Документы рассказывают…

КОЛЛЕГИ ПИШУТ ДОНОСЫ

Книги С. А. Клычкова (1889 – 1937) были изъяты после его ареста в 1937 году. Зато еще в феврале 1929 года в КГБ стало складываться особое «произведение» – «дело» писателя, начало которому положили донесения «источников» из литературной среды.

7 февраля 1929 года источник «Шорох» сообщал на Лубянку, что в «беседах с ним и другими лицами» Клычков говорил: «<…> правительство Союза разоряет крестьянство, идет нечто вроде крестьянского погрома».

Из той же родной литературной среды сведения на Клычкова поставляли в ОГПУ источники «Михайлов» и «Шмель». В том же 1929 году они «стучали», что «<…> Клычков пьянствует и ведет себя неприлично в Доме писателей, говорит, что крестьянское движение идет по неверному пути. Крестьяне при таком положении станут вскоре волками. Кажется, эта коллективизация разразится большой бедой <…>».

Пока Клычков читал друзьям свои стихи и рассказывал анекдоты, «источники» писали доносы. Анекдоты Клычкова им не нравятся, так как они «реакционные». Они зафиксировали их в своих донесениях, теперь мы можем узнать некоторые из них: «<…> Клычков расшифровал так «КВЖД» – «Куда ветер жидовский дует». Другой анекдот о том, как один гражданин спрашивает второго: «Почему ныне наступила поздно зима?», а тот отвечает: «Потому что крестьянин не торжествует»<…>».

Агенты «Михайлов» и «Шмель» отмечали, что «вместе с Клычковым «горячительные напитки» принимают Наседкин, Приблудный, Кириллов, Орешин, Клюев, Павел Васильев¹. Они никак не пресекают высказываний Клычкова, более того, во многом его поддерживают <…>».

В январе 1930 года «Михайлов» сообщал: «Общее впечатление о Клычкове такое, что из него не выветрился антисемитский, антисоветский и кулацко-оппортунистический дух. Более того, этот дух махрово расцветает в этом «советском писателе»<…>». А в феврале того же года старался «Шмель»: «<…> Клычков, будучи пьяным, в столовой Дома писателя кричал «Долой советскую власть». Он же в марте: «<…> Клычков, на другой день после опубликования в печати статьи Сталина «Головокружение от успехов»в столовой Дома писателя снова громил большевиков. Правда, Клычков был пьян, но он говорил так искренне и убежденно, что было видно – он выражает свою истинную, неприкрашенную сущность. Клюев громогласно кричал, что «этот азиат – болван и он русских обмануть не сможет. Не купить ему больше крестьян лживыми и подлыми своими статейками. Никто уже ему не поверит». Клычков также утверждал, что колхозное строительство является основным злом, которое ведет страну к обнищанию и разорению <…>».

На литературу воззрения Клычкова были самые безрадостные. Он, судя по донесениям агентов, считал, что «это ненастоящая литература. Сам он так писать не может. Не позволяет совесть». Агент «Тычина» в марте 1932 года писал на Лубянку: «<…> Клычков, в разговоре со мной и Лавровым, сказал, что партия и РАПП посадили писателей в настоящую тюрьму <…>». В октябре – агент «Галин»: «<…> Клычков говорил о постепенном перерождении советской литературы. По его мнению, будущее принадлежит «мелкобуржуазным писателям». Далее агент цитировал Клычкова: «Как ни бьют мелкую буржуазию по голове колхозами и пятилеткой, а она не разбита и набирает силу, в частности в литературе».

Донесения множились год от года. В разгар голода «Шорох» сообщил: «В разговоре со мной Клычков жаловался, что ему прилепили имя кулацкого поэта, родителей вышибли из деревни. Большевики никак не хотят понять, что индустриализация губит землю, а с ней и земляной народ <…>». «Иванов» – в сентябре 1933 года: «Говорит он (Клычков. – В. В.) и такое: «Я никогда не прощу большевикам их отношения к искусству!.. Разрешите нам мечтать свободно, может быть, мы и сами тогда придем к нужным выводам. Ведь вся закавыка в том, что наша оппозиция, наш протест против политики большевиков в искусстве – революционны»<…>». Другой донос того же агента: «<…> Клычков говорил: «Коммунизм – это хитрая выдумка черта. Режим необычайно подлый. Даже при Николае думалось свободнее и свободнее можно было говорить. В наше время вещь совершенно невозможная – борьба и подвиг, но все же я хочу совершить подвиг»<…>».

В августе 1935 года «Заря» мило поговорила с Клычковым, посочувствовала «непечатаемости» и сочинила такой вот опус: «<…> Клычков утверждает, что если его схватят, швырнут как Клюева куда-либо в ссылку, «то вся наша кровно русская поэтическая молодежь останется без хребта, без единой целеустремленности, которой после Клюева являюсь я. Изъять меня, а затем очень легко будет раздавить всю молодую поросль. Этого нам нужно бояться»<…>».

1936 год. Газеты восхваляли Сталинскую конституцию. Миллионы людей на демонстрациях кричали «ура». В толпе ликующих и Клычков. Агент, его собеседник, передал на Лубянку их разговор: «Имей в виду, что я (Клычков. – В. В.) сегодня первый, раз на демонстрации. А на демонстрации я потому, что она меня взволновала до, глубины души. Эта конституция чем-то напоминает сегодняшний день: так же в ней все туманно <…>».

31 июля 1937 года в квартиру Клычковых на ул. Фурманова поздно ночью позвонили. Обыск, арест. Сначала Бутырская тюрьма, а через три недели – Лефортовская. Дело велось под руководством капитана госбезопасности Журбенко², который принудил Клычкова признать самые абсурдные обвинения и вскоре направил дело на рассмотрение Военной коллегии Верховного Суда.

Вечером 8 октября 1937 года в Лефортово прибыла выездная сессия Военной коллегии. Больше двадцати человек отвели затем в подвал, где их встретил палач с револьвером в руке. Среди этих несчастных был и Сергей Клычков. Приговор гласил: «Начиная с 1929 года Клычков являлся активным участником контрреволюционной организации «Трудовая крестьянская партия» и принимал участие в контрреволюционных сборищах этой организации. В 1934 г. имел связь с врагом народа Каменевым и получил от него задание проводить контрреволюционную работу на идеологическом фронте. Кроме того, в 1936 году Клычков вошел в состав контрреволюционной террористической организации, возглавляемой Кирилловым, и проводил пропаганду о необходимости совершения террористических актов против руководителей партии и правительства».

В суде Клычков обвинения подтвердил, но сказал, что часть его показаний ложна и не соответствует действительности.

На следствии среди своих «товарищей по борьбе» Клычков назвал Павла Васильева, Зарудина³, Кондратьева, Наседкина, Орешина, Пастернака, Суханова и Шаблиева⁴.

Кириллов, Кондратьев, Суханов даже словом не упомянули Клычкова в своих показаниях и на суде. Пастернак к уголовной ответственности, как мы знаем, не привлекался. Во время суда Шаблиев и Наседкин виновными себя не признали, сказали, что дали показания потому, что к ним применяли физические методы воздействия.

Реабилитация Клычкова началась с письма его жены В. Н. Горбачевой к К. Ворошилову 17 декабря 1954 года: «Многоуважаемый Климент Ефремович! В 1937 г., 31 июля, был арестован мой муж, писатель С. А. Клычков, член Союза советских писателей, год рождения 1889. Его перу принадлежат следующие книги: романы «Сахарный немец» (несколько изданий), «Чертухинский балакирь» (несколько изданий), «Князь мира» (о нем был напечатан прекрасный отзыв А. В. Луначарского), «Последний лель», «Серый барин», повесть о колхозной жизни «Зажиток», сборники стихов «Леда», «Талисман», «Соловьиный сад», «Домашние песни», «В гостях у журавлей», обработка и переводы эпоса народов СССР_Г книги «Мадурваза», «Алмамбет и Алтынай», «Сарапсан» и многие произведения, напечатанные в журналах.

Дальнейшая судьба С. А. Клычкова мне неизвестна. Попытки узнать о нем что-либо определенное ни к чему не привели. Убежденная в невиновности Клычкова, считая его осуждение результатом трагического недоразумения, обращаюсь к Вам, Климент Ефремович, с горячей просьбой проявить интерес к судьбе талантливого писателя, дать распоряжение о срочной проверке и пересмотре дела, с тем, чтобы посмертно реабилитировать честь его.

С. А. Клычков кровно любил Родину, был правдивым, открытым человеком, корни его дарования ушли далеко в народную почву. Своеобразный внутренний мир Клычкова особенно верно раскрыт в романе «Сахарный немец». Такие люди органически не могут пойти против народа.

Обращаюсь к Вам с просьбой о реабилитации памяти С. А. Клычкова, буду с волнением ждать Вашего ответа. Преданная Вам В. Горбачева».

При проверке дела выяснилось, что обвинение С. Клычкова в контрреволюционной деятельности основано исключительно на его показаниях, добытых от него путем насилия на предварительном следствии, и фальсифицировано группой под руководством Журбенко. Военная коллегия снова рассмотрела дело Клычкова и реабилитировала его за отсутствием состава преступления.

ТАЙНА ВЛАДИМИРА ЗАЗУБРИНА

Повторный приход к читателям произведений В. Я. Зазубрина (1895 – 1937) пробудил интерес и к его личности, ибо талантливость этого позабытого писателя почувствовали все, кто читал его «Два мира», пожалуй, первую книгу о гражданской войне.

Как и многие советские писатели, В. Зазубрин был обвинен в контрреволюции и расстрелян. Но, в отличие от многих, только ему была вменена статья тогдашнего Уголовного Кодекса – 58 – 13: активная борьба или действия против рабочего класса и революционного движения, проявленные на ответственной или секретной (агентура) должности при царском строе или у контрреволюционных правительств в период гражданской войны.

28 июня 1937 года Зазубрин был арестован на загородной даче Союза советских писателей, откуда доставлен на Лубянку. Что и как происходило там, обычно остается тайной, воспроизводится по догадкам, слухам, воспоминаниям сокамерников, если они уцелели. Теперь мы располагаем документом-заявлением Зазубрина наркому внутренних дел Н. И. Ежову, написанным 20 августа 1937 года, то есть спустя почти месяц после ареста: «Гражданин народный комиссар, по материалам следствия Вам известно, какие преступления я совершил перед партией и Советской властью, следовательно, нет никакой надобности сейчас снова говорить о них. Я надеюсь, что Вы дадите мне возможность рассказать о всем мною совершенном суду лично.

Генрих Гейне рассказал в одном из своих очерков о негритянском короле⁵, который, позируя художнику, писавшему с него портрет, долго волновался и наконец смущенно попросил написать его белым. В своем заявлении Вам я не хочу походить на того негритянского короля, однако беру на себя смелость утверждать, что я не столь уж черен, как это может показаться по протоколу допроса. Я писатель, книги которого получили хорошие отзывы В. И. Ленина и А. М. Горького, признанны массовым читателем. Мой роман «Два мира» воспитывал читателя в духе классовой ненависти к врагам трудящихся. Мой роман «Горы» ⁶, не совсем законченный, к сожалению, по случаю моего ареста, А. М. Горький расценивал как литературное событие. Пусть все это в прошлом. Арест поставил под знак вопроса не только мою жизнь, интересную и нужную мне, но он лишил меня возможности дать советскому обществу ряд книг, за которые, смею думать, не пришлось бы краснеть советской литературе. Я работал десятилетие, с кропотливостью ученого собирал материал и теперь подошел к тому периоду, когда надо писать книгу за книгой, по книге, по две в год.

Двадцать лет я скрывал от партии свое тяжелое преступление, двадцать лет через каждые три года меня судили или так или иначе разбирали мое дело. Я жил в вечном страхе быть разоблаченным, все это тормозило мою работу. Теперь, когда я на следствии снял с себя этот тяжкий груз прошлого, у меня все данные для того, чтобы работать честно, в полную меру своих сил. Прошу Вас дать мне возможность доказать своей работой, своими книгами, что я еще могу быть здоровым членом советского общества. В заключение прошу Вас после моего осуждения не подвергать мою семью репрессиям. Прошу дать моему талантливому сыну закончить образование в Москве».

Заявление написано самим Зазубриным. На нем помета красным карандашом, которым обычно Ежов подписывал документы: «К 11 часам утра 21/VIII». Смысл ее остался тайной: состоялся ли разговор Ежова с писателем, так и не удалось установить. Но именно после 21 августа следствие набрало темп и через месяц было закончено, – рано утром 28 сентября 1937 года в подвале на Лубянке Зазубрин был расстрелян.

Каким способом были добыты показания Зазубрина, можно судить по чудом сохранившемуся документу, озаглавленному писателем «Личное показание Зазубрина Вл. Як.» и написанному 21 июля 1937 года. Оно было написано самим Зазубриным, но почерк его изменен до неузнаваемости: «Правильно разоблаченный в 1917 году как сотр[удннк] охр[анного ] отд[еления ], отвергнутый партией, находясь под угрозой быть убитым, я сознательно пошел в ряды белой армии, на борьбу с Советской властью. Когда расчеты на победу белых были биты, я перешел со своими солдатами на сторону партизан северо-канского фронта.

Более подробные показания я дам после того, как высплюсь, т. е. суток через двое».

Что же кроется за этим документом?

В. Зубцов, ставший писателем В. Зазубриным, родился 24 мая 1895 года в Пензе. Затем семья присяжного поверенного Я. Н. Зубцова переехала в Сызрань, где прошли детские, юношеские годы будущего писателя. Здесь он учился в реальном училище и здесь же, как он сам писал в анкетах, вступил в социал-демократическую организацию в марте 1913 года. Его участие в революционном движении заключалось в печатании и распространении революционных прокламаций. Одновременно он работал корреспондентом самарского социал-демократического журнала «Заря Поволжья», выходившего в январе – июле 1914 года. Архивными исследованиями установлено, что, по донесению Симбирского губернского жандармского управления, в Сызрани в феврале 1913 года был ликвидирован социал-демократический кружок во главе с бывшим учеником 7-го класса Сызранского реального училища Юрием Щегловым: «Преемником Щеглова являлся его товарищ по училищу, ученик 6-го класса Владимир Зубцов, которому, совместно с мещанином Николаем Федоровым, удалось установить, на реальных началах, «Сызранскую организацию Росс[ийской] Социал-Демокр[атической] Раб[очей] Пар[тии]», ликвидированную в декабре 1914 года.

В организации этой Зубцов играл несомненно руководящую роль <…>».

Из-за оплошности М. К. Муранова, объезжавшего социал-демократические кружки Поволжья в июле 1914 года и записавшего все явки открытым текстом, в руки жандармерии попала его записная книжка, в результате прошли массовые аресты не только в Поволжье. В этой записной книжке был адрес и реалиста Зубцова, проходившего у жандармов при наружном наблюдении как «Ученик». 20 декабря 1914 года в квартире Зубцовых был произведен обыск, установлено наблюдение за ней и за квартирами его друзей. 6 апреля 1915 года жандармерия арестовала Зубцова, а также членов кружка Воздвиженского, Коротяева, Федорова и Красильникова. Было принято решение выслать «руководителя социал-демократического кружка в Сызрани В. Зубцова за антиправительственную деятельность в одну из северных губерний под гласный надзор полиции сроком на три года». Получив уведомление об этом, реалист В. Зубцов решается на роковой шаг. Посоветовавшись с друзьями по кружку и получив от них согласие, он предлагает свои услуги жандармерии в качестве тайного агента в среде социал-демократов. Он пишет 15 мая 1915 года в департамент полиции прошение: «В настоящее время, в годину тяжких испытаний родина наша крепка единением царя с народом и больше чем когда-либо нуждается в хороших и честных работниках, поэтому прошу освободить меня из-под стражи и дать возможность доказать своим поведением всю свою благожелательность, благонадежность и уважение к существующему строю в России и желание послужить на благо родины <…>». В качестве платы за свою работу новоявленный агент запросил такую сумму, что даже пришлось о ней докладывать в департамент полиции, – 150 рублей в месяц. Получив 130 рублей из жандармской кассы, Зубцов внес их в кассу социал-демократического кружка в Сызрани.

1. В. Ф. Наседкин (1895 – 1938) – поэт из окружения С. Есенина. Арестован и обвинен в подготовке террористического акта и в антисоветской деятельности. Осужден к расстрелу Военной коллегией Верховного Суда СССР 15 марта 1938 года, приговор приведен в исполнение в тот же день. Реабилитирован 11 августа 1956 года за отсутствием состава преступления. И. Приблудный (Я. Овчаренко; 1905 – 1937) – поэт. Репрессирован и расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР в 1937 году. Реабилитирован в 1956-м. В. Т. Кириллов (1890 – 1937) – поэт. Активно участвовал в революционном движении с 1905 года. Осужден Военной коллегией Верховного Суда СССР к смертной казни как «террорист» 16 июля 1937 года, в тот же день расстрелян. Реабилитирован в 1956 году за отсутствием состава преступления. П. В. Орешин (1887 – 1937) – поэт. Репрессирован и расстрелян в 1937 году за «антисоветскую деятельность». Реабилитирован в 1956-м. Н. А. Клюев (1887 – 1937) – поэт. Особым совещанием НКВД в 1934 году осужден к пяти годам лагерей. По ходатайству С. Клычкова, М. Горького направлен в ссылку в Томск. В октябре 1937 года повторно осужден «тройкой» к расстрелу. Реабилитирован в 1988 году. П. Н. Васильев (1910 – 1937) – поэт. Осужден к смертной казни в 1937 году Военной коллегией Верховного Суда СССР. Реабилитирован в 1956 году.[↩]
2. А. С. Журбенко (1890 – 1940) – работник Главного управления государственной безопасности НКВД, перед арестом – начальник УГБ по Москве и Московской области. Осужден к расстрелу за фальсификацию следственных дел на невиновных людей.[↩]
3. Н. Н. Зарудин (1899 – 1937) – писатель. В 1927 году обвинен в троцкизме, в 1937-м – арестован и 11 августа этого же года на основании приговора Военной коллегии Верховного Суда СССР расстрелян. Реабилитирован в 1956 году.[↩]
4. Н. Н. Суханов (Гиммер; 1882 – 1940) – участник революционного движения, экономист, публицист. 10 марта 1931 года осужден Верховным Судом СССР за «троцкистскую» деятельность к десяти годам лагерей и пяти годам поражения в правах, расстрелян в 1940 году. Реабилитирован посмертно. Е. Г. Шаблиев (1895 – 1938) – в то время директор «Детфильма». За «контрреволюционную» деятельность расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР. Реабилитирован в 1956 году.[↩]
5. Указанный в заявлении В. Зазубрина эпизод описан Г. Гейне в его «Путевых картинах».[↩]
6. Имеется в виду первая часть романа «Горы», которая была издана в 1933 году.[↩]