Два года с символистами. Публикация Т. Дубинской-Джалиловой

Роман Гуль не согласился с мнением М. С. Маргулиса, что Н. Валентинов «был самый блестящий человек в эмиграции». «Талантливый публицист, широко образованный и, если хотите, действительно, – блестящий, – писал Р. Гуль. – Но насчет «самый» – не думаю. В эмиграции было много блестящих людей. И отдавать пальму первенства Николаю Владиславовичу Вольскому я бы все- таки не решился» ¹. Однако воспоминания свои о Н. Вольском Р. Гуль закончил словами: «В 1964 г. в Плес-си Робенсон после невероятно мучительной болезни Н. Вольский скончался. Замены такому эмигранту не нашлось» ².

Н. В. Вольский (1879 – 1964) печатался всегда под псевдонимом – главным образом как Н. Валентинов. В сегодняшней России, после выхода у нас его давно опубликованных за рубежом книг «Малознакомый Ленин» (СПб;, 1991), «Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина. Годы работы в ВСНХ во время НЭП. Воспоминания» (М., 1991), «Наследники Ленина» (М., 1991), «Недорисованный портрет…» (М., 1993), Н. Валентинов хорошо известен достаточно широкой читательской аудитории. В указанных изданиях можно почерпнуть и основные сведения о его жизненном пути, так что здесь напомним о последнем лишь вкратце.

Н. Валентинов – деятель РСДРП (на первых порах весьма активный), до 1905 года – большевик, затем до лета 1917 года – меньшевик, впоследствии, по выражению М. Карповича, «беспартийный демократ и умеренный (эволюционный) социалист» ³. Разрыв с В. Лениным послефилософского спора в 1905 году вспоминал так: «Я вынул занозу из мозга. Перестал носить… маску ортодокса. Открыто начал быть  «ревизионистом» ⁴. Октябрьскую революцию 1917 года Н. Валентинов считал «актом преступным» ⁵. Однако с 1922 года он служил в ВСНХ, через шесть лет (1928) по служебной линии уехал в Париж, где в декабре 1930 года «ушел в эмиграцию» ⁶.

Н. Валентинов – человек «широкого диапазона… умственных интересов» ⁷, автор множества книг, брошюр, статей по проблемам философии, экономики, сельского хозяйства, текущей партийной и общей политики; это в основном до революции. До революции же он издал небольшую брошюру «Мы еще придем! О современной литературе. «Жизни Человека» и «Царь-Голоде» Л. Андреева» (М., 1908). Работал над книгой по истории русской культуры, рукопись написанных ее глав, к сожалению, пропала⁸. В эмиграции Н. Валентинов развернулся как мемуарист, чем, в сущности, и составил себе имя у современного читателя.

В его мемуарном наследии есть, однако, книга, нашему российскому читателю практически неизвестная и вообще незаслуженно обойденная вниманием, – упоминавшиеся уже «Два года с символистами». Между тем автор был прав, когда писал, что «я о символистах могу сказать неведомое другим, даже близко их знавшим» ⁹. Н. Валентинов имел в виду даже не то обстоятельство, что в течение двух лет – в 1907 и 1908 годы – много общался с московскими символистами. Он обратил внимание на то, что его отношения с символистами «сложились и развернулись» в особой плоскости. «Белый, – писал Н. Валентинов, – в своих мемуарах сообщает, что я «будоражил» его «вопросами, связанными с марксизмом»¹⁰. Никто кроме меня таким делом не занимался и, естественно, ничего о том написать и не мог. А между тем это «будоражение» открывало некоторые очень оригинальные представления и воззрения Белого, в частности, столь ошеломившую меня символистическую триаду – «Маркс, Апокалипсис, Соловьев», – ни в одном из мемуаров его не отмеченную, как ни в каких мемуарах о символизме не отмечена выдвинутая в споре со мной теза Эллиса: Бодлер в его «Цветах зла» гораздо больший революционер, чем Маркс в «Капитале»¹¹Н. Валентинов написал «Два года с символистами» уже после того, как в СССР вышли книги Андрея Белого «На рубеже двух столетий» (1930), «Начало века» (1933), «Между двух революций» (1934). В мемуарах Андрея Белого Н. Валентинов обнаружил сознательное искажение фактов, разные умолчания, недомолвки, к которым Белый прибегал, чтобы представить советским властям свое прошлое в угодном им свете (недаром Н. Валентинов называл Андрея Белого «талантливым хамелеоном»). Многие страницы своей книги Н. Валентинов отдал поправкам, дополнениям, уточнениям фактов в тексте Белого. Те аналитики символизма, которые не знали Андрея Белого того времени и не дышали воздухом той эпохи, особым «воздухом символизма», не могут внести «настоящих «корректур», а тем более «дополнений», уверял Н. Валентинов. Он писал: «…я могу и, мне кажется, обязан это сделать. Никто из нас, покидая сей прекрасный мир, не должен уносить с собою вещей, о которых хотели бы узнать, но без помощи предшественников не могут знать, следующие за нами»¹²Надеемся, что читатель помещенной ниже публикации сам убедится, что книга «Два года с символистами» несомненно представляет историко-литературный интерес. Что Н. Валентинов действительно рассказал о том, о чем не писали другие, и что сделал он это именно так, как мог сделать только человек, дышавший одним с символистами воздухом. В данной публикации вниманию читателей предложены фрагменты из глав, в которых автор делится своими впечатлениями об Андрее Белом: «Первое знакомство с А. Белым», «На заре символизма», «Дух, летающий по Москве». Отметим, что Н. Валентинов сумел передать даже монологи Белого – ошеломляющий поток слов с присущей Белому бессвязностью. Он передал смысл этих монологов, особенно запомнившиеся куски и слова (все, кто писал о Валентинове, свидетельствовали, что память у него была превосходная). Он объяснил, почему проникся к Андрею Белому «большой жалостью», чувством признательности и, несмотря на все его экстравагантности, относился к нему максимально мягко и терпимо почти до конца 1908 года, когда Н. Валентинова оттолкнула от Белого его привычка «немотствовать» в серьезные моменты жизни. В феврале 1909 года Н. Валентинов уехал из Москвы. Больше они не виделись и даже не переписывались.Книгу «Два года с символистами» Н. Валентинов написал в 1954 году. Опубликована она была в США в 1969 году. Редактор издания проф. Г П. Струве здесь же поместил еще три приложения: валентиновский «Авто-комментарий к главе «А. Блок и А. Белый», его статью «Александр Блок и «Русское Слово» и «Письмо Н. Валентинова к редактору настоящего издания». Целиком «Два года с символистами» долго не печатали из-за главы «А. Блок и А. Белый» (Н. Валентинов не надеялся, что книга когда-либо выйдет, и он ее не дождался). Эта глава вызвала у современников, прочитавших рукопись, «великую ярость»¹³ (только М. Алданов дал о всей книге «чрезвычайно лестный… отзыв»¹⁴). Даже мягкий М. Карпович, редактор «Нового журнала», наотрез отказался публиковать главу «А. Блок и А. Белый». Да, справедлива теза о том, что автор не имеет права писать воспоминания о человеке, которого лично не знал. Н. Валентинов не был знаком с Блоком и не хотел с ним знакомиться, ибо относился к нему с глубокой неприязнью. В своей книге он высказал собственное мнение о Блоке. В то время поэт уже пользовался почти общим признанием. Но кто сказал, что общее признание не допускает другого взгляда? Воспоминания Н. Валентинова, о ком бы он ни писал – о Ленине, Дзержинском, Блоке или Белом, – отличаются независимостью суждений. Мнение такого яркого человека ведь тоже имеет право на существование, прав он или не прав. В «Двух годах с символистами» кроме того весьма содержательны разделы с воспоминаниями о таких фигурах, как В. Брюсов, М. Гершензон, Эллис (Л. Л. Кобылинский), о котором, пожалуй, никто так интересно не писал. Говорим все это для того, чтобы обратить внимание наших книгоиздателей на эту книгу Н. Валентинова – читателя она, убеждены, найдет¹⁵.

Фрагменты из воспоминаний Н. Валентинова «Два года с символистами» печатаются по изданию: Н. Валентинов, Два года с символистами. Под редакцией, с предисловием и примечаниями проф. Г. П. Струве, Гуверовский институт войны, революции и мира Стенфордского университета, Stanford, California, 1969. Авторские примечания, как и примечания редактора книги Г. П. Струве, даны под звездочкой (в последнем случае принадлежность примечаний Г. Струве оговорена в скобках). В контаминации цитат из разных произведений Андрея Белого источники указаны в примечаниях.

[I.] ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО С А. БЕЛЫМ

Вспоминая осень 1905 года, Андрей Белый писал: «Москва клокотала – банкетом, митингом, взвизгом передовиц: о «весне» в октябре и об октябре в весне; клокотали салоны; из заведений, ворот заводов, подвалов выскакивали взволнованные говорливые кучки с дергами рук, ног и шей; пыхали протестом и трубы домов; казалось: фабричный гудок вырвался в центр города; мохнатая, маньчжурская шапка на самом Кузнецком торчала вопросом; человек с фронта подымал голос: «Так жить нельзя»…»

На Садовой-Триумфальной в театре Зон, в те дни как всегда переполненном народом, «клокотавшим митингом», говорил Станислав Вольский (Соколов) ¹⁶. За ним должен был выступать Бунаков-Фондаминский¹⁷, потом еще кто-то, потом я. В ораторах недостатка не было. Недалеко от нас на подмостках стоял молодой человек. Два года спустя Л. С. Бакст нарисует его портрет: большой покатый лоб, начинающие редеть волосы, несколько припухлый нос, густые усики, как бы приклеенные к нему с чужой губы. Тогда, в 1905 году, он был красивее, много свежее. Особенно выделялись серо-голубые глаза, лучистые, обрамленные непомерно густыми ресницами. Он восторженно смотрел на ораторов и особо «ударным революционным» словам начинал неистово аплодировать первым, подымая над своей головой тонкие руки и сопровождая аплодисменты пронзительным «браво». На митингах никто тогда не кричал «браво», никто так не воздевал рук. Молодого человека с лучистыми глазами нельзя было не заметить. Уж очень он выделялся из толпы. «Кто это?» Мне ответили: «Декадент Андрей Белый». Если бы А. Белый узнал, что его так рекомендуют, должен был бы обидеться: он не декадент, а символист¹⁸. Но осенью 1905 года эти тонкости меня совсем не интересовали, и о символизме, кроме едкой, высмеивающей Брюсова статьи Владимира Соловьева¹⁹, прочитанной еще в школьнические годы, я ничего больше не знал.

«Декадента» мне пришлось снова увидеть дней через пять. Двери Университета были тогда широко открыты для всяких митингов, собраний всех партий. Улица властно врывалась в него и где хотела устраивалась по аудиториям. Открыв дверь в одну из них в новом здании Университета, я увидал человек пятьдесят, большей частью студентов, с явным любопытством (именно с любопытством!) слушающих кого-то «с дергами рук, ног и шеи», то притоптывающего, то подымающего руки, точно подтягиваясь на трапеции, то выбрасывающего их, словно от чего-то отшатываясь. Подойдя ближе, я узнал «декадента». Ни по форме, ни по содержанию его речь не походила на то, что все в то время говорили. Странно звучавшее слово «волить» у него постоянно сочеталось со словом «взрыв», произносившимся с особым ударением на букву «ы». Он поучал аудиторию, что нужно теперь «волить взрыва», и «взрыва» такой силы, который должен ничего не оставить не только от самодержавной государственности, но от государства вообще. Из всей его речи, со ссылками на Владимира Соловьева и Ницше, выпирал неотесанный анархизм, нелепейший, явно непродуманный. С ранних лет анархизм мне всегда казался системой архиглупой. Я не выдержал и стал перебивать Андрея Белого. Несколько смущенный моими замечаниями, – а я старался их сделать возможно более колкими и насмешливыми, – он стал спотыкаться и, оборвав свою речь, обратился ко мне: «Вы хотите возражать, уступаю вам место».

Вскочил на подоконник, опрокинул голову на поднятые ноги, закрыл лицо руками. В длинном ответе Белому (был я в те годы до крайности многословен) я указывал, что именно теперь, когда вопрос идет о первых настоящих попытках заменить старую государственность новой, речи об анархии и уничтожении государства вообще могут держать только безответственные болтуны, «декадентски» не ощущающие политических проблем настоящего. Ничего особо интересного или оригинального я не говорил, в сущности, это были обычные и весьма заезженные аргументы против анархизма. Но я стал злиться, когда Белый, не отымая рук от лица, то есть как бы демонстративно закрывая уши и не желая слушать меня, стал пускать сначала потихоньку, а потом чаще и громче: «Так-с, так-с». Эти возгласы, казавшиеся мне насмешкой, до того меня разозлили, что я крикнул: «Вместо того, чтобы бессмысленно, по-овечьи «такать» и закрывать уши, лучше обдумать и понять то, что вам говорят».

Белый вскочил с подоконника с лицом полным недоумения.

«Я совсем не закрывал ушей. Это вам так показалось. Я слушал вас очень внимательно. Не понимаю, зачем вы на меня сердитесь. Когда я говорил «так», это было одобрение того, что вы сказали, то есть я с вами соглашался или становился быть согласным».

Слышать человека, только что проповедовавшего анархию и немедленно после этого соглашающегося с резкой критикой, отвергающей анархизм, было столь неожиданно, что и я, и вся остальная публика в аудитории расхохоталась. Рассмеялся и Белый, но с очаровательной улыбкой тут же заметил: «Я должен внести в сказанное мною поправку. Согласен я отнюдь не со всем, а лишь с частью той критики, которую направили против меня. Какая часть важнее – та ли, с которой я соглашаюсь, или та, с которой я не согласен, – об этом нужно еще подумать».

«Декадент», – подумал я, – большой оригинал. Делать такое признание, как он, немногие решатся».

Вскоре произошла у меня и третья встреча с Белым. Рассказ о ней требует маленького предисловия.

В начале января 1905 года я возвратился из Женевы в Россию нелегально, с фальшивым паспортом и твердым намерением «делать революцию». Числиться «профессиональным революционером» и в качестве такового получать «содержание» от партии я не хотел, но так как для нелегального интеллигента никакого другого заработка, кроме писания в буржуазные газеты (лишь бы они были приличными), я не видел, мне, будучи в Харькове, этим делом и пришлось заняться. Одновременно я послал моей жене²⁰, жившей в Москве, несколько статеек и корреспонденции, прося ее попытаться поместить их в каком-нибудь московском органе. Она отнесла их в выходившую тогда «Вечернюю Почту», издававшуюся Холчевым. Там они были приняты, и мне предложили писание продолжать. Когда из Харькова, вследствие усиленной слежки, весною пришлось убраться и переехать в Москву, я уже не был для «Вечерней Почты» незнакомцем. Эта газета, появившаяся задолго до осенних свобод²¹, была не обычного рода изданием. Редактировал ее Н. В. Туркин, впоследствии редактор октябристской правой газеты «Голос Москвы», но в 1905 году державший курс с сильным загибом влево. <…> Знакомство с Туркиным было для меня крайне полезно, при его посредстве я, не имевший связей в Москве, быстро приобрел довольно широкий круг знакомых среди людей, участвовавших в общественном движении. Туркин меня познакомил с князем Сергеем Ивановичем Шаховским, братом Дмитрия Ивановича²² – одного из будущих лидеров только еще складывавшейся конституционно-демократической партии (кадетов). С. И. Шаховской был одержим революционной страстью в размерах, далеко превышавших кадетские нормы. А. В. Тыркова-Вильямс в своих воспоминаниях «На путях к свободе» пишет, что, приготовляясь к революционному перевороту, он организовал у себя склад оружия²³. Когда я с ним познакомился, одной из тем, к которым Шаховской постоянно и упорно возвращался, была необходимость пропаганды среди солдат московского гарнизона. Это была его idee fixe. <…>

У Шаховского я познакомился с А. Н. Тургеневым²⁴, отец которого был двоюродным братом Ивана Сергеевича Тургенева. На этом знакомстве нужно остановиться, с разных сторон оно имеет отношение к А. Белому. А. Н. Тургенев был женат на С. Н. Бакуниной, дочери Н. А. Бакунина, дяди «Премухинских» Бакуниных, в том числе и знаменитого анархиста²⁵, но в то время он с нею уже разошелся. От этого брака Тургенев имел трех дочерей: Наталью, Анну (в воспоминаниях Белого и других она всегда именуется «Асей») и Татьяну²⁶. Старших дочерей я видел один раз, будучи у А. Н. Тургенева. В памяти, но как во сне, осталось впечатление о двух очаровательных девочках. Одна из них была застенчивой и казалась немного букой: это была Ася. С нею в том же году, у ее тети, знаменитой певицы М. А. д’Альгейм, познакомился и А. Белый²⁷. Ему понравились «миндалевидные глаза Аси, в улыбке которой слилась Джоконда с младенцем». Близкое знакомство Белого с Асей произошло много позднее – в 1909 году^## «Возникшая любовь между мной и Асей…» – писал Андрей Белый про апрель 1909 года в заметках, названных им «Материал к биографии (интимный), предназначенный для чтения только после смерти автора» (Белый называл свои заметки и просто «Материал к биографии (интимный)»). В личном плане это один из самых откровенных его текстов. Он хранится в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ. Ф 53.

1. Роман Гуль, Я унес Россию. Апологiя эмиграции, т. III. Россия в Америке, Нью-Йорк, 1987, с. 132.[↩]
2. Там же, с. 135.[↩]
3. М. Карпович, Предисловие к книге Н. Валентинова «Встречи с Лениным», Нью-Йорк, 1979, с. 6.[↩]
4. Н. Валентинов, Недорисованный портрет…, с. 173.[↩]
5. Н. Валентинов, Новая экономическая политика…, с. 70.[↩]
6. Н. Валентинов, Два года с символистами. Приложение III. Письма Н. Валентинова к редактору настоящего издания, Stanford, California, 1969, с. 236.[↩]
7. М. Карпович, Предисловие к книге Н. Валентинова «Встречи с Лениным», сб.[↩]
8. Н. Валентинов впоследствии вспоминал: «Этой теме была посвящена написанная мною в 1912 – 1916 гг. большая книга в 650 страниц «Россия и русская культура». Рукопись, плохо спрятанная, попала в руки жившей у нас старушки, которая, считая, что исписанная бумага никакой ценности уже не имеет, употребила ее в 1918 – 1919 гг. листок за листком для разжигания печки» (Н. Валентинов, Два года с символистами, с. 7)[↩]
9. Там же, с. 4.[↩]
10. Имеется в виду книга Андрея Белого «Между двух революций» (Л., 1934). Андрей Белый писал в ней о Н. Валентинове: «…это был живой, бледный блондин, обладавший и даром слова, и умением будоражить во мне вопросы, связанные с марксизмом; он не был типом газетчика; скорей – доморощенного философа… я ценил в нем отзывчивость и то вниманье, с которым он выслушивал тезисы мной вынашиваемой теории символизма… Во всяком случае Валентинов был острый, увлекательный собеседник, живо относившийся ко мне и Брюсову…» (с. 256 – 257).^[↩]
11. Н. Валентинов, Два года с символистами, с. 4.^[↩]
12. Там же, с. 5.^[↩]
13. См.: Н. Валентинов, Два года с символистами. Приложение I. Авто-комментарий к главе «А. Блок и А. Белый», с. 225.^[↩]
14. Там же, с. 227.^[↩]
15. Когда этот материал сдавался в печать, глава «Брюсов и Эллис» из книги Н. Валентинова «Два года с символистами» была опубликована в сборнике «Воспоминания о серебряном веке» (М., 1993).^[↩]
16. Станислав Вольский (Андрей В. (?) Соколов; 1880 – 1930?) – публицист, общественный деятель. После II съезда РСДРП примкнул к большевикам, позднее – лидер отзовистов. К Октябрьской революции отнесся враждебно, эмигрировал, но вскоре вернулся в Россию. Работал в Госплане, Наркомторге. С 1927 года занимался литературной работой.[↩]
17. И. Бунаков (Илья Исидорович Фондаминский; 1897 – 1942) – публицист, общественный деятель. Входил в ЦК партии социалистов-революционеров. После 1917 года был комиссаром Черноморского флота, членом Учредительного собрания, одним из руководителей (от эсеров) «Союза возрождения». В эмиграции И. Бунаков-Фондаминский – один из создателей и редакторов парижского журнала «Современные записки» (в 1920 – 1940-х годах), где опубликовал свою большую историософскую работу «Пути России»; был одним из издателей журнала «Новый Град», альманаха «Круг». Погиб в фашистском концлагере Освенцим.[↩]
18. Андрей Белый в книге «Начало века» писал: «Нас называли «символистами второй волны»; для меня это название значило: «символисты», но не «декаденты» (с. 536). Здесь и далее ссылки на его мемуары даются по изданиям: Андрей Белый, На рубеже двух столетий, М., 1989; он же, Начало века, М., 1990; он же, Между двух революций, М., 1990.[↩]
19. Владимир Соловьев отозвался на три выпуска сборника «Русские символисты», подготовленные В. Я. Брюсовым, тремя статьями в «Вестнике Европы». Н. Валентинов имел в виду статью В. Соловьева «Еще о символистах» о третьем выпуске в «Вестнике Европы», 1895, N 10 (см.: Н. Валентинов, Два года с символистами, с. 140 – 141).[↩]
20. Р. Гуль писал: «В 1903 г. он (Н. Валентинов. – Т. Д. -Д.) встретил и полюбил Валентину Николаевну (В. Н. Алексееву. – Т. Д. -Д.), ставшую верным другом всей его жизни. Она тоже происходила из тамбовской помещичьей семьи. В Петербурге стала опереточной певицей. И имела успех» (Роман Гуль, Я унес Россию. Апологiя эмиграции, т. III. Россия в Америке, с. 132).[↩]
21. Имеются в виду массовые демонстрации в Москве осенью 1905 года в связи с обнародованием Манифеста 17 октября.[↩]
22. Сергей Иванович Шаховской (1865 – 1908) – общественный деятель. В 1890-е годы – гласный Московского губернского и Серпуховского уездного земских собраний. Член «Союза освобождения», одной из двух организаций (другая – «Союз земцев-конституционалистов»), на основе которых была создана партия кадетов. Дмитрий Иванович Шаховской (1861 – 1939) – общественный и политический деятель, историк, литератор, публицист. Участник земских съездов 1904 – 1905 годов. Член «Союза земцев-конституционалистов», член ЦК партии кадетов. Депутат I Государственной думы, ее секретарь. Министр государственного призрения Временного правительства. Один из основоположников кооперативного Движения в России. В апреле 1939 года был осужден на десять лет. Более о нем сведений нет.[↩]
23. Ариадна Владимировна Тыркова-Вильямс (1869 – 1962) – видный деятель партии кадетов. В начале 1919 года основала в Лондоне Комитет освобождения России. В воспоминаниях «На путях к свободе» (Нью-Йорк, 1952) А. Тыркова-Вильямс писала: «В декабре 1905 г., Во время вооруженного восстания, он (С. И. Шаховской. – Т. Д. -Д.) устроил у себя для партизан склад револьверов и прятал их в голове алебастрового Аполлона» (с. 104).[↩]
24. Алексей Николаевич Тургенев (7 – 1906) – присяжный поверенный, отец Анны Алексеевны Тургеневой («Аси»; 1890 – 1966) – художницы, первой жены Андрея Белого.[↩]
25. Софья Николаевна Бакунина (в первом браке – Тургенева, во втором – Кампиони) – дочь Николая Александровича Бакунина (1818 – 1901 – общественного деятеля либерального направления. Он был братом, а не дядей, как пишет Н. Валентинов, «знаменитого анархиста» Михаила Александровича Бакунина.^[↩]
26. Сестры А. А. Тургеневой («Аси»): Наталья Алексеевна Тургенева (1886 – 1942) – жена Александра Михайловича Поццо (1882 – 1941), юриста, редактора московского журнала символистского направления «Северное сияние», и Татьяна Алексеевна Тургенева (1896 – 1966) – жена Сергея Михайловича Соловьева (1885 – 1942), поэта, прозаика, религиозного публициста, переводчика, с 1913 года – священника, одного из самых близких друзей Андрея Белого.^[↩]
27. Андрей Белый относит первую встречу с Асей и Наташей Тургеневыми к ноябрю 1905 года (см.: Андрей Белый, Между двух революций, Комментарии А. В. Лаврова, с. 460).^[↩]