовала информацию совет­ских архивов: стенограммы партийных собраний и документы из «особой папки» Сталина, документы из военных архивов, архивов лагерной охраны, местных архивов Петрозаводска, Архангельска, Сыктывкара, Воркуты, Соловков и др. Архив ФСБ (бывший ар­хив КГБ) остался для нее недоступным.

В совокупности эти источники позволили автору писать по­но­вому. Уже не было необходимости сталкивать версии диссидентов и правительства, можно было дать слово многим: заключенным раз­ных категорий, отбывавшимразные сроки в разное время, сотрудни­кам «органов», охранникам.

В книге— история советских лагерей со времен их возникнове­ния в годы большевистской революции, последующего превращения в важную часть советской экономики, частичного демонтажа после смерти Сталина и наследия ГУЛАГа— лагерей для политзаключен­ных и уголовников в 1970—1980­е. Энн Эпплаум пишет из 2000­х, и этот больший временной охват (включая видение современных тен­денций мирового развития) отличает ее книгу.Она— исследователь, принадлежащий к англо-­американской культуре (c 2006 года живет в Польше).В то время, когда она работала над книгой, у нее родились двое детей. Она пишет с точки зрения западного человека, смотрит на происходящее взглядом историка. При всей тщательности исследо­вания (примечания и библиография занимают более 80 страниц), книга написана на языке журналистики— для широкой публики.

Первая и третья части книги построены хронологически. Они последовательно описывают развитие лагерной системы. Первая часть рассказывает о возникновении ГУЛАГа (1917—1939 годы). В ней шесть глав (все главы в книге предельно насыщены инфор­мацией, при этом компактны — страниц по пятнадцать-­двадцать). «Большевистское начало». За три недели до Октябрьского пе­реворота Ленин набрасывал в общих чертах программу «трудовой повинности» для капиталистов и богачей (с. 42). К концу 1919 го­да в России был 21 зарегистрированный лагерь, к концу 1920-­го —

107 (с. 46).

«Первый лагерь ГУЛАГа». Летом 1920­го на Соловецкий архи­пелаг с его суровыми природными условиями начали прибывать за­ключенные — под «власть соловецкую», «которая была смесью пре­ступного пренебрежения и бессистемного насилия» (с. 58).

«1929 год: «Великий перелом»». В декабре 1927­го в ведении спецотдела ОГПУ было 30 000 заключенных, в 1930­м — 300 000. «Сталин предложил своей тайной полиции «соловецкую модель» концлагерей, Сталин очертил круг жертв — и его подчиненные рья­но взялись за дело» (с. 89).

«Беломорканал». Строительство отличалось всеобъемлющим хаосом, колоссальной спешкой и — отсутствием насущной необ­ходимости в водном пути от Балтийского до Белого моря.

«ГУЛАГ расширяется». В 1934 году возникают новые лагеря: на Колыме, в Республике Коми, в Сибири, в Казахстане, в Узбеки­стане.

«Большой террор и после него». 1937 год стал водоразделом: лагеря «превратились из индифферентных мест заключения, где люди гибли из­за случайностей или халатности, в подлинные ла­геря смерти, где людей намеренно убивали пулей или непосиль­ной работой в гораздо большем количестве, чем раньше» (с. 123). К концу 30­х годов любой крупный населенный пункт — от Актю­бинска до Якутска — имел собственный лагерь или колонию. Сис­тема сформировалась.

На этом прискорбном факте хронология на время прерывается. Вторая глава посвящена лагерной жизни и построена по тематиче­скому  принципу.  Здесь  двенадцать  глав  «хождений  по  мукам»: Арест; Тюрьма; Этап, прибытие, сортировка; Лагерная жизнь; Труд в лагерях; Наказание и награды; Охранники; Заключенные; Женщи­ны и дети; Умирающие; Стратегии выживания; Бунт и побег. В про­цессе чтения наиболее частые параллели и ассоциации — с Адом Данте, системой рабовладения, немецкими концлагерями. Вопию­щая трагедия переплетена с чудовищным абсурдом: «…подавляющее большинство  советских  лагерников  проходило  через  следствие (пусть оно и было поверхностным) и суд (пусть он и был фарсом), который выносил приговор (пусть это и занимало меньше минуты», с.150). «Татьяну Окуневскую, популярную киноактрису, арестова­ли, как она считала, за отказ стать любовницей Виктора Абакумова, возглавлявшего с 1943 года советскую контрразведку. Чтобы она по­няла истинную причину, ей, утверждает она, показали лист бумаги с надписью «Вы подлежите аресту» и подписью Абакумова. Четверо известных футболистов и тренеров — братья Старостины, аресто­ванные в 1942­м, пострадали, по их мнению, из­за успехов их коман­ды «Спартак», раздражавших Лаврентия Берию, который болел за «Динамо»» (с. 153).

Иногда ощущение абсурда усиливается от исследовательской беспристрастности иностранного автора: «Формально Шаламов не прав. Дезинфекция не была задумана как способ пытки…» (с. 223).

У Энн Эпплбаум появляются темы, касаться которых было не принято: принудительный секс в лагерях, массовые изнасилова­ния уголовниками и нежелание охраны пресекать подобные пре­ступления, гомосексуализм, суицид. Табуирование для нее неор­ганично, о чем свидетельствуют комментарии, например: «Дело, возможно, в том, что гомосексуализм по­прежнему остается в рус­ской культуре частичным табу и люди предпочитают о нем не пи­сать» (с. 322).

Исторический  очерк  уступает  место  хронологии.  Третья часть — о подъеме и упадке ГУЛАГа в 1940—1986 годах. В ней — девять глав: Война; «Чужие» (об иностранцах в лагерях); Амни­стия и после амнистии; Зенит лагерно­производственного ком­плекса («сорок девятый год — родной брат тридцать седьмого» — Е. Гинзбург, с. 461); Смерть Сталина (с последовавшими актив­ными преобразованиями Берии и — снова стагнация); Революция зеков; Оттепель и освобождение; Эпоха диссидентов; 1980­е годы: дробятся монументы.

Эпилог «Память» тревожный. Энн Эпплбаум обращает вни­мание на то, что в России не было публичных разбирательств, пар­ламентских  слушаний,  официальных  расследований  массовых убийств, репрессий и лагерей; «память о прошлом не составляет живую часть общественного разговора» (с. 564). «Нежелание при­знавать и обсуждать историю коммунистического прошлого, не­ желание раскаяться камнем висит на шее у многих народов пост­коммунистической Европы» (с. 566). В России груз прошлого ощущается как нигде и политические последствия слабой истори­ческой памяти много тяжелее, чем в других посткоммунистиче­ских странах (с. 567).

История мало чему научает, и это, по­видимому, самый болез­ненный нерв книги. Первое упоминание о ссылке в российском законодательстве датируется 1649 годом. Уже тогда ссылали не только за убийства, но и за пользование нюхательным табаком, за гадания. Ссылку (в том или ином виде) испытали на себе многие российские мыслители и писатели. Те, кто не испытал, мучитель­но размышлял о судьбе ссыльных. Вспомним Чехова до отъезда на Сахалин: «Из книг, которые я прочел и читаю, видно, что мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассужде­ния, варварски; мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст, заражали сифилисом, развращали, размножали пре­ступников <…> но нам до этого дела нет, это неинтересно» (с. 27). Это было написано в 1890 году. В ХХ веке речь шла уже о десят­ках миллионов. Хотелось бы, чтобы оценка автора реальности XXI века оказалась ошибочной: «Мало, очень мало людей в ны­нешней России воспринимает прошлое как бремя и как обязатель­ство. Прошлое — дурной сон, который хочется забыть, или нашеп­танные слухи, на которые не хочется обращать внимания. Как огромный неоткрытый ящик Пандоры, оно ждет следующих поко­лений» (с. 570).

Сильное впечатление производят эпиграфы — из «Реквиема» А. Ахматовой  и  «Записок  из  Мертвого  дома»  Ф. Достоевского, «Воспоминаний» Н. Мандельштам и Д. Лихачева, стихотворений А. Твардовского и О. Мандельштама, стихотворений и песен за­ключенных. При чтении почему­то вспоминаются строки из совре­менной поэзии, Наты Сучковой, например: «За железными засова­ми что ни век — идет война, / Ненаглядные пособия, монохромная страна».

В 2012 году Энн Эпплбаум выпустила следующий бестсел­лер  —  «Железный  занавес.  Подавление  Восточной  Европы в 1944—1956 годах». В 2015­м он вышел на русском языке.

Людмила ЕГОРОВА

Вологодский государственный университет