Дружба народов – дружба литератур

Рождение социалистического содружества изменило соотношение сил в мире; возник невиданный в истории союз государств и народов, основанный на фундаменте гуманизма, добра, справедливости, союз равноправных строителей коммунистического будущего.

Общность социальных интересов и устремлений, представление о культуре как о могучей силе, формирующей коммунистическую мораль человека, породили и продолжают порождать идейно-эстетическое единство социалистической культуры. Разумеется, это единство никоим образом не предполагает унылой унификации, напротив, оно строится на своеобразии, художественном богатстве, на национальной неповторимости каждой из социалистических литератур, вносящих свой весомый вклад в сокровищницу мирового искусства. Поэтому перед эстетиками, литературоведами, критиками всегда стоит двуединая задача: выявлять в общем неповторимое, за своеобразием не упускать близости.

Русско-польские культурные связи имеют, как известно, давнюю историю. Не всегда эта история складывалась легко и гладко: великодержавная политика царизма мешала нормальному развитию культурных связей. Но неизменной оставалась духовная близость передовых представителей обоих народов. Пример тому – творческое содружество Пушкина и Мицкевича,

После Октябрьской революции связи русской и польской культур приобрели новый размах и новый характер. Прогрессивные писатели Польши с огромным интересом вглядывались в социальные и художественные перемены, происходившие в Стране Советов.

Освобожденная от фашистского ига Польша избрала путь социализма. Открылись безграничные возможности для творчества во всех областях жизни. Мощно разрослось, зазеленело древо польской литературы. Последнее тридцатилетие было временем плодотворных, напряженных художественных исканий, – развиваясь на национальной почве, польская литература активно впитывала в себя все самое ценное из опыта советской художественной литературы, искусства других социалистических стран. В то же время она и обогащает своими открытиями художественную культуру других народов. Этому способствуют постоянные, необычайно расширившиеся после войны контакты наших братских литератур. Взаимные переводы произведений художественной прозы и поэзии, театральные гастроли, художественные выставки, участие в научных двух- и многосторонних симпозиумах – вот далеко не полный перечень форм связей наших культур.

В этом разделе публикуются выступления польских и советских литераторов, чьи творческие судьбы как бы символизируют единство творческих устремлений народов Советского Союза и Польши.

Леслав М. БАРТЕЛЬСКИЙ

БЕЛОРУССИИ ОТКРЫТОЕ СЕРДЦЕ

Из всех поездок в Советский Союз больше всего мне запомнилась и запала в душу самая первая – по Белоруссии в июле 1955 года. То были незабываемые дни: я знакомился со страной и людьми, мне открывался неведомый край, хотя порой минские пейзажи живо напоминали окрестности Варшавы. В Белоруссии я почувствовал себя как дома – прежде всего благодаря радушному приему.

Во время войны Минск постигла та же участь, что и Варшаву, а такое для меня не могло быть безразлично. И я старался получше узнать город, который простоял много сотен лет и был варварски разрушен. После войны все пришлось строить заново. Мне понравился новый Минск – современный город с широкими, светлыми улицами и высокими домами с нарядными фасадами. Он был так красив, что казался нереальным, похожим на выставку архитектурных образцов, а не на город. Я бродил по нему, открывая следы прошлого на берегах Свислочи, где стояли (а может быть, и теперь еще стоят?) какие-то очень родные деревянные домики, согнувшиеся под тяжестью покатых крыш. Темные низкие ворота, деревянные заборы, узкие улочки… В новом, отстроенном после войны Минске ощущается столичный размах: видно, что хозяева города были озабочены тем, чтобы люди жили удобно и хорошо, но при этом думали не только о сегодняшнем дне, но и о грядущих годах. Бродя по старому Минску, я понимал, как нелегко в нем жить и какой огромный шаг вперед сделали советские люди: живописность этих уголков была лишь дорогим сердцу прошлым, но… ведь живем мы настоящим.

Олицетворением этого настоящего стали для меня белорусские писатели, с которыми, признаюсь, я столкнулся впервые. Кое-кого я знал по книгам, некоторых встречал в Польше, но ни с кем еще мне не случилось познакомиться поближе. Знакомство состоялось именно здесь, в Белоруссии – в Минске и в Королевищицах, в Доме творчества. Дело было летом, и многих своих белорусских коллег я не застал в городе. А мне непременно нужно было встретиться с ними и уговорить, чтобы они написали статьи, дали стихи или рассказы для специального номера «Новой культуры», в которой я тогда работал ответственным секретарем.

Мы выехали из Минска по шоссе, ведущему к Могилеву; город остался позади. Накануне я был в Новогрудке – ездил поклониться родным местам Адама Мицкевича, и сейчас, вглядываясь в мелькающие по сторонам дороги пейзажи, сравнивал и сопоставлял свои впечатления. Здесь – плоское пространство, пепельного оттенка луга, там – ярко-зеленые, точно гроздья винограда, холмы. Здесь – беспредельная равнина под невысоким небом, там – небо затерялось в рощах и лугах, как лесной родник. Здесь – краски листьев и травы приглушенные, сонные (невольно вспоминаются голубые ели в парках), там – каждое дерево, каждый куст, каждая травинка словно полыхают зеленым огнем. Поэтическое преувеличение? Возможно. Но иначе просто нельзя передать силу того пейзажа – силу, пробуждающую воображение.

Мы сворачиваем на юг, с асфальтового шоссе съезжаем на проселочную дорогу – обнаженную, без кусочка тени. С каждой минутой все ближе темнеющая на горизонте полоса лесов. Еще немного – и нас со всех сторон обступают деревья. Красота природы ошеломительна. Яркие солнечные пятна между стволами, сизый можжевельник, аромат смолы и тот непередаваемый смешанный запах, который подымается от преющей листвы, прячущихся во мху грибов и мокрого после дождя подлеска.

Неожиданно из-за деревьев появляется какое-то строение – мы на месте. Идем в глубь леса, выходим на просеку, на ней несколько финских домиков, перед каждым грядки, на грядках разные овощи, картофель, кукуруза; тянутся к солнцу подсолнечники. Мы усаживаемся в тени молодых дубов и березок. Наш хозяин – Петрусь Бровка. Он живет неподалеку, в одном из финских домиков. Филипп Пестрак, рослый веселый человек, с жалостью поглядывая на грядки, сокрушается, что деревья отнимают у овощей влагу, а литераторам не очень хочется возиться с миниатюрным огородиком, потому и урожай невелик. Мы хвалим погоду, день и в самом деле чудесный, так что можно смело высказывать свое восхищение – это признание факта, а не знак вежливости. Я старательно слежу за собой, чтобы не совершить какого-нибудь промаха, – русский я знаю не настолько хорошо, чтобы свободно объясняться. Ничего не поделаешь, я принадлежу к поколению, которое лишь после 1944 года стало знакомиться с русским языком и советской культурой. Впрочем. Бровка не обращает на это внимания и вообще предлагает говорить по-польски: многие белорусские писатели, в особенности люди старшего и среднего поколения, хорошо знают польский язык.

Внезапно хозяева вскакивают и умолкают. Из-за деревьев на дорожку вышел старый человек; он подходит к нам. Это Якуб Колас, замечательный белорусский поэт, сын лесника князя Радзивилла, однофамилец автора «Пана Тадеуша». Он окинул нас теплым взглядом, каким смотрят на внуков, мы обменялись несколькими фразами, и он пошел дальше, на прогулку…

Мы сидели за столом, разговаривали – время бежало незаметно. Я понемногу забыл о языковом барьере: почувствовав себя в доме у друзей, я стал смелее говорить по-русски, хотя по-прежнему боялся, как бы не сморозить какой-нибудь глупости; в голове у меня вертелась пани Барыка из «Кануна весны» Жеромского, которая в Москве долго расспрашивала извозчика насчет «плохих бруков» (bruk – по-польски мостовая), а он возмущался, зачем ей понадобились его старые штаны.

О чем мы тогда говорили? А о чем говорят в таких случаях? Прежде всего о дружбе. Я не верю в «слепую» дружбу между людьми, совсем не знающими друг друга, и потому старался не пропустить ни одного слова наших хозяев, а они также внимательно слушали нас: наши литературы до сих пор были точно два рукава большого потока, которые никак не могли встретиться, хотя и текли рядом. Правда, польская литература, как я тогда убедился, была более известна в Белоруссии, чем белорусская у нас, однако сколько еще оставалось пробелов! Я ради того и приехал, чтобы поговорить откровенно и передать нашим читателям свои впечатления. Номер «Новой культуры», посвященный Белоруссии и ее культуре (главным образом литературе), должен был стать вкладом в дело установления дружеских отношений. Я интересовался пожеланиями ваших коллег, старался выяснить, какие произведения белорусских писателей они бы хотели увидеть на страницах нашего еженедельника.

Но мы говорили не только о делах. Бровка вспоминал комсомольскую молодость и тогдашние, свои приключения, а Пестрак, смеясь, рассказывал анекдоты, вынесенные из польской армии, где он служил капралом 8-го полка тяжелой артиллерии, квартировавшего в Торуне.

Кажется, мы говорили обо всем на свете, беседа напоминала прогулку на лодке по незнакомой реке, когда поминутно приходится ощупывать дно. Возвращаясь к машине, мы снова встретили Якуба Коласа. Он крепко пожал нам руки, глядя прямо в глаза, словно знал, что больше нам не суждено увидеться…

В тот раз мне не пришлось встретиться с Максимом Танком и Янкой Брылем, с которыми теперь меня связывает сердечная дружба. Несколько месяцев спустя Танк приехал в Польшу. Я сопровождал его в поездке по стране, мы побывали в Старом Березове, где часть, в которой служил Максим, стояла во время войны (и местные жители узнали его), посетили Беловежскую пущу, Белосток, заглянули в Лидзбарк Варминский, где жил некогда в роскошном замке епископ Игнацы Красицкий, один из лучших польских поэтов конца XVIII века.

Янка Брыль приехал к нам лишь в сентябре 1969 года. Мы жили тогда в Гдыни на знаменитом трансатлантическом пароходе «Баторий», который, перед тем как пустить на слом, использовали в качестве гостиницы. Брыль, участник польской сентябрьской кампании, защитник Гдыни, на каждом шагу встречал горячую симпатию. Я прекрасно помню, как все мы стояли в Гданьске на площади Длуги Тарг, перед нами была огромная толпа, и вдруг в полной тишине раздалась барабанная дробь. Это ударила в барабаны рота почетного караула Войска Польского, когда на площади началась перекличка погибших в годы войны писателей…

Нас связывает и общность национальных культур, и общность судеб. Как советские, так и польские писатели исполнили свой гражданский долг, и многие поплатились за это жизнью. Быть может поэтому мы так хорошо понимаем друг друга, так легко находим общий язык, – ведь наши сердца бьются в одном ритме, а значит, слово «дружба» для нас не пустой звук.

Анна БУКОВСКАЯ

МАТЬ-ОЛЕНИХА

Польский народ, так же как народы Советского Союза, придает огромное значение народным традициям, воспринимая их не только через фольклор, но и как совокупность всех культурных ценностей, жизнетворных по сей день. И чем дальше мы движемся по пути развития индустриализации и урбанизации, тем больше мы склонны ценить все то, что сближает нас с природой и тесно связанными с ней культурными традициями.

Очевидно, правы в своих высказываниях социологи и психологи, усматривающие порок современной цивилизации в потере равновесия, которое находил человек, с одной стороны, в общении с природой, с другой – в укоренившейся стабильности человеческой среды, где существовали прочные узы – семейные, соседские, дружеские.

Известно, что бурная урбанизация и сверхиндустриализация во многих случаях отрицательно влияет на человека, вызывая состояние растерянности и чувство разобщенности. Эти явления психических стрессов и неприспособленности особенно ярко проявляются в высокоразвитом капиталистическом обществе. В социалистических странах, в силу иных социальных условий, есть возможность противодействовать этим явлениям. Однако их нельзя игнорировать, так как они непосредственно связаны с теми значительными изменениями в жизни, которые влечет за собой технический прогресс.

На фоне этих проблем я и вижу сегодня искусство и литературу, обращающиеся к народным, крестьянским традициям. В произведениях этого плана для меня наибольшее значение имеет то, что всегда создает мир человеческих ценностей, то, что необходимо сберечь и пронести сквозь все волнения эпохи как свидетельство сохранения глубочайшего гуманизма. Именно поэтому нельзя безнаказанно убивать Рогатую мать-олениху – прекрасный символ, который создал в своей повести Чингиз Айтматов. В «Белом пароходе» Айтматова его маленький герой убегает из мира, в котором жестоко разрушили его детскую иерархию ценностей. Конечно, прогресс, к сожалению, в той или иной мере нарушает табу в сознании человека, – в людях заложена великая инерционная сила, которую необходимо преодолевать. И еще нужно большое умение, чтобы отличать косные представления и навыки, держащие нас на привязи прошлого, от тех, которые помогают личности развивать лучшие ее черты. Поэтому критерий любой этики, любой культурной традиции – то, каким человек становится под их влиянием, как развивается его психика и моральный облик. И здесь особенно велика роль литературы, поскольку она не только поднимает вопросы, но и ищет на них ответы.

В сегодняшнем мире, где многие ценности часто подвергаются незаслуженной девальвации, литература, которая четко отличает истинные ценности, – явление очень важное. Простой рассказ Айтматова о киргизском мальчике, который переживает трагедию столкновения воображаемого с реальным миром, бесспорно, носит черты универсальные. Можно толковать этот рассказ широко и видеть в нем множество современных проблем личности и коллектива.

Более десяти лет прошло с тех пор, как я впервые прочитала книгу Айтматова «Материнское поле». Это стало для меня событием. Книга глубоко меня потрясла, так как она затрагивала наиболее эмоциональные струны человеческой жизни, и струны эти звучали чисто и красиво.

Тот же отклик в читательском восприятии находит проза Тадеуша Новака. (Я здесь вовсе не провожу параллели между этими двумя писателями, – речь идет о схожести, с моей точки зрения, их отношения к традиции.) Эти непохожие писатели крепко связаны с землей, на которой они выросли. Именно в этом заключается самобытность и сила их творчества. В их книгах мир человека неразрывно связан с природой, которая не только кормит, но и является для людей источником эстетических и этических ощущений. Ритм человеческой жизни, согласованный с ритмом природы, образует некое согласие, в котором даже смерть менее трагична, поскольку и она вписана в естественный ритм, которому подчиняется все живое. Это особенно заметно в эпической прозе Новака, которая по-своему мифологична. Более реалистическое творчество Айтматова в то же время драматичнее в своих внутренних конфликтах. У Новака стерты реалии, поэтому переживания героев воспринимаются как притча о человеческой судьбе, а не как непосредственное о ней повествование.

Этот «магический реализм» (как часто характеризует прозу Новака критика) особенно отчетлив в повести «Когда будешь королем, когда будешь палачом», где символами служат золотые и красные яблоки. Переживания героев связаны с войпой, с кровопролитием, в котором все должны принимать участие. Поэтому девушка говорит своему другу-партизану: «Эх, Петр, Петр. Я боялась, ужасно боялась. Когда мы начали бросать эти красные яблоки в пруд, а от них он больше багровел, мне казалось, что это палач обмыл в воде меч и казаки после боя промывали в ней сабли. А когда я увидела золотое яблоко, то подумала о королевском яблоке. А такое королевское яблоко, золотой жезл, брошенный в воду, очищает ее от ран, лечит ее разорванные артерии, гасит в ней до огонька потайную силу». Только в такую воду, очищенную и очищающую, можно не боясь погружаться.

Само название повести – «Когда будешь королем, когда будешь палачом» – символизирует трагическое в человеческом существовании, где сталкиваются «королевское» и «палаческое» начала и где даже правильный выбор не избавляет от конфликтов.

Эту неоднозначность человеческого выбора между добром и злом отчетливо намечает, на мой взгляд, и Айтматов. Напомню здесь хотя бы две повести – «Джамилю» и «Лицом к лицу», героини которых по-разному борются за свою личность: в первом случае – чтобы прислушаться к голосу сердца, а во втором – перебороть его. Джамиля выбирает любовь, выступая против принятых общественных норм; Сейде в жестокой борьбе с собой приходит все-таки к верному решению: осудив мужа-дезертира не только голосом разума, но и всем своим существом, утверждает справедливость. Каждая из этих женщин прежде всего руководствовалась собственными моральными принципами. Что же это – этический релятивизм? Конечно нет, поскольку они в результате приходят к верному выводу, совпадающему с общественной совестью.

Мне кажется, что творчество и Айтматова, и Новака, где ярко ощущается связь с извечными народными традициями, несет в себе некоторые черты катарсиса. Оно помогает найти психическое равновесие, необходимое современному человеку в эпоху бурного роста цивилизации, которую мы переживаем.

Базиль БЯЛОКОЗОВИЧ

«ЗА НАШУ И ВАШУ СВОБОДУ»

Взаимосвязи польской и русской литератур имеют богатую традицию, уходящую в глубь веков. Они обусловлены прежде всего этническими и историческими связями польского и русского народов. Исторически развивавшиеся польско-русские литературные отношения были непрерывными и прочными, причем взаимодействие их осуществлялось не только с помощью переводов, но и путем распространения произведений в подлиннике.

Изучая польско-русские литературные отношения, необходимо выявить целый комплекс внешних и внутренних факторов, определивших творческие связи двух литератур, каждая из которых имеет свои национальные традиции и формы. Такой комплексный подход дает возможность учитывать социально-исторические и культурные предпосылки, определявшие условия, при которых художественный опыт обеих литератур оказался важным фактором в обоюдном процессе взаимообогащения. В наших исследованиях мы стремимся выявить ту основу, на которой – вопреки неблагоприятным политическим условиям прошлого – возникали и плодотворно развивались польско-русские литературные, общественные и научные отношения.

С ростом польского революционного движения русская культура, особенно литература, все больше привлекает польское общество, и прежде всего молодежь, своими освободительными идеями, революционным пафосом, реализмом, глубиной мысли и широтой взглядов на исторический процесс.

Гуманистическая направленность русского освободительного движения и русской литературы сказалась и в глубоком сочувствия и поддержке польского национально-освободительного движения, которое в своем радикальном направлении выдвинуло революционный лозунг «За нашу и вашу Свободу».

История лозунга «За нашу и вашу Свободу», в котором так ярко проявился гуманизм польского революционного сознания, большая, сложная и весьма увлекательная. Она нашла свое яркое отражение как в польской, так и в русской литературе. В политическом плане эта идея, выдвинутая Иоахимом Лелевелем и Адамом Гуровским в период польского ноябрьского восстания 1830 – 1831 годов, служила объединению революционных сил Польши и России в борьбе против царского деспотизма и произвола. В художественной форме идея «За нашу и вашу Свободу», объединяющая возвышенную концепцию Родины со службой всему человечеству, получила впервые свое яркое выражение в творчестве Адама Мицкевича и Яна Чиньского. Постепенно она утвердилась в польском национально-освободительном движении, особенно в период польских восстаний XIX века, и прошла красной нитью через польскую и русскую художественную литературу XIX и XX столетий.

Сочувствием к Польше и солидарностью с польским национально-освободительным движением отличались те круги русского общества, программным стремлением которых были освободительные преобразования в самой России. Поэты-декабристы, провозглашавшие в своем революционно-романтическом творчестве свободолюбивые идеалы, горячо приветствовали польское национально-освободительное движение.

С течением времени идея «За нашу и вашу Свободу» довольно широко проникает в революционные круги русского общества. Этому способствовали прежде всего революционная деятельность и творчество Герцена и Огарева.

Продолжая традиции декабристов, Александр Герцен в своей знаменитой статье «Русский народ и социализм» (1851) с глубоким внутренним удовлетворением отмечал: «Поляки почувствовали, что борьба идет не между русским народом и ими, они поняли, что им впредь можно сражаться не иначе, как ЗА ИХ И НАШУ СВОБОДУ, как было написано на их революционном знамени».

В работе «О развитии революционных идей в России» (1850 – 1851) Герцен отмечает, что хотя «Польшу считают мертвой, но при всякой перекличке она отвечает: «Здесь», и делает следующий вывод: «Соединив Польшу с Россией, правительство воздвигло громадный мост для торжественного шествия революционных идей, – мост, который начинается у Вислы и кончается у Черного моря».

Передовая общественная мысль России, радикально-революционное течение русской литературы, воспринимая лозунг «За нашу и вашу Свободу», значительно углубили и расширили это понятие, его политический, социальный и моральный аспекты, всемерно содействуя тем самым развитию и углублению магистральной традиции содружества двух братских литератур.

Сочувственное отношение к польскому национально-освободительному движению, осуждение колонизаторской политики царизма найдем в произведениях Н. Чернышевского, М. Салтыкова-Щедрина, В. Слепцова, Д. Писарева, Н. Шелгунова, Н. Серно-Соловьевича, А. Щапова, поэтов, группировавшихся вокруг сатирического журнала «Искра». Отчетливо выступают польские мотивы в поэтическом творчестве В. Курочкина, М. Михайлова, Д. Минаева, И. Пальмина. М. Михайлов в стихотворении «И за стеной тюрьмы – тюремное молчанье…» оценил польское январское восстание 1863 года как «святую борьбу»: «Из-за вечных прав ведет тот бой свобода, а не минутный спор из-за клочка земли».

В сознании Михайлова борьба поляков за национальную свободу связана с их готовностью посвятить себя защите свободы других народов, то есть защите уже не территориальных, а идейных границ, защите высоких человеческих ценностей, и именно поэтому борьба эта достойна самого пристального внимания, глубокой памяти и искренней благодарности.

Гуманистический пафос, освободительные идеи, которые несла русская литература, были особенно дороги полякам в переломные исторические моменты.

Польские читатели знали и любили замечательные произведения русской литературы. Во время гитлеровской оккупации немецкий фашизм создавал, казалось бы, неодолимые препятствия для каких-либо контактов польской культуры, которой он грозил гибелью, с советской и русской культурой. Тем не менее, и в это трудное время интерес к русской книге отнюдь не заглох, а в известном смысле принял даже более активные формы. Литературовед Казимеж Выка в своих воспоминаниях пишет, с каким глубоким чувством в период фашистской оккупации он читал «Слово о полку Игореве» и перечитывал «Войну и мир», особенно страницы, посвященные размышлениям раненого князя Андрея Болконского на поле битвы под Аустерлицем, а также сцены встреч героев романа с Наполеоном.

Взаимосвязи польской и советской многонациональной литературы значительно расширились и укрепились после победы народной власти в Польше, хотя и раньше, в период между двумя войнами, советская литература оказывала большое воздействие на польскую литературу и на польского читателя. И не случайно недавно Ежи Путрамент, подчеркивая то огромное значение, которое имела эпопея «Тихий Дон» для его поколения, сделал следующее признание: «Весь мой последующий революционный путь начался именно с Шолохова, который был одним из первых в Польше советских писателей, издававшихся в период между двумя войнами. Мы жили жизнью его героя. Мы с радостным волнением приветствовали его приход в революцию, мы всей душой болели за его судьбу… Я пишу как человек, литературная и личная судьба которого в весьма значительной степени связана с творчеством Михаила Шолохова. Он определил путь, избранный мною».

Это именно те высокогуманистические традиции, которыми мы сегодня особенно дорожим и которые бережем как зеницу ока.

Взаимодействие и взаимообогащение польской и советской литератур в послевоенный период требуют пристального внимания и всестороннего научного исследования с учетом достижений сравнительного литературоведения, которое, с одной стороны, поставило проблему контактных связей, вопрос о различии восприятия литературного произведения в родной, родственной или чужеродной ему культурной среде, изучения роли воздействующей и воспринимающей литературы, проблему взаимосвязей в их возникновении, движении, развитии и изменении, исследования трансформации литературных импульсов, а с другой – проблемы типологического изучения литератур.

Исследуя польско-советские литературные связи, их историю, очень важно опираться на анализ конкретных фактов и видеть магистральную линию развития. Перепутья и боковые линии не должны возводиться при помощи надуманных абстрактных схем в ранг магистрального течения в историко-литературном процессе.

Весьма интересно было бы проследить на примере художественной литературы, как идея польского национально-освободительного движения «За нашу и вашу Свободу» в новых исторических условиях всемерно обогащается революционными идеями пролетарского интернационализма, так замечательно выраженными лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

В творчестве как советских, так и польских писателей выработались очень важные общие ценности, идеи, принципы и цели, которые не только не противоречат передовым национальным традициям и национальному своеобразию литератур, но позволяют выразить их более полно и глубоко.

Таким образом, перед польскими и советскими литературоведами стоят очень важные и ответственные задачи в области комплексного, сравнительного изучения наших литератур, их исторических взаимосвязей, их творческого содружества и плодотворного влияния на развитие мирового литературного процесса.

Леон ВАНТУЛА

СЛОВО РАБОЧЕГО ЧЕЛОВЕКА

Летом 1972 года моим коллегам, Янушу Красиньскому и Игорю Сикирицкому, и мне посчастливилось быть в делегации Союза польских писателей, которая, как и делегации других социалистических стран, принимала участие в Днях советской литературы в Тюменской области. Эта поездка (одна из многих в Советский Союз) для меня лично – сейчас я объясню почему – исполнена особого смысла.

Сибирь, эта неисчерпаемая кладовая подземных богатств, край, перед которым сегодня открылись невиданные перспективы и еще бо´льшие откроются завтра, неизменно вызывает огромный интерес у рабочих и писателей Польши. (Думаю, что могу говорить от имени тех и других: вот уже двадцать восемь лет я работаю на одной из шахт близ Рыбника в Катовицком воеводстве и уже давно занимаюсь литературным трудом.) И мне, как жителю Катовицкого воеводства, шахтеру и писателю, было очень важно воочию увидеть Сибирь, узнать ее людей, этих подлинных хозяев и преобразователей своей земли.

Судите сами: ведь и Катовицкое воеводство по праву считается промышленным сердцем страны. Этот район, наименьший по территории, занимающий немногим более 3 процентов площади Польши, дает 20 процентов всей промышленной продукции страны. В ближайшие годы здесь будет осуществлена генеральная реконструкция предприятий металлургической промышленности; сооружается – с помощью советских специалистов, по советским проектам – гигантский металлургический комплекс «Катовице», успешно развивается электро- и автомобилестроение, производство тяжелых машин для горнообрабатывающей промышленности, точное приборостроение и т. д. Так что и перед нашим краем стоят огромные задачи, которые претворяет в жизнь рабочий класс Силезии под руководством ПОРП.

Мы много ездили по Сибири, познакомились со многими нефтяниками, геологами, строителями. Какие это радушные, прекрасные люди! Помню встречи в поселке геологов и бурильщиков на Оби – Мегионе. Сколько замечательных историй они могли бы рассказать о битве за тюменскую нефть! Но они оказались немногословны. Как и подобает рабочему человеку. Но когда мы смотрели на них, слушали сдержанные, скупые рассказы, во мне все больше и больше зрело убеждение – вот они, настоящие герои современной литературы, и, без сомнения, они займут в ней достойное место. Очень хотелось бы, чтобы книги, посвященные им, были непременно написаны. Если об экономическом, социальном, культурном преображении Сибири мы сможем прочесть в газетах, журналах, научно-социологических трудах, то воссоздать образ человека-труженика во весь его рост, во всей его духовной красоте не сможет, кроме писателей, никто. А читатели не останутся к нему равнодушными, – их сердцу всегда был близок и интересен образ человека, с умом и добротой относящегося к природе, облагораживающего ее своим трудом. Без такого героя литература вряд ли сможет правдиво отразить наше время – время великих свершений и преобразований, и выполнить тем самым свое главное назначение.

Убежден: тема труда – одна из сложнейших в литературе. А потому столь важно, чтобы книги, посвященные ей, были по-настоящему талантливы и ярки. И пора уже оценивать эти произведения, принимая в расчет не только проблематику, но и художественную силу, пора судить о них без всяких скидок на важность и злободневность поднимаемых в них вопросов, предъявляя самые высокие эстетические требования.

И еще в связи с одним обстоятельством я вспоминаю всегда это путешествие по Сибири. Тогда мы, писатели разных социалистических стран, выступили с рассказом об увиденном и пережитом на страницах «Литературной газеты». Это был своеобразный дневник, листки которого по очереди заполняли литераторы из Болгарии, Венгрии, ГДР, Польши и ЧССР. Так писательское сотрудничество облеклось в еще одну реальную форму – в необычный репортаж о Советской стране. Как раз на таком пути – углубления писательских контактов, поисков новых форм – и должна вестись наша работа. Это отвечает задачам, указанным нашими партиями, – задачам укрепления единства социалистического лагеря по всем линиям – внешнеполитической, идеологической, экономической, культурной. Это отвечает духу Хельсинки. Сейчас мы можем сказать с уверенностью: политика мира, успешно проводимая социалистическими странами, Советским Союзом, его Коммунистической партией, победила.

И направлена эта работа в конечном итоге на главное – на воспитание людей в духе высоких идеалов интернационализма. Могу с уверенностью сказать – и считаю, что это одно из основных завоеваний социалистического строя в Польше, – чувство дружбы наших стран, наших народов вошло в сознание, сердце каждого человека. Дни советской культуры в этом году в Польше вылились действительно во всенародный праздник. Но очень важно, чтобы эта атмосфера праздника стала нормой наших будней, наших каждодневных рабочих контактов. И в этом плане большая роль принадлежит не только нашим издательствам (кстати, я думаю, что они могли бы больше издавать переводов произведений многонациональной советской литературы), но и кино. Иногда через кино (может быть, я говорю вещи спорные) пробуждается интерес широкого зрителя к творчеству того или иного советского писателя.

Много делают для пропаганды искусства Советской страны и Дома культуры. У нас, в Рыбнике, существует уже многолетняя традиция проводить дни литературы с участием советских писателей. И все чаще дело не ограничивается только торжественными встречами, – гораздо важнее, что происходит обмен мнениями по профессиональным проблемам. Так, в этом году в Катовицах писатели Польши и СССР собрались за «круглым столом», чтобы обсудить тему рабочего класса в литературе, столь важную для воспитания духовной общности наших народов. Именно осознание роли каждого человека в едином процессе преобразования жизни, осознание им собственной ответственности за все происходящее вокруг помогает ему выстоять и победить. Исторический оптимизм и гуманизм как раз и определяют суть социалистической литературы, делают ее убедительнейшим аргументом в спорах с нашими идеологическими противниками. А в этих спорах польские писатели всегда буду стоять рядом со своими советскими коллегами. Тем более, что за плечами у них многовековая культурная близость наших народов, борьба не на жизнь, а на смерть с общим врагом – фашизмом, тридцать лет делового, творческого сотрудничества. На этой теме – теме героической борьбы с гитлеровскими оккупантами – я и позволю себе остановиться в заключение.

Убежден, что польские писатели снова и снова должны обращаться к тем дням, когда закладывались основы нашей сегодняшней жизни, основы Польши социалистической. Сравнительно недавно вышел из печати мой последний роман, название которого можно перевести как «Тишина после колокольного звона». Его действие происходит в Силезии, на одной из шахт, в момент приближения Советской Армии. Рабочим шахты удается установить связь с советскими солдатами и спасти шахту от уничтожения. И я счастлив, что книга эта, написанная на основе документальных материалов, раскрывающая еще одну страницу истории нашего боевого братства, получила премию на конкурсе в честь 30-летия ПОРП.

Эугениуш КАБАТЦ

ПРИЕЗЖАЕШЬ, КАК К СЕБЕ ДОМОЙ…

От камня, брошенного в воду, идут, все расширяясь и расширяясь, круги… Большие круги, с которых я начал путешествие по Советскому Союзу, наоборот, постепенно сжимались, уменьшались в диаметре, пока не сошлись в том месте на земле, которое называется Белоруссией. Белоруссия – ближайший, сосед Польши, но туда я шел как бы по спирали, возвращаясь из далекой Армении. Впрочем, было это не случайно. Ведь когда, отложив сегодняшние дела и заботы, сбросив груз прошлого, возвращаешься в страну детства, то совершаешь путешествие не только в пространстве, но и во времени.

Теперь я понимаю: только из окна дома, где царит покой, можно уловить смысл людской повседневности, постичь смысл труда, строительства, творчества… Культуры советских республик берут свое начало из разных источников, и судьбы их складывались по-разному – это ясно каждому, однако менее ясно другое: переживая сегодня эпоху нового расцвета, они черпают из прошлого то, чему обязаны своей неповторимостью; Армения гордится очень древней культурой. Белоруссия – молодой, но и та и другая расцветают на общей почве социалистического содружества. Долгие им лета!

Хвалебные песни можно петь хором, а можно напевать вполголоса, наедине с самим собой, по-своему переживая радости и горести. Мои чувства, наверное, во многом определяются тем, что в западной части Белоруссии, в каких-нибудь тридцати километрах от польской границы, есть небольшой городок Волковыск. В этом городе неподалеку от железнодорожного вокзала тянется скромная улочка, названная в честь Кирова, а на этой улочке, прячась за пышными кронами деревьев, стоит одноэтажный деревянный домик под номером 44. В глазах прохожих он ничем не отличается от многих себе подобных, так же утопающих в густой зелени садов, но для меня это единственное в своем роде место: здесь я родился и провел шестнадцать самых лучших – потому что они были первыми – лет своей жизни.

Я уже писал об этом восемь лет назад и сегодня не колеблясь готов повторить (ибо с течением времени то сентиментальное путешествие приобретает для меня все большее значение): я сильней, чем когда-либо, ощущаю, сколь многим я обязан этой прекрасной земле, в какой мере связанное с ней прошлое сказывается на том, как я живу и что пишу. Это она, словно бог всемогущий, вылепила меня из живой глины, она и ее славные люди и ее своеобразная культура, про которую справедливо говорят: она прекрасна, потому что правдива, естественна, народна.

В каждой стране есть своя народная культура, но все реже случаи, когда она остается основой современной общенациональной культуры, постоянным источником вдохновения. Чаще всего она становится лишь историей – либо полностью отзвучавшей, либо искусственно культивируемой (обычно на продажу) в своего рода заповедниках; тогда она, согласно моде, гордо именуется фольклором.

Белорусская культура по самой своей сути – культура народная. Такими были исторические условия, в которых она формировалась. Средние слои населения Белоруссии, в течение долгих веков испытывавшей культурно-политическое давление более сильных и организованных соседей, никогда не обладали достаточной гибкостью, чтобы полностью обособиться и создавать новые, оригинальные культурные ценности. Поэтому так важен стал процесс преобразования того, что в своем неиссякаемом творчестве создавал народ. Просвещенные представители этого народа, его интеллигенция отвергли ошибочный путь самоизоляции, они до сегодняшнего дня хранят верность тем подлинным источникам вдохновения, которые – отчасти вопреки успехам технической цивилизации – по-прежнему остаются могучими и животворными.

Позвольте мне истолковать эти факты по-своему, потому что в моем представлении они объединяются в некое очень существенное целое. Существенное для меня лично, хотя, быть может, и не только для меня. Так, если культурное и национальное развитие Белоруссии в течение многих столетий происходило в весьма неблагоприятных условиях, то отчасти виной этому одна за другой рушившиеся на ее землю волны полонизации и русификации. Их влияние на формирование культурных ценностей было весьма заметно, в особенности в городах. И главным образом деревня при активной поддержке преданных ей прогрессивных деятелей, творцов и просветителей позволила сохранить национальное своеобразие культуры. В числе прогрессивных деятелей, ратовавших за развитие белорусской культуры, следует признать, были и русские и поляки. Лучший тому пример – Ян Чечот, виленский филомат¹ и ближайший друг Адама Мицкевича. Еще в молодости Чечот писал романтические баллады, популяризующие белорусские народные мотивы. Они обогатили не только литературу романтического направления, это был вклад в польскую литературу вообще. Профессор Кжижановский отмечает, что переход Мицкевича от классицизма к романтизму произошел под влиянием этих «белорусских» баллад Чечота. Для белорусской же культуры самую большую ценность представляли позднейшие работы Чечота, в особенности подготовленные им и изданные в Вильно Завадским (в 1844 – 1847 годах) сборники «Песни крестьянские из-под Немана и Двины», куда вошло около тысячи белорусских народных песен. Как сами сборники, так и предисловия к ним, в которых Чечот высоко оценивал эстетические достоинства собранного материала и своеобразие белорусского языка (к «Песням» был приложен небольшой словарь), впоследствии принесут ему высокое признание и титул «пионера белорусской фольклористики». Этот поэт и собиратель фольклора верно предугадал скорое появление грамматики белорусского языка и первых оригинальных литературных произведений, на этом языке написанных. Тем не менее, хотя деятельность и творчество первого белорусского писателя Дунина-Марцинкевича подтвердили эти предвидения, настоящее развитие белорусской литературы начнется лишь в XX веке, а полный ее расцвет наступит после победы Великой Октябрьской революции. Именно тогда к уже известным мастерам – таким, как Янка Купала и Якуб Колас, – присоединится целая плеяда молодых, в том числа писатели незаурядного дарования: Кондрат Крапива, Кузьма Чорный, Павлюк Трус, Петро Глебка. И произойдет самое во всем этом прекрасное: новый строй, новые принципы организации Советского государства впервые в истории белорусского народа откроют – без всякого преувеличения, именно откроют – пути к созданию собственной общенациональной культуры, базирующейся на подлинно народной системе школьного образования, научных учреждений, пути расцвета литературы и искусства. Пройденная дорога была нелегка, еще не вся она вымощена…

Техническая революция, успехи массовой цивилизации, обилие новых научных идей – все эти блага современного мира волной обрушиваются на молодую культуру.

Подумав над этими проблемами трезво, без излишних эмоций, мы перестаем бояться бросающихся в глаза трудностей. Отказываясь от попыток изобрести рецепт спасения мира, белорусская литература обращается к тому, чем жили и живут коренные обитатели этой земли. Читая произведения белорусских писателей, видишь, с каким упорством эта литература стремится приобщить народ к высшим нравственным ценностям и достижениям общественного и исторического сознания. Повторяю: история никогда не баловала белорусский народ; когда же, освобожденный великой революцией, ценою самоотверженной борьбы и труда он создал новый, социалистический строй, ему суждены были новые жестокие испытания в годы войны и оккупации; он понес страшные потери, но остался таким же упорным, выносливым, трудолюбивым. И сегодня снова движется вперед. И литература служит этому делу. Я слежу за ней с симпатией и уважением; я знаком с некоторыми ее представителями. И с теми, кто живет в столице республики: Иваном Мележем, Янкой Брылем, Иваном Шемякиным, Лидией Арабей, Алесем Бачило, Геннадием Буравкиным, Вячеславом Адамчиком, Анатолием Вертинским, и с теми, кто живет в прекрасном, близком нашим сердцам Гродно, – Василем Быковым, Алексеем Карпюком. Это хорошие писатели и прекрасные люди, я получаю истинное удовлетворение от встреч с ними и дорожу их дружбой. И я не преувеличу, сказав, что многим им обязан. Возможно, мне не стоило бы это говорить во всеуслышание – теперь мой долг по отношению к Белоруссии опять сильно возрос, а я, естественно, не люблю чувствовать себя должником.

Но ничего не поделаешь, придется платить долги. Впрочем, думаю, что способ, который я избрал для расплаты, не так уж плох – при условии, что предоставленная мною (как переводчиком) польскому читателю возможность познакомиться с двумя очень интересными произведениями современной белорусской литературы («Третья ракета» Василя Быкова и «Люди на болоте» Ивана Мележа) – всего лишь скромное начало…

Ян КОПРОВСКИЙ

ВСТРЕЧИ СО СТРАНОЙ И ЛЮДЬМИ

Задолго до того, как я впервые ступил на бескрайнюю и гостеприимную землю Страны Советов, увидел во всей красоте ее природу и познакомился с людьми, я начал читать русские стихи, рассказы и романы в польских переводах и в оригинале. Язык я выучил при весьма своеобразных обстоятельствах. В детстве меня на лето обычно отправляли в деревню, где на заросшем лиственницами холме за рекой Покживянкой было кладбище русских солдат, погибших во время первой мировой войны. Я очень жалел, что не понимаю надписей на могилах, и дедушка показал мне славянский алфавит. Потом мы с ним вместе по многу раз перечитывали фамилии погибших, их звания и местности, откуда они были родом.

Огромное, неизгладимое впечатление произвел на меня роман Михаила Шолохова «Тихий Дон», который я прочел давно, еще до войны. Сейчас, когда прошло уже так много лет, трудно представить себе, чем тогда стал для нас этот роман, какие чувства он пробуждал в моих ровесниках. В течение многих месяцев я буквально жил этой книгой – достаточно сказать, что, прочитав «Тихий Дон», я написал стихотворение «Михаилу Шолохову», которое было напечатано в начале 1939 года в ежемесячнике «Жагве», издававшемся группой прогрессивной польской интеллигенции в Радоме.

Примерно в это время в Варшаве вышла антология советской поэзии со стихами Маяковского, Есенина, Пастернака, Багрицкого в других поэтов; это было начало знакомства польских читателей с новым, малоизвестным еще искусством наших соседей. Я и сейчас помню, как поразило меня стихотворение Веры Инбер «Старость»… Потом началась война, мы были солдатами, партизанами, узниками концлагерей. Как много было унесено жизней, как много было жертв! Те, кто выжил, кому удалось одолеть смерть, вступили в послевоенную жизнь повзрослевшими, более мудрыми, более опытными. Мы многое поняли, многое научились понимать по-новому.

Мы писали сами и запоем читали, возвращаясь к старым, знакомым книгам и открывая новые имена. Мы впервые прочли книги наших современников: «Время, вперед!» В. Катаева, «Цемент» Ф. Гладкова, «Хождение по мукам» А. Толстого, «День второй» И. Эренбурга, и сочинения классиков, оказавших такое колоссальное влияние на писателей многих стран, – Льва Толстого, Ивана Тургенева, Федора Достоевского. Нам стало известно о давнишних русско-польских связях, о дружбе Пушкина и Мицкевича, Рылеева и Немцевича, Шевченко и Сераковского. На почве этих «открытий» родилось мое стихотворение о встрече Льва Толстого с Иоахимом Лелевелем в Брюсселе в 1861 году, которое было замечательно переведено на русский язык покойным Марком Живовым и опубликовано в антологии польской ПОЭЗИИ.

А потом начались поездки в Советский Союз. Сначала в Москву и Ленинград, затем в Киев и Тбилиси, в Таллин и Ригу, в Ростов Великий, что стоит на озере Неро, и в Ярославль на Волге… Спектакли в Театре имени Вахтангова и во МХАТе, в ленинградском Большом драматическом с незабываемым Смоктуновским в роли князя Мышкина. Бесчисленные встречи и разговоры… Откровенные дружеские беседы с Павлом Антокольским, Максимом Танком, Виктором Шкловским, Владимиром Фроловым, Юханом Смуулом, Иосифом Нонешвили и многими, многими другими. Разговоры о литературе и политике, о жизни…

Навсегда в памяти останутся экскурсия в Ясную Поляну, поездки в Крым и по пушкинским местам. Из каждого такого путешествия я привозил блокнот, до последней страницы заполненный записями впечатлений…

Запомнилась встреча с Антокольским. Шел вечер. Нас познакомили во время перерыва, в буфете. Узнав, что я из Польши, он пригласил меня за свой столик: мы сидели вдвоем, пили чай с печеньем и разговаривали. Антокольскому уже за семьдесят, ходит он, опираясь на палку, но полон энергии, подвижный и живой, как ртуть. Я хорошо помню его стихотворение 1939 года «Мицкевич», которое очень точно перевел на польский язык Владислав Броневский. Стихотворение оканчивается словами:

И значит – Польска не сгинела,

Она – не враг моей страны.

Антокольский достает блокнот и по памяти записывает все стихотворение. Это свойство советских поэтов особенно меня поражает. Все они могут читать свои стихи наизусть. Среди поляков такое встречается не часто. Наверное, дело в том, что советские поэты постоянно выступают перед читателями, – и в этом им можно позавидовать.

Павел Антокольский говорит о симпатии, которую он испытывает к полякам. Кажется, его предки родом из Польши. Точно я этого не знаю. Зато знаю наверняка: он – настоящий друг.

Многие из своих встреч, бесед и впечатлений я описал в сборнике репортажей «На Востоке и на Западе» и в томике стихов «Ночные земляков разговоры». Немало набросков еще лежит в ящиках письменного стола, но я надеюсь, что рано или поздно они дождутся литературной обработки. Ибо когда писать и что писать – диктует нам жизнь. А наша жизнь – это наш опыт, наша дружба, которые со временем становятся все глубже и прочнее.

По-братски мы радуемся успехам друг друга, делим победы и трудности, смотрим вперед в одном и том же направлении. У нас в декабре съезд ПОРП, вы на пороге нового форума КПСС, которая завоевала авторитет и признание как лидер прогрессивных сил всего мира.

Узы, связывающие нас, крепнут день ото дня, союз становится все прочнее. И только из таких союзов рождается подлинное искусство.

1. Член тайного студенческого общества, образовавшегося в Вильно в 1817 году и ставившего своей целью приносить пользу обществу путем просвещения.[↩]