Да не оскудеет…

Я не разделяю мрачных прогнозов – в частности, Андрея Битова – относительно судьбы рассказа как жанра. Полагаю, что рассказ не зашел в тупик.

А каковы, собственно, угрожающие симптомы? Здесь их называли: предпочтение, отдаваемое нынешним читателем документальному жанру; «исповедальность», якобы несовместимая с сюжетом; лавина посредственных и просто скверных рассказов…

Не очень-то хочется спорить с этими доводами. Особенно, если избрать такой способ контраргументации: мол, плохих стихов сейчас не меньше, чем рассказов, а жанр документального очерка, являющийся как бы параллелью рассказу, ныне тоже далек от процветания и т. п. Думаю, что тревоги Майи Ганиной, Андрея Битова и других участников дискуссии являются прежде всего свидетельством их преданности жанру рассказа, влюбленности в этот жанр.

Но порой услышишь мнение, что рассказа как формы вообще не существует, а есть «рассказ Чехова», «рассказ Бунина», «рассказ Платонова». Думаю, что это не так. «На круги» жанра приходят именно писатели. Чехов, Бунин, Платонов. Приходят – и, увы, уходят, оставляя свое неповторимое и драгоценное наследие.

Сам жанр вечен. Зарождаясь где-то в древности, неизменно бытуя в устном и письменном творчестве народов, он потом находит свою законченную форму в классической новеллистике Боккаччо и Маргариты Наваррской; затем как будто отступает на второй план, теснимый прозой «исповедальной» (Руссо), философской (Вольтер); но вдруг появляются Мериме, Клейст – снова бесспорная новеллистика; безраздельное господство романа; а вот и Мопассан… Разумеется, я не делаю ни малейшей попытки какой-либо серьезной исторической систематизации. Это просто мысленный взгляд на книжные полки, помогающий мне утвердиться в своем оптимизме, что круговорот литературных процессов – явление вполне закономерное и здоровое.

Есть, правда, неумолимость влияний. И если на того или иного сегодняшнего нашего рассказчика воздействовала стилистика Бунина, то на другого не менее сильно повлиял, допустим, Булгаков.