«Декоратор» Акунина, или Феномен коллекционирования в прозе постмодерна

Борис Акунин принадлежит к числу тех немногих русских писателей, которым удается сочетать в своем творчестве две противоположные стратегии письма, предполагающие одновременно установку на массового и элитарного читателя. Первая направлена на достижение популярности, а вторая – на интеллектуальную игру со знатоками.

Детективный жанр с его динамичным сюжетом, запутанной интригой обеспечивает Б. Акунину успех у массового читателя¹,. Сегодня детектив получил необычайное распространение в отечественной литературе. Он существует во множестве разновидностей: от крутого боевика до милицейского, политического, исторического детектива. Акунин успешно пополнил их число «великосветским», «декадентским», «диккенсовским» и некоторыми другими видами. И все же среди таких авторов детективов, как Ч. Абдуллаев, А. Маринина, Т. Устинова, П. Дашкова, М. Юденич и т.п., представляющих массовую литературу, Б. Акунин резко выделяется. Дело не только в писательском мастерстве, в умении найти своего героя, но и в том, что за детективной интригой в его прозе скрывается другой, не менее увлекательный сюжет – сугубо литературный. Он позволяет читателю выступить не только в роли сыщика или следователя, который вместе с героем раскручивает запутанное дело, но и в роли искателя кладов, распутывающего хитросплетения интертекста. Б. Акунин вступает в диалог со множеством своих предшественников. В одном из интервью писатель заявил: «Я беру классику, вбрасываю туда труп и делаю из этого детектив»².

Об интертекстуальности романов Б. Акунина, о специфике их диалогичности писали неоднократно³,.. В обстоятельной статье «Романы Б. Акунина и классическая традиция» А. Ран-чин детально исследует поэтику «фандоринского» цикла, выявляет как их соотнесенность с «высокой» литературой, так и их место в детективно-авантюрной традиции». В акунинских романах критик обнаруживает «отпечатки» едва ли не всех русских писателей XIX и начала XX века: от Карамзина с его «Бедной Лизой» до Бунина с «Господином из Сан-Франциско». ⁴,. Читателю приходится пройти проверку на эрудицию отнюдь не только в рамках школьной программы. Предполагается, что он и с восточной литературой должен быть знаком не понаслышке. Так, упоминание принца Гэндзи в «Любовнице смерти» заставляет вспомнить о герое японского романа «Гэндзи Моногари», созданного в начале XI века писательницей Мурасаки Сикибу. Кроме того, в романах Б. Акунина исследователи обнаруживают следы древнекитайской философии⁵,..

Западная традиция тоже не оставлена без внимания. Н. Потанина в своей статье «Диккенсовский код «фандоринского проекта»» выявляет английские литературные источники в произведениях писателя⁶,.. При этом она отталкивается от признания самого Г. Чхартишвили, который в одном из интервью сказал: «Я знаю, кого бы я хотел считать своими предшественниками, но не уверен, что они согласились бы признать меня своим последователем. В детективной литературе – это Конан-Дойль и Стивенсон…»⁷,.

В исследованиях, посвященных проблеме интертекстуальности акунинского творчества, в основном рассматривается диалог писателя с классикой. Но его произведения в не меньшей степени диалогичны и по отношению к западной литературе последних десятилетий XX века. Попытаемся продемонстрировать это на примере анализа шестого его романа – «Декоратор» (1999), включенного в дилогию «Последние поручения».

В его сюжете воплощен феномен коллекционирования, который представляется возможным интерпретировать как своеобразную метафору постмодернизма. Это становится ясно после прочтения нескольких современных произведений, структурообразующим стержнем которых является коллекционирование в том или ином виде. Поставим текст Б. Акунина в ряд с такими известными западными романами, как «Коллекционер» (1963) Дж. Фаулза, «Парфюмер» (1985) П. Зюскинда, «Каталог Латура, или Лакей маркиза де Сада» (1996) Николая Фробениуса, «Процесс Элизабет Кри» (1997) Питера Акройда, в которых феномен коллекционирования проявляет себя на уровне темы, сюжетно-композиционной структуры и самой манеры письма, основанной на полицитатности.

Когда Дж. Фаулз написал свой роман «Коллекционер» – первый роман писателя, принесший ему мировую известность, – термин «постмодернизм» только начинал прокладывать себе дорогу в западном литературоведении, в то время как в России был и вовсе неизвестен. Советские критики определили роман как «модернистский» и, следовательно, слабый, а потому не уделили ему должного внимания. Сейчас уже не приходится доказывать обратное, роман «Коллекционер» с полным правом признан одним из лучших творений Фаулза. Но со временем становится очевидным и другое: гениальный художник, явно не ставя это своей целью, сумел предугадать и предвосхитить те явления в искусстве, которые в то время еще не были четко терминологически определены, а 20 лет спустя стали эмблематичными для эпохи постмодерна. Роман невероятно многослоен и может быть рассмотрен в различных ракурсах; не стремясь дать его всесторонний анализ, мы хотим обратить внимание на ряд образов и мотивов, которые получат свое развитие в дальнейшем и будут восприниматься как метафоры постмодернизма, в частности, на так называемый «феномен коллекционера».

Весь роман Фаулза представляет собой развернутую метафору этого явления. В основе его сюжета история молодого клерка,/Фредерика Клегга, единственная страсть которого – коллекционирование бабочек. Эта страсть постепенно овладевает им настолько, что подчиняет и определяет его отношение к миру, к другим людям, в особенности к женщинам, которых он делит на пригодных и непригодных для коллекции. Такая жизненная позиция закономерно приводит его к тому, что он решает похитить понравившуюся ему студентку-художницу Миранду Грей и делает это так же хладнокровно и расчетливо, как охотился на бабочек. Впоследствии, оказавшись в специально оборудованном для нее подвале, Миранда и сама начинает ощущать себя беспомощной бабочкой из коллекции. Интересно, что, хотя герой вроде бы влюблен в Миранду, в его действиях нет никакой спонтанности, страстности, напротив, – все четко продумано и в точном соответствии с планом.

С того дня, как Миранда попадает к Фреду, роман превращается в противостояние двух жизненных позиций, двух противоположных психологических типов и, что для нас в этом случае особенно важно, в полемику об искусстве. Миранда – истинный художник, она не приемлет ничего застывшего, безжизненного в искусстве: «Ненавижу тех, кто коллекционирует, классифицирует и дает название, а потом напрочь забывает о том, что собрал и чему дал имя. С искусством тоже так»; «Коллекционирование – это антижизнь, антиискусство, анти – все на свете». Многие строчки из дневника Миранды звучат как эстетические декларации самого автора:

1. Примечательно заглавие, которое дал С. Дубин своей рецензии на книгу Б. Акунина «Особые поручения»: «Детектив, который не боится быть чтивом» (Новое литературное обозрение. N 41. 2000. С. 413).[↩]
2. Мир новостей. 2003. 1 июля. См. также: Вербиева А. Так веселее мне и интереснее взыскательному читателю // Независимая газета. 1999. 23 декабря [↩]
3. См., например: Волкова Н. Постскриптум к постмодернизму: вариант Б. Акунина // Современная русская литература: проблемы изучения и преподавания. Пермь: Изд. Пермского гос. пед. ун-та, 2003; Де Лото Ч. Литературные игры, или Игра в литературу Б. Акунина // XX век и русская литература. М., 2002; Метелищенков А. А. Проза Б. Акунина как модель продуктивного литературоведения // Русская литература XX века: итоги и перспективы изучения. М., 2002; Шаманский Д. В. Plusquamperfect (О творчестве Б. Акунина) // Мир русского слова. 2002. N 1; Этов С. О романах Акунина // Сибирь. 2002. N 3, и др.[↩]
4. Ранчин А. Романы Б. Акунина и классическая традиция: повествование в четырех главах с предуведомлением, лирическим отступлением и эпилогом // Новое литературное обозрение. N 67. 2004.[↩]
5. См.: Циплаков Г. Зло, возникающее в дороге, или Дао Эраста // Новый мир: 2001. N 1. С. 159.[↩]
6. Вопросы литературы. 2004. N 1.[↩]
7. Цит. по: там же. С. 42.[↩]