№10, 1971/История литературы

Движение литературоведческой мысли

Большое историческое событие всегда концентрирует в себе социальный, духовный опыт общества. Именно поэтому оно оказывает огромное воздействие на сознание людей, формируя их политическое, нравственное мышление.

Таким событием был XXIV съезд КПСС. Он прекрасно отразил уровень современной жизни нашего государства во всех ее богатых и сложных проявлениях. Съезд дал возможность каждому человеку почувствовать и отчетливо увидеть место и удельный вес своего труда в деятельности государства. Глубоко охарактеризовав современное состояние литературы, съезд наметил ясные пути ее развития. Высокая оценка советской литературы и искусства, прозвучавшая на съезде, явилась новым стимулом для творческой активности художников и писателей.

Такое значение съезд имел и для ученых. Он четко определил роль и задачи общественных наук, к которым с полным правом относит себя и литературоведение.

Многие материалы съезда имеют прямое отношение к литературной науке, они содержат то, что можно считать методологическими рекомендациями и указаниями для литературоведов. Это касается всех основных «слагаемых» науки об искусстве слова: критики, теории и истории литературы.

Литературоведы не могут не отнести к себе основное требование партии к общественным дисциплинам: «Все более решительный поворот общественных наук в сторону разработки проблем, актуальных для настоящего и будущего, – вот что нам нужно» 1.

Актуальные – значит конкретные, практические. В докладе тов. Л. И. Брежнева указано на необходимость тесной связи общественных наук с практикой партийной, государственной работы, с решением задач коммунистического строительства. Это отвечает условиям развития нашего общества в настоящее время, соответствует уровню социальной, духовной жизни.

Не случайно на съезде отмечался значительный рост общей культуры во всех социальных группах советского общества, было уделено пристальное внимание самым различным особенностям культуры.

Для литературоведов имеет большое стимулирующее значение то обстоятельство, что общий духовный подъем в стране сказался в возросшем внимании трудящихся масс к литературе и искусству. Тут есть над чем подумать не только критикам, но и историкам литературы, поскольку нельзя не заметить усиления в последние годы интереса к художественному наследию.

Съезд констатировал заметные сдвиги в теоретической работе во всех идеологических звеньях нашего общества. Литературоведы могут с гордостью распространить эту оценку и на себя. Но еще с большим основанием и с особой активностью они должны воспринять слова партии о том, что современные условия идейной жизни требуют усиленного внимания к проблемам теории, большей заботы об ее творческом развитии. «Повторение старых формул там, где они уже изжили себя, неумение или нежелание по-новому подходить к новым проблемам – все это приносит вред делу, создает дополнительные возможности для распространения ревизионистских подделок под марксизм-ленинизм» 2.

Показателем теоретической зрелости литературоведческой науки служит ее активная и конкретная борьба против ревизионистских концепций. В этом отношении опыт литературоведения в последние годы заслуживает высокой оценки. Как показала проведенная в 1970 году в Москве международная конференция «Возрастание роли марксизма-ленинизма в современную эпоху и критика антикоммунизма», наше литературоведение успешно, доказательно и бескомпромиссно ведет полемику с идеологическими противниками в данной сфере общественных знаний.

Важны сдвиги в самой теории метода литературоведческой науки. Ряд ученых с большим энтузиазмом и остротой ставит на широкое обсуждение методологические проблемы литературоведения, предлагая интересные конкретные идеи. Так, в книге А. Бушмина «Методологические вопросы литературоведческих исследований» (1969) характеризуется место, функция, специфика методологии литературной науки. Это очень важно, поскольку, как показывает автор, утрата ощущения этой специфики, смешение ее с теорией литературы или с общей научной методологией препятствуют решению специальных задач литературоведения.

В освещении последних становится все заметнее теоретическая основательность. Возьмем, к примеру, такую сложную проблему, как соотношение общего и индивидуального начал в творческом опыте писателя. Как установить подлинную диалектику связей между этими сторонами?

Проблема эта трудная, но для ее решения предлагается в последнее время немало конструктивных идей. Достаточно указать в этой связи на книгу М. Храпченко «Творческая индивидуальность писателя и развитие литературы» (1970).

Конкретный историзм – методология советского литературоведения. На этой основе оно достигло больших успехов. Например, в изучении некоторых исторических периодов развития русской литературы и крупных имен наша наука имеет такие исследовательские достижения, которые составляют ее мировую славу. Можно указать на исследования древнерусской литературы, XVIII века, творчества Пушкина, Гоголя, Достоевского и Толстого.

Усиление конкретного историзма в работах последних лет привело к значительному обогащению картины литературного развития в России. Книги о Тютчеве, Аксакове, писателях-народниках сыграли свою роль в уменьшении «белых пятен» научной истории литературы.

Этому же способствовали очень серьезные, содержательные дискуссии, например о народничестве как общественном и литературном течении, – они побудили исследователей более внимательно рассмотреть художественную практику народников.

Работы о народнической поэзии и прозе в свою очередь значительно расширили наше представление о влиянии идей великих русских демократов на литературный процесс в России. Хотелось, чтобы изучение такого влияния шло еще более интенсивно: тут есть еще «белые пятна». Важно также установить, какие внутренние связи существовали между социально-нравственными и эстетическими идеями русских демократов и концепциями, скажем, таких гигантов русской художественной мысли, как Толстой и Достоевский: пока активнее изучаются различия между ними.

Немало сделала для прояснения картины идейно-художественной жизни России в XIX веке дискуссия о славянофильстве.

Все это способствует развитию конкретного историзма в литературоведческих исследованиях. Но есть еще один аспект, в котором может осуществляться конкретно-исторический метод.

Речь идет об историко-типологическом аспекте, который в последнее время получил распространение и приобрел особую значимость.

Типологический принцип при всей теоретической (да и терминологической) неразработанности этого понятия уже на нынешнем уровне его применения способствовал выявлению связей между художественными направлениями, помог еще глубже понять сходства и различия внутри реализма, в методе которого на рубеже XIX – XX веков происходила качественная трансформация, Типологический принцип (примененный – хотя и не всегда удачно – и в исследовании современных форм литературы) еще больше проясняет взаимодействие, с одной стороны, между основными чертами реализма с признаками других творческих методов, а с другой – между разными искусствами, что может содействовать комплексному изучению художественной культуры.

Но тут встает немало сложных вопросов. Главный из них: как объяснить генезис того или иного типа реализма? Почему в творческом опыте данного писателя возникает эта, а не иная разновидность реализма, например»эпико-психологическая», которую М. Храпченко видит в творчестве Л. Толстого? Ясного ответа пока в опубликованных трудах найти нельзя.

И здесь мы сталкиваемся, может быть, с самой большой трудностью в литературоведении. Оно давно разрабатывает, а в последнее время все успешнее (отчасти с помощью «соседних» наук), методы исследования индивидуального идейно-художественного мышления и на этой основе – результаты творческого процесса. Но оно чаще всего неохотно пытается установить исторические истоки этого мышления (следовательно, и данных результатов), его конкретную связь с определенными разновидностями общественной психологии или идеологии. Если же они и устанавливаются, то весьма внешним образом; их генетический характер не виден. Отсюда – элементы описательности даже в серьезных, а подчас и талантливых работах.

Иногда при чтении литературного труда возникает ощущение своеобразных параллельных рядов: с одной стороны, дефиниции насчет социально-исторического детерминизма, с другой – рассмотрение художественного произведения или творчества писателя в целом как явления, по сути дела, имманентного. Такие «ряды» можно найти в некоторых монографиях типа «Жизнь и творчество», «Творческий путь», «Мастерство писателя».

Все это, конечно, имело свои исторические причины – такова была реакция на «социально-генетическую» методологию 20 – 30-х годов. Разумеется, вульгарно-социологические сочинения заставляли думать о больших преимуществах культурно-исторической школы. Но ее традиции чувствовались в «единопоточных» концепциях литературного процесса. И хотя лучшие исследования по литературе совершенно свободны от указанных традиций, последние отнюдь не исчезли. Казалось бы, после работ Ленина о Толстом, где идея детерминированности литературы воплощена необычайно диалектично, где среди источников художественного творчества указано и глубоко охарактеризовано то, что Энгельс считал промежуточным звеном между экономикой и искусством – общественная психология, можно, не боясь социологической вульгаризации, определять детально генезис каждого художественного факта.

Однако, видимо, боязнь остается, поскольку подлинный генезис не всегда обнаруживается.

Но и в тех случаях, когда он определен, не прослеживаются причинные связи между ним и конкретным художественным содержанием, а затем и формой произведения. В этих причинных связях частное порой начинает выдаваться за общее и главное. Когда В. Жирмунский опубликовал свою книгу «Байрон и Пушкин» (1924), в которой прекрасно обоснована мысль о том, что в основе романтического творчества лежит романтическое чувство, марксистская критика, высоко оценившая этот труд, предложила расширить тезис: и романтическое миропонимание. В. Жирмунский признал это справедливым. Последующий опыт литературоведов (и самого В. Жирмунского) показал: вполне плодотворно лишь выявление в литературном факте всей системы взглядов писателя, системы, которая и есть его идеология. Через систему и устанавливается общая причинность, ибо в системе взглядов наиболее заметна объективная, историческая основа художественного мышления.

Однако в нашем литературоведении можно встретить случаи, когда эта система в ее генетической и причинной сущности дробится на отдельные элементы. Помимо структуралистского метода (о чем ниже) можно указать на попытки соединения принципов «биографического» и «психологического» изучения.

Я имею в виду две первые части работы Б. Бурсова о Достоевском («Звезда», 1969, N 12; 1970, N 12). Они кажутся неожиданными для ученого, исследовавшего национальное и историческое своеобразие русской литературы и теперь решившего объяснить творчество великого реалиста личной психологией, личным сознанием художника. В таком замысле на первый взгляд предполагается не связь с культурно-исторической школой, а, напротив, отвержение ее традиций, особенно тех, которые больше всего опираются на позитивизм. Нечто похожее было не раз в истории науки: основатель биографического метода Сент-Бёв выступал против «догматизма» И. Тэна.

Опасность нивелировки писателей всегда беспокоила ученых (вульгарно-социологический вариант нивелировки лишь усиливал такое чувство). Изучение биографии писателя ее уменьшало. Конечно же, биография художника важна для понимания его творчества. М. Горький говорил о том, как интересна «личная жизнь» писателя## М. Горький, История русской литературы, ГИХЛ, М. 1939, стр.

  1. Л. И. Брежнев, Отчетный доклад Центрального Комитета КПСС XXIV съезду Коммунистической партии Советского Союза, Политиздат, М. 1971, стр. 106.[]
  2. Л. И. Брежнев, Отчетный доклад Центрального Комитета КПСС XXIV съезду Коммунистической партии Советского Союза, стр. 127.[]

Цитировать

Николаев, П. Движение литературоведческой мысли / П. Николаев // Вопросы литературы. - 1971 - №10. - C. 136-150
Копировать