«Что за риск – письмо!» (Письма к Т. У. Хиггинсону).. Вступительная статья, составление и перевод А. Гаврилова

Известный советский литературовед и переводчик И. Кашкин писал о великой американской поэтессе Эмили Дикинсон (ЭД; 1830 – 1886): «Если душой самобытной американской поэзии считать Уитмена, то Дикинсон была ее второй душой… Оба они, Уитмен и Дикинсон, взаимно дополняя друг друга, определяют основной вклад Америки в мировую поэзию второй половины XIX века» ¹.. Это очень высокая оценка творчества Дикинсон. Но она не выше оценок, которые можно встретить у американских литературоведов. Литературный портрет Дикинсон, созданный И. Кашкиным в 1956 году и увидевший свет только в 1968, после смерти его автора, был первой ласточкой, первой статьей о поэтессе на русском языке.

Впервые стихи Дикинсон в переводе на русский язык появились в 1946 году – в книге переводов поэта М. Зенкевича «Из американских поэтов». В 1976 году было напечатано сразу около двухсот ее стихотворений в соответствующем томе «Библиотеки всемирной литературы». В 1981 в издательстве «Художественная литература»вышел томик избранных стихов Дикинсон в переводе В. Марковой. И тем не менее советские читатели недостаточно знакомы с творчеством американской поэтессы. И совсем незнакомы с се письмами, составляющими значительную часть ее творческого наследия, но никогда не переводившимися на русский язык.

Одно из самых известных стихотворений Дикинсон начинается так: «Я миру шлю свое письмо – Хоть он не шлет вестей…»Стало уже традицией называть все ее творчество «письмом миру». А. Зверев в своем эссе о творчестве Дикинсон писал: «Письмо миру, написанное в Амхерсте и оставшееся неотправленным, прочитано, его будут перечитывать, потому что содержащийся в нем смысл неисчерпаем и вечен, как бы он ни менялся для каждого нового поколения» ².. Да, письмо, адресованное миру, осталось неотправленным или – может быть, точнее – задержалось в пути. Впервые оно было частично прочитано адресатом только через четыре года после смерти его автора, когда в 1890 году в Бостоне вышла в свет первая тоненькая книжечка стихов Дикинсон. Но должно было пройти еще много десятилетий, прежде чем мир прочитал это письмо полностью. Только в 1955 году впервые были собраны и изданы все стихи Дикинсон с вариантами и комментариями. Три года спустя были изданы впервые собранные вместе ее письма. Без этих писем поэтессы нельзя считать ее письмо миру полным.

Дикинсон называли «отшельницей из Амхерста». Ну как же – более двадцати лет, чуть ли не всю вторую половину жизни, она не только не выезжала за пределы родины, Амхерста, городка в северо-западном углу штата Массачусетс, но и не выходила из дому и не принимала никого у себя, за исключением нескольких самых близких друзей. Но эта странная отшельница никогда не порывала связей с внешним миром, с миром людей. Свидетельством тому более тысячи сохранившихся ее писем к десяткам адресатов, которые она писала до последних дней жизни. Письма эти, как и ее стихи, открывают читателю напряженную – и даже бурную – духовную жизнь, никак не похожую на жизнь отшельника, удалившегося от скверны мира сего. Такая – почтовая – связь с миром больше устраивала поэтессу психологически, поскольку предохраняла се обостренно чувствующую натуру от возможных и небезопасных потрясений, которые поджидают нас за каждым углом. Выбор образа жизни был продиктован инстинктом самосохранения. Вот, по-моему, наиболее близкое к истине объяснение загадки ее отшельничества. Писание писем стало частью жизни Дикинсон, когда она еще была ребенком. Потребность в контактах с теми, кого она любила, заставляла ее запираться в своей комнате и подолгу просиживать с пером в руке над листом бумаги. Ей было всего одиннадцать лет, когда она написала самое раннее из дошедших до нас писем. И даже когда она начала писать стихи, письма не отошли на второй план – они стали продолжением стихов и их комментарием, частью ее большого письма миру.

Поэтессе совсем не безразлично было, прочитает мир ее письмо или нет. Ей очень хотелось, чтобы оно было прочитано. Но единственный эффективный способ быстро доставить это письмо но назначению – публикация – пугал и отталкивал Дикинсон. Печататься – значит подчиниться требованиям, которые предъявляются к стихам со стороны читающей публики, привыкшей к рифмованной гладкописи и благолепию, со стороны церкви, не терпящей свободомыслия в вопросах веры, со стороны издателей, совершенно точно знающих, что пойдет, а что не пойдет. Печататься – значит отказаться от чего-то такого в себе, без чего ты будешь неполной личностью. Поэтесса какое-то время колебалась, прежде чем пришла к окончательному решению на этот счет. Пробные публикации – всего семь стихотворений, да и те без подписи – не удовлетворили ее и не переубедили. В 1863 году она написала: «Публикация – продажа Сердца и Ума – Этакой торговли лучше Нищая сума». В этом и утвердилась.

Эмили Дикинсон рассылала свои стихи в письмах многочисленным корреспондентам – не лучший способ довести их до сведения мира, но единственный, из оставшихся у нее. И ждала отклика – вестей от мира, или, как мы говорим сейчас, обратной связи. Очень трудно оставаться поэтом, не имея читателя, ибо «поэт – читатель»– это единая саморегулирующаяся система с обратной связью. Именно жгучее, как голод или жажда, желание обратной связи заставило се перебороть природную застенчивость и написать в апреле 1862 года известному в Новой Англии литератору, постоянному автору влиятельного в интеллектуальных кругах журнала «Атлантик мансли»Томасу Уэнтворту Хиггинсону. Так завязалась ставшая знаменитой переписка, продолжавшаяся двадцать четыре года – до смерти поэтессы. Поводом к написанию письма послужила статья Хиггинсона в журнале, обращенная к молодым литераторам и содержащая ободряющий призыв присылать свои литературные опыты. Дикинсон к этому времени, вероятно, еще не окончательно решила, стоит ли ей публиковаться. Возможно, посылая Хиггинсону свои стихи с первым письмом, она рассчитывала на проверку себя печатанием. Но это не главный мотив, заставивший ее написать. Помимо собеседника, ей нужен был наставник. В семнадцатилетнем возрасте Дикинсон написала в письме к подруге: «Я всегда бываю влюблена в своих учителей». К этому времени она только что окончила Амхерстскую академию – среднее учебное заведение для девочек, и собиралась продолжить учение в женской семинарии в Маунт Холиоук. Всю жизнь она искала руководства со стороны учителя. После 1862 года таким учителем стал для нее Хиггинсон, что очевидно из всех писем поэтессы к маститому литератору. Необходимость в наставнике и проводнике, который мог бы вести по жизни, как Вергилий вел Данте по кругам ада, испытывают почти все слишком чувствительные и потому легко ранимые натуры, в особенности поэты. О том, что она нуждается в таком руководителе, Дикинсон с очаровательной прямотой написала Хиггинсону в августе 1862 года: «В моей жизни не было монарха, сама же я не могу управлять собой, и когда я пытаюсь организовать себя – мои ничтожные силы взрываются и оставляют меня голой и обугленной». Итак, она искала и, как ей показалось, нашла учителя. Хиггинсон, литератор старой школы, не вполне подходил для этой роли, но, искренне заинтересовавшись необычными, не укладывающимися в привычные рамки стихами своей корреспондентки и ею самой, постепенно к этой роли приспособился, во всяком случае, он прилагал усилия, чтобы ей соответствовать.

Хиггинсон был старше своей корреспондентки из Амхерста на семь лет – он родился в 1823 году- Окончив старейший в США Гарвардский колледж, получив докторскую степень в Гарвардской школе богословия и женившись на своей кузине Мэри Элизабет Чанвинг, он стал унитарианским пастором. Наставлять на путь божественной истины заблудшие души – самое почтенное занятие в глазах потомков пуритан, жителей Новой Англии. Сначала он служил в Ньюберипорте, затем в Ворчестере. Литературные занятия Хиггинсона вполне мирно уживались с пасторским служением, даже в чем-то дополняли с последним друг друга, ведь пастору необходим хороший слог, а литератору – твердая нравственная позиция. Но началась Гражданская война, и Хиггинсон без сожаления оставляет стезю священнослужителя, чтобы стать воином. Он вступает в армию северян и участвует в боевых действиях, командуя полком, сформированным из негров. Впоследствии он описал свой военный опыт в книге «Армейская жизнь в черном полку»(1870). После ранения в 1864 году полковник Хиггинсон оставляет армию и поселяется в Ньюпорте, штат Род-Айленд, целиком отдавшись литературе. В 1877 году умирает жена Хиггинсона. Через два года он женится вторично – на Мэри Поттер Тэчер, которая, будучи сама не чуждой писательству, помогала ему в литературных трудах до конца его жизни. Умер он в весьма преклонном возрасте в 1911 году.

Хиггинсон был ярым защитником прав негров и женщин и плодовитым литератором – автором романа «Мэлбон»и многих литературных биографий и портретов, очерков, статей, стихов. Он первым из профессиональных писателей поддержал Дикинсон, увидев за ее не всегда совершенными и всегда нетрадиционными стихами значительный и оригинальный талант. Пожалуй, это главная заслуга Хиггинсона перед американской литературой. Правда, он не мог даже приблизительно определить масштаб этого таланта, но здесь нет его вины: по-настоящему наследие Дикинсон было оценено только в нашем веке. Хиггинсон очень бы удивился, если бы смог узнать, что его переписка с никому не известной провинциальной поэтессой через сто с лишним лет не только читается его соотечественниками, но и переводится на иностранные языки.

В 1891 году, через год после выхода в свет первой книжки стихов Дикинсон, тепло встреченной читателями, Хиггинсон, принимавший участие в подготовке се к изданию и, вероятно, не ожидавший такого успеха, опубликовал в «Атлантик мансли»часть писем поэтессы к нему. Публикацию он сопроводил комментарисм мемуарного характера. «Я виделся с ней всего лишь дважды. – вспоминал Хиггинсон, – и она произвела на меня впечатление чего-то совершенно уникального и далекого, как Ундина…»Эта Ундина выбрала Хиггинсона своим Учителем и начиная с четвертого письма упорно подписывалась: «Ваша Ученица». Хиггинсон добросовестно отнесся к своей миссии и указывал в письмах на все промахи и несообразности в ее стихах, на несоблюдение размера, слабые рифмы, орфографические, синтаксические и стилистические ошибки, на совершенно дикую, в его представлении, пунктуацию и в письмах, и в стихах (ЭД всем знакам препинания предпочитала тире, ставя его даже в конце стихотворения – вместо точки). Но странная Ученица, постоянно и горячо благодаря Учителя за помощь, ни разу не воспользовалась его квалифицированными указаниями и советами. Похоже, что в самом главном деле ее жизни – сочинении стихов – ей не нужен был наставник, тут Дикинсон твердо стояла на своих ногах. Через пять лет после ее смерти Хиггинсон уже был снисходительнее к ней – возможно, что-то понял. «Когда от мысли захватывает дух, – писал он, – урок грамматики кажется неуместным». Если бы эти слова он сказал своей Ученице при ее жизни, как бы он ее окрылил!

И все же письма, которые поэтесса получала от Хиггинсона, значили для нее много. Ведь с ней переписывался, а следовательно, принимал всерьез ее самое и ее стихи уважаемый и умный писатель. Это вселяло уверенность, помогало удерживать перо в руке. А главное – она могла высказывать в письмах к Хиггинсону то, что в переписке с другими корреспондентами было бы, может быть, неуместно. Эта переписка была единственной живой связью Дикинсон с литературной жизнью Америки, а сами письма – таким же серьезным делом, как и стихи. 6 августа 1885 года она признавалась Хиггинсону: «Что за риск – письмо! Когда я подумаю о Сердцах, протараненных и потопленных письмами, я боюсь поднять руку, чтобы вывести первую строчку». И в то же время сравнивала письмо с бессмертием, поскольку в нем живет дух друга. И эта возможность прикоснуться к бессмертию очень ответственна. Такие признания автора писем заставляют и нас, читателей, более пристально вчитываться в них.

В письмах писателей читатель прежде всего ищет суждений их авторов о литературе. В письмах Дикинсон можно найти кое-какие ее высказывания о книгах и писателях или, скажем, о том, что такое поэзия, но в целом таких мест очень мало, обычно они отрывочны, часто загадочны или восторженны. Во втором своем письме к Хиггинсону она называет любимых поэтов – Китса и обоих Браунингов, прозаиков Рескина и Томаса Брауна, но не называет Шекспира, самого дорогого для нее поэта, равного Библии. Из Библии она выделила только Откровение Иоанна Богослова, хотя это всего лишь одна из многих книг этого великого собрания мудрости и поэзии, которое служило ей постоянным источником вдохновения, аллюзий и цитат. Об Уитмене, таком же новаторе поэзии, как и она сама, Дикинсон сообщает Хиггинсону, что не читала его. В юности ее любимцами были Эмерсон, сестры Бронте и Диккенс, позже она с нетерпением ждала каждого нового романа Джордж Элиот, но никогда не обнаруживала заметного интереса к своим современникам. Оригинальность и глубина се собственных стихов никак не проявились в ее критических оценках, разбросанных в письмах.

Совсем по другой причине письма поэтессы выдержали испытание временем и широко читаются нашими современниками. В них выразилась ее уникальная личность и своеобразный ум. Хотя она никогда уже не писала о себе так подробно, как в отрочестве в письмах к брату или подругам, ее взрослые письма тем не менее были автопортретом, написанным безжалостным художником, который рассматривает и изображает себя честно, без желания приукрасить. Таким безжалостным по отношению к себе художником она остается во всех своих письмах, независимо от того, кому они адресованы.

Письма Эмили Дикинсон могут напомнить читателю «Новую жизнь»Данте Алигьери – в них так же проза чередуется со стихами. Но это только внешнее сходство. В книге Данте все – и проза, и стихи – подчинено единому замыслу, ее текст организован и в то же время стихи и проза четко разграничены. У каждого же письма Дикинсон свой повод и своя тема, а об их организации можно говорить только в высшем смысле, не поддающемся рациональному объяснению. Достаточно сказать, что она даже абзацы расставляла наугад и невпопад. Проза ее писем мало отличается от ее стихов и несет те же фамильные признаки – предельную сжатость и порой загадочность фразы. Нередко стихи в ее письмах выступают в обличье прозы – выстроены в строку, как прозаическая фраза, а если и выделены, то всегда продолжают или дополняют только что высказанную прозой или даже только начатую мысль. Граница между прозой и стихами исчезает. Это лишний раз подтверждает, что ее поэзия и письма – одно послание миру. Понимать некоторые ее письма нелегко, потому что в них отбрасывалось все лишнее и оставлялся только пунктир мысли. А в лишнее зачастую попадали важные звенья логической цепи, в результате связь между мыслями обрывалась и письма превращались не то в телеграммы, не то в шифровки.

До нас дошли семьдесят два письма Дикинсон к Хиггинсону. На русский язык они, за очень небольшим исключением, не переводились. Несколько ранних писем напечатаны в сокращенном виде в альманахе «Поэзия»(1989, N 53), однако для полноты картины мы считаем необходимым привести их в данной публикации полностью. Настоящая подборка сделана по изданию: «The letters of Emily Dickinson». Ed. by Thomas H. Johnson, Cambridge, Massachusetts, 1958.

Письма печатаются с незначительными сокращениями.

15 апреля 1862 года

Г-н Хиггинсон³.,

Не очень ли Вы заняты, чтобы сказать мне, есть ли жизнь в моих стихах?

Разум так близок к самому себе – он не может достаточно ясно видеть, – а посоветоваться мне не с кем.

Если бы Вы сочли, что они дышат, и у Вас нашлось бы время, чтобы сказать мне об этом, моя признательность Вам была бы мгновенной.

Если же я ошибаюсь – и Вы отважитесь сказать мне об этом, – Вы окажете мне огромную честь.

Я вкладываю свое имя⁴. – и прошу Вас – если можно, сэр, – сказать мне, что истинно?

Нет нужды просить Вас не выдавать меня – Честь сама себе служит порукой.

25 апреля 1862 года

Г-н Хиггинсон,

Ваша доброта заслужила более своевременное выражение признательности, но я болела – и сейчас пишу в постели.

Спасибо за хирургическую операцию – она была не такой болезненной, как я думала. Посылаю Вам другие стихи – как Вы просили, – хотя они, возможно, и не отличаются от предыдущих.

Когда мои мысли не одеты⁵., я могу их различать, но когда я их наряжаю в платье – они все одинаковы и немы.

Вы спрашиваете, сколько мне лет? Я не писала стихов – разве что одно или два – до этой зимы, сэр⁶..

Я испытывала страх – начиная с сентября – и не могла никому рассказать об этом, – и я пою, как мальчишка поет на кладбище, – потому что боюсь. Вы спрашиваете о моих книгах. Из поэтов у меня есть Китс – г-н и г-жа Браунинг. Из прозы – Рескин, сэр Томас Браун и Откровение⁷.. Я ходила в школу, но образования – пользуясь Вашим выражением – не получила. Когда я была девочкой, у меня был друг, который учил меня Бессмертию⁸., но отважившись подойти слишком близко, он больше никогда не вернулся оттуда. Вскоре мой Учитель умер – и в течение нескольких лет мой Словарь был единственным моим собеседником. Затем я нашла еще одного учителя, но он не захотел, чтобы я была его ученицей, – поэтому он покинул землю.

Вы спрашиваете о моих товарищах. Холмы, сэр, и Закаты, и пес – с меня ростом, – которого купил мне отец. Они лучше, чем человеческие существа, – потому что все знают, но не говорят, – шум на пруду в полдень заглушает мой рояль. У меня есть брат и сестра. Моя мать не ценит мысль, а отец слишком занят своими бумагами, чтобы замечать, что мы делаем. Он покупает мне много книг, но просит меня не читать их – так как боится, что они потрясут мой разум. Все они религиозны – в отличие от меня – и каждое утро обращаются к Затмению, которое называют «Отче наш». Но боюсь, мой рассказ утомляет Вас. Я хотела бы учиться. Не могли бы Вы сказать мне, как вырасти? Или этому нельзя научить – как музыке или колдовству?

Вы пишете о г-не Уитмене – я не читала его книгу, но мне говорили, что он непристоен.

Я читала «Обстоятельства»мисс Прескотт⁹., но эта вещь преследовала меня в темноте – так что я бросила ее.

Двое редакторов журналов¹⁰.приезжали к отцу этой зимой и просили меня поделиться моим Разумом, и когда я спросила – «зачем?», они сказали, что я скупая и что они могли бы сделать так, чтобы он принес пользу миру.

Я не могу сама себя взвесить.

Я не вышла ростом – как мне кажется. Я читала Ваши главы в «Атлантик» ¹¹.и испытывала гордость за Вас. Я была уверена, что Вы не откажетесь ответить на доверительный вопрос.

Об этом, сэр, Вы просили меня рассказать Вам?

Ваш друг

Э. Дикинсон.

7 июня 1862 года

Дорогой друг,

Ваше письмо не опьянило меня – я как-то пробовала ром «Доминго»– только раз, – и все же я редко от чего испытывала такое глубокое удовольствие, как от того, что Вы написали, и если бы я попыталась поблагодарить Вас, слезы помешали бы моему языку.

Умирая, мой Учитель говорил, что он хотел бы дожить до того времени, когда я стану поэтом, но Смерть тогда была сильнее, я не смогла совладать с ней. И когда много позже неожиданное освещение в саду или новый звук в шуме ветра вдруг захватывали мое внимание, меня сковывал паралич – только стихи освобождали от него.

Ваше второе письмо удивило меня и на какой-то момент приподняло над землей – я не ожидала этого. Ваше первое – не оскорбило, потому что правды не стыдятся, – я была благодарна Вам за Ваш суд – но не могла выбросить колокольчики, чей звон успокаивает меня в пути. Вы же, вероятно, решили, что нужен бальзам на мою рану.

Я улыбнулась, когда Вы предложили мне повременить «публиковаться», – это так же чуждо моей мысли, как твердь плавнику.

Если слава принадлежит мне, я не смогу убежать от нее, если же нет – самый длинный день пронесется мимо, не заметив меня, и я тогда не получу признания даже у своей собаки. Лучше мне оставаться в моем низком положении.

Вы считаете, что у меня «судорожная»походка – что я в опасности.

Вы считаете, что я «неконтролируема»– что надо мной нет трибунала.

Нашлось бы у Вас время быть «другом», в котором я, по Вашему мнению, нуждаюсь? Я маленькая – я не заняла бы много места на Вашем столе и шумела бы не больше, чем мышь, которая скребется у Вас на галерее.

Если бы я могла показывать Вам то, что я делаю, – не так часто, чтобы беспокоить Вас, – и просила бы Вас сказать, ясно ли я выразилась, это и было быконтролем для меня.

Моряк не может видеть полюс, но знает – компас может.

«Во тьме Вы руку протянули»– я вкладываю в нее свою и отворачиваюсь, потому что язык мне не повинуется.

Как если бы просила грош –

И в чашу этих рук

прохожий бросил царство,

И замерла я вдруг –

Как если б у Востока

В ночи просила дня –

И он зарю бы мне исторг

И тем потряс меня!

Будете Вы моим Наставником, г-н Хиггинсон?

Ваш друг

Э. Дикинсон.

Июль 1862 года

Можете поверить мне – без?

1. Иван Кашкин, Для читателя-современника. Статьи и исследования, М., 1968, с. 177 – 178.[↩]
2. В кн.: «Романтические традиции американской литературы XIX века и современность», М., 1982, с. 309.[↩]
3. Это первое письмо ЭД к Хиггинсону, открывающее переписку, было написано сразу же после прочтения ею в журнале «Атлантик мансли»(апрель 1862 года) его «Письма молодому литератору», содержавшего призыв присылать свои литературные опыты в журнал. С письмом ЭД послала четыре стихотворения.[↩]
4. Вместо подписи ЭД вложила в письмо карточку (в отдельном конверте), на которой написала свое имя.[↩]
5. Эту фразу может объяснить то место в»Письме молодому литератору», где Хиггинсон говорит об «утонченном и длящемся смущении». вызванном необходимостью «придумывать и кроить приличные и удобные одежды для слов».[↩]
6. Это не так: «до этой зимы»ЭД написала более двухсот стихотворений.[↩]
7. В «Письме молодому литератору»Хиггинсон цитировал Джона Рескина и Томаса Брауна.

   Джон Китс (1795 – 1821) – английский поэт, чьи стихи считаются образцом музыкальности английской поэтической речи. Роберт Браунинг (1812 – 1889) – английский поэт, автор драматических поэм и драм в стихах. Элизабет Баррет Браунинг (1806 – 1861) – английская поэтесса, жена Р. Браунинга. Джон Рескин (1819 – 1900) – английский писатель и влиятельный критик искусства. Томас Браун (1605 – 1682) – английский писатель и врач, автор философских размышлений о смерти и бессмертии, высоко ценимый за стиль его прозы. Откровение – Откровение святого Иоанна Богослова (или Апокалипсис), последняя книга Нового завета.[↩]

8. Как принято считать, имеется в виду Бенджамин Франклин Ньютон (1821 – 1853), проходивший юридическую практику в адвокатской конторе отца ЭД и оказавший большое влияние на развитие ее литературного вкуса.[↩]
9. Харриет Прескотт Спофорд (1835 – 1921) – американская писательница, автор романов и многочисленных рассказов в романтической манере Э. По и готического романа. В письме, вероятно, идет речь об одном из ее рассказов, опубликованном в «Атлантик мансли».[↩]
10. Это могли быть Сэмюэл Боулз (1812 – 1878) и Джосия Джилберт Холланд (1819 – 1881), соредакторы газеты «Спрингфилд дейли рипабликен»и воскресного приложения к ней «Спрингфилд уикли рипабликен», друзья отца ЭД, ставшие ее друзьями.[↩]
11. Вероятно, имеются в виду очерки и эссе Хиггинсона, печатавшиеся в»Атлантик мансли».[↩]