«Держать зеркало перед природой». Шекспировский образ зеркала в поэтическом комментарии У. Х. Одена «Море и зеркало»

Поэма У. Х. Одена «Море и зеркало»¹, опубликованная в сборнике «В настоящий момент» («For the Time Being», 1944), служит комментарием к финальной пьесе У. Шекспира «Буря». В письме Т. Спенсеру поэт, сравнивая «Море и зеркало» с «Бурей», называет собственную поэму ars poetica, где он попытался сделать то, «что в некотором смысле абсурдно: показать в произведении искусства его ограничения»² [Kirsch 2005: 58]. Неоднозначность «Бури», ее семантическая открытость породили разнообразные толкования³. «Комментарий» Одена сложно отнести к интерпретации или поэтической рефлексии о пьесе как о факте культуры, эпохи.

Заглавие, предваряющее текст, занимает сильную позицию; это отправной пункт, который направляет восприятие читателя [Фатеева 2010: 26]. В названии поэмы Одена «Море и зеркало» обозначена диалектика между жизнью (морем) и искусством (зеркалом). Центральная тема поэтического комментария строится вокруг вопросов о назначении поэзии, роли художника в современном мире. Оден в «Море и зеркале» исследует взаимоотношения между формой (эстетикой) и содержанием (этикой) стихотворения: под эстетикой подразумевается красота стихотворения, его «устройство»; под этикой — опыт, который оно сообщает читателю [Mendelson 1999: 336].

Образ искусства как зеркала, отражающего и преображающего реальность, не так явно присутствует в пьесе Шекспира. В «Буре» понятия «искусство», «наука» соотносятся с главным персонажем — Просперо⁴. Э. Смит, подробно разбирая монологи персонажа, подчеркнула сложность образа. Прежде всего Просперо — белый маг, чья сила сосредоточена в волшебных книгах: «Но помни — книги! / Их захвати! Без книг он глуп, как я, / И духи слушаться его не будут…» (III, 2). С помощью магии он контролирует события на острове, испытывает других персонажей иллюзиями и миражами. Образ ученого мага⁵, способного управлять силами природы, восходит, как утверждает исследовательница, к «Доктору Фаусту» К. Марло. Менее очевидная связь наблюдается между магией Просперо и театральным зрелищем: буря в первом акте — всего лишь театральная иллюзия, трюк⁶, «который создал Просперо, чтобы подчинить себе врагов» [Smith 2016]. Думается, что больше соответствует характеру пьесы точка зрения Н. Фрая, отказавшегося ставить знак равенства между искусством (магией) Просперо и ремеслом драматурга: «Просперо, поднявший бурю, подобен ведьмам в «Макбете», хоть и находится на противоположном полюсе; он — «белый» маг» [Shakespeare 1970: 18].

Образ зеркала в названии поэмы Одена подразумевает существование призмы, сквозь которую поэт смотрит на «Бурю». Для Одена Просперо воплощает художника, поэта, разочарованного в силе своего искусства. Связующим звеном между «Бурей» Шекспира и «Морем и зеркалом» Одена стала традиция аллегорического прочтения пьесы как ars poetica драматурга.

Эта традиция берет начало в критической мысли эпохи романтизма. Ф. В. Браунлоу отмечает, что романтики, усматривая в «Буре» прощальное слово Шекспира, итог его творческого пути, прочитывали пьесу как символическую автобиографию, где непременным условием является знак равенства между Просперо и Шекспиром [Brownlow 1977: 171]. Под началом романтизма появилась расхожая интерпретация: «Буря» — это притча (fable) о «художнике (Просперо), одиноко живущем в мире (остров), где он правит силой воображения (Ариэль и низшие духи), держа в подчинении грубую (lower) природу, Калибана» [Brownlow 1977: 170].

Оден обращается к романтикам не напрямую. Посредником в напряженном диалоге выступает У. Найт, чьи работы возрождают аллегорический метод прочтения «Бури» [Grady 1994: 87]. Найт в «Мифе и чуде» (1929) ставит Просперо в центр шекспировской вселенной, усматривая в нем отражение самого Шекспира [Knight 1964: 26]. Критик выстраивает триаду: Шекспир — Просперо — поэт. Позднее в эссе «Шекспировский супергерой» («The Shakespearian Superman»), включенном в сборник «Венец жизни» (1947), Найт обнажает связь между Просперо и поэтом, устанавливающим порядок силой своего воображения, то есть Ариэля. Просперо, подобно режиссеру-постановщику, контролирует развитие событий на острове [Knight 1964: 210].

В «Море и зеркале» Оден деконструирует миф о могущественном художнике. Поэт фокусируется не на «Буре», а на романтической интерпретации пьесы. Существуют разные, и зачастую полярные, предположения об отношении Одена к романтизму.

1. Полное название — «The Sea and the Mirror: A Commentary on Shakespeare’s The Tempest«.[↩]
2. Здесь и далее перевод с английского мой, если не указано иное. — Е. Б.[↩]
3. В книге под редакцией Г. Блума «Шекспир сквозь века: «Буря»» (2008) собрана лучшая, по версии редактора, шекспироведческая критика (с XVII по XXI век).[↩]
4. »Но я, прибыв сюда, своим искусством / Сосну разверз и выпустил тебя» (I, 2); «Все это я свершил своим искусством. / Но ныне собираюсь я отречься / От этой разрушительной науки» (V, 2); «О, если это вы, отец мой милый, / Своею властью (в оригинале — art. — Е. Б.) взбунтовали море, / То я молю вас усмирить его» (I, 2); здесь и далее «Буря» цитируется в переводе М. Донского.[↩]
5. Противоположная точка зрения принадлежит Блуму, предложившему рассматривать Просперо, скорее, как анти-Фауста, прощание Шекспира с образом чернокнижника.[↩]
6. Смит проводит аналогию между волшебством и театром, обращаясь не только к маске, разыгранной духами, но и к монологу Просперо: «…Окончен праздник. В этом представленье / Актерами, сказал я, были духи. / И в воздухе, и в воздухе прозрачном, / Свершив свой труд, растаяли они» (IV, 1).[↩]