Дело о «новом реализме»

Дискуссии о «новом реализме» были в числе самых острых литературных полемик начала 2000-х. Со временем споры угасли, писатели, отнесенные критиками к представителям «нового реализма», либо резко изменили манеру (так, ярый бунтарь З. Прилепин оказался одним из сторонников традиционной словесности и государственности), либо и вовсе ушли из «активной» литературы. Возможно, сегодня, в преддверии новой литературной эпохи, настал наилучший момент оценить это явление и его значимость: каких смыслов добивались от литературы критики, заговорившие о «новом реализме», удалось ли эти смыслы обрести — или литература (в который раз!) ускользнула от исполнения критического задания и занялась открытием каких-то иных америк? Об этом и об особенностях русской «новореалистической» прозы 2000-х размышляет чешский ученый, литературовед Инна Калита.

Инна КАЛИТА

ДЕЛО О «НОВОМ РЕАЛИЗМЕ»

Поиски себя и потерянных ориентиров в «послераспадовые» годы привели отдельных русских писателей к постмодернизму. Однако два десятилетия, прошедшие после распада СССР, показали, что вслед за естественным в определенные периоды уходом от реальности в русской литературе нового века вновь становится востребованным реализм отображения бытия. Впрочем, реализм новой эпохи закономерно отличается от социалистического реализма и реализма предыдущих веков, и этот факт отличия приводит к тому, что литературная критика нулевых начинает осмысливать новую литературу и искать термин, под которым можно было бы объединить авторов новой волны. Предлагается термин новый реализм, или неореализм…

Новое направление или очередная реинкарнация реализма?

В самом начале XXI века «новый реализм» был преподнесен молодыми критиками как данность нового времени. Споры о нем вылились в широкоформатную дискуссию, но, несмотря на это, на протяжении десятилетия никто из поборников термина не занялся его скрупулезным обоснованием либо структурированием его слагаемых. Структура не в моде — или молодая критика еще не доросла до структуры? Так или иначе, дискуссия о термине, развернувшаяся на страницах литературных журналов, отразила общую растерянность нации в мире, внешне кажущемся очищенным от коммунистической идеологии. Место старой навязчивой идеи в нем постепенно заменили очертания формирующейся национальной идеологии.

Сегодня критик и публицист А. Рудалев считает, что для «нового реализма» крайне важно понятие «русскость», возникновение «нового реализма» — одна из защитных реакций нации перед реальной опасностью потери своей идентичности: «Это глубокий рубец на сердце после разлома великой страны, с растоптанной историей и оскверненными душами людей. И рубец этот кровоточит в предчувствии новых потрясений, он видит разъезжающуюся по швам державу, где затирается цементирующее начало, а именно титульная нация, которая все более превращается в бессмысленную метафору»¹.

Творчество двух наиболее ярких звезд новореалистического небосклона — Д. Быкова и З. Прилепина — свидетельствует о крайней разнородности эфемерного направления. В разное время к «новым реалистам» относили совершенно разных писателей: А. Бабченко, Р. Сенчина, С. Шаргунова, В. Айрапетяна, Д. Гуцко, Г. Садулаева, И. Кочергина, А. Карасева, Д. Новикова, И. Мамаеву, Н. Ключареву и др.

По словам А. Рудалева, обозначить четкие рамки «нового реализма» и однозначно вписать в него конкретных авторов вряд ли возможно. Для большинства «новых реалистов» характерна левизна взглядов. «Но левизна — это, во-первых, молодость, а во-вторых, — Эдуард Лимонов»². «Новый реализм», по Рудалеву, — общественная тенденция, ставшая частью писательского сознания, «ей заряжен воздух», это процесс в развитии, а не оформившееся явление с четкими гранями.

С. Чупринин учитывает разнородность авторов, причисляемых к «новому реализму», и разделяет их на три группы. Объединяющими элементами он называет острую неприязнь к поколению шестидесятников, «до сих пор, по мнению неореалистов, держащему власть в современной литературе», и к постмодернистам, «на неореалистический опять же взгляд, — себя окончательно скомпрометировавшим». Он подчеркивает, что «в высказываниях новых реалистов всех трех разливов нетрудно различить следы поколенческого шовинизма — как в цивилизованном, так и в самом что ни на есть варварском вариантах»³.

Саркастически выражается о «новых реалистах» И. Фролов: «Молписы, назвавшиеся «новыми реалистами», — это представители поколения, вошедшего в большую жизнь в постперестроечный период. Они дети развала страны, распада прежних культурных ценностей. Это дети, потерявшие отцов, — в смысле литературной преемственности»⁴. Данная формулировка применима не ко всем современным реалистам. Но диагноз И. Фролова отражает суть и младших «новых реалистов», и их критиков-ровесников — детей распада прежних культурных ценностей, беспризорников — со всеми присущими беспризорникам комплексами. Конфликт отцов и детей, высветляющий в русской литературе рубежа веков разные лики, — результат и следствие распада СССР:

Действительно, с приходом «нового реализма» наступил конец эпохи русского постмодерна, творцом которого было поколение нынешних 50-летних, переварившее вал «возвращенной литературы» и оттолкнувшее реализм, чтобы уйти в постмодерн как в разгул языка. Сегодня «новым реалистам» и их сверстникам уже наступают на пятки 20-летние — второй призыв «Дебюта» и «Липок» все с тем же никаким языком, но уже с описанием своих и чужих прыщей вместо общественно значимого пафоса. Я бы назвал этого грядущего юнписа «новым примитивистом»⁵.

Переходные периоды вызывают тенденции брожения. В такое время термины растут как на дрожжах: терминологическая инновация постреализм принадлежит Н. Лейдерману и М. Липовецкому, трансметареализм — Н. Ивановой, радикальный реализм — С. Белякову; вспомним также предложенный в разных источниках ряд полутерминологических метафор: клинический реализм, гиперреализм, трансавангард и др.

Скользкий лед «новой» литературной арены — для всех или для избранных?

Молодая критика делает рекламу новому направлению (С. Шаргунов, В. Пустовая, А. Рудалев), однако в поле ее зрения оказываются только авторы младшего поколения. «»Новый реализм» — литература молодого поколения, способ самоидентификации авторов, только вошедших в литературу»⁶.

Возникает вопрос — как быть с активными «старшими» авторами? Разве они остались тематически законсервированными и по-прежнему варятся в соку соцреалистической традиции? Они не вписываются в канон молодой критики о «новом реализме» по главному показателю — возрастному.

Поколению шестидесятников молодые критики быстро вынесли приговор: несмотря на то, что физически некоторые из шестидесятников еще живы, как творческие личности они уже не берутся в расчет. Отношение к шестидесятникам в целом — яркий показатель разрыва поколенческой связи, а в психологическом плане — индикатор ментальных изменений русского характера и распада системы ценностей. Русская культура базировалась на уважении к старшему, распад СССР крошит эту национальную доминанту. В литературе этот разлом можно датировать 1991 годом, когда на митинге сторонников Союза писателей России было сожжено чучело Е. Евтушенко:

В особняке возбужденные художники слова в тулупах, шапках и с Юрием Бондаревым во главе бродили по коридорам, заходили в кабинеты и, как сказал поэт Андрей Дементьев, «оскорбляли присутствующих хуже мата, по национально-этническому признаку — даже Бондарев был обескуражен» <…> Напоследок почвенники пригрозили: «В следующий раз прийти с автоматами…»⁷

Это и есть «переселение» поколения «новых русских» в литературу и начало новых отношений на литературной сцене. Шестидесятников настоятельно «уходят», потому что наступило новое время, а еще потому, что «настоящие поэты так долго не живут». В целом «опасное время, опять звучат фашистские лозунги»⁸, — констатирует в одном из интервью последний из активных шестидесятников Е. Евтушенко.

В работе над созданием имагинативного направления «новые реалисты» и их молодые критики открещивались от постмодернизма, но их стремление осесть на реалистическое дно не обошлось без элементов постмодернистской поэтики. Поэтому конец ХХ века, с одной стороны, ассоциируется с литературной ситуацией 1920-х годов, которую Ю. Тынянов охарактеризовал как бунт против «отцов» (символизма и романтической традиции) и возвращение к «дедам» (заново открытой до-пушкинской литературе): «неореалисты» нулевых — тоже своеобразные бунтари, но их бунт походит больше на сражение с ветряными мельницами, осложняемое «пустотой» как концептом, и двигаются они не по земле — ее заменяет «территория», приводящая к смещению плоскостей «свое» — «чужое», «права» — «обязанности». С другой стороны, разрыв межпоколенческой связи отражает особенности периода «пустоты», наступившей в 1990-е годы. Новые авторы не только бунтуют против отцов, но и в какой-то мере опровергают теорию Шкловского или, точнее говоря, — свидетельствуют о слишком сильном разломе в преемственности поколений.

В. Шкловский считал, что история литературы двигается вперед «по прерывистой, переломистой линии».

1. Рудалев А. Катехизис «нового реализма». Вторая волна // ХХI ВЕК. Итоги литературного десятилетия: язык — культура — общество. Самара: УлГТУ, 2011.[↩]
2. Рудалев А. Второе дыхание «нового реализма» // http://glfr. ru/svobodnaja-kafedra/vtoroe-dihanie-novogo-realizma-andrej-rudaljov.html. [↩]
3. Чупринин С. Русская литература сегодня. Жизнь по понятиям. 2007 // http://www.e-reading. link/cha pter.php/101082/246/ Chuprinin_-_Russkaya_literatura_segodnya._Zhizn’_po_ ponyatiyam.html.[↩]
4. Фролов И. Чудище стозевно и безъязыко. «Новый реализм» как диктатура хамства // Литературная газета. 2010. 24 марта.[↩]
5. Фролов И. Указ. соч. [↩]
6. Рудалев А. Катехизис «нового реализма». [↩]
7. Давыдов П. Прогрессивные писатели снова переформировались // Коммерсантъ-Власть. 1992. 20 января.[↩]
8. Рогова А. Счастье Аленушки // Российская газета. 2014. 27 мая.[↩]