Что пишут свежие газеты пушкинских времен (1799–1810). Публикация Е. Бабаевой

С чего начинается история литературы? По мнению Э. Бабаева (1927 – 1995), всякая история, в том числе и история литературы, начинается с имен и дат, то есть с восстановления летописи, хронологического ряда событий. «История литературы заглядывается на звезды, а хронология смотрит под ноги», – писал он. Однако «без этой простейшей основы нет и не может быть никакой истории. Все приходит потом, но сначала даты и имена в хронологическом порядке».

Э. Бабаев предполагал создать летопись пушкинской эпохи в том объеме, в каком хроника событий открывается при медленном чтении современных Пушкину газет. Что волновало русское общество в тот день, когда родился Пушкин? Как интерпретировались газетчиками события, впоследствии отразившиеся в автобиографических записках Пушкина? В статье, которая предлагается вниманию читателей, автор рассказывает о том, что писали газеты времен пушкинского детства (1799 – 1810), помещая это десятилетие в широкий контекст сенсаций и рутинных сообщений, слетавших с полос свежей прессы в эту эпоху.

 

1. 26 МАЯ 1799 ГОДА

Пушкин родился 26 мая (ст. ст.), в четверг, в день Вознесенья Господня.

 

Была весна.

В Санкт-Петербурге на рейде стояли корабли под шведскими, британскими, немецкими и американскими флагами.

И ни одного корабля из Франции.

Во Франции по новому, революционному календарю был Флореаль.

И шла война.

Театром военных действий оказалась Италия. Войска Бонапарта отступали. И фельдмаршал Суворов вел свои полки в Рим.

Парижские газеты сетовали на неудачи: «Армии наши разбиты и рассеяны…»

25 мая капитулировал Милан. Санкт-Петербургская газета сообщала: «Весь гарнизон выступает 25 майя поутру в 9 часов с музыкою и со всеми военными почестями: все, что сему гарнизону принадлежит, будет препровождено к французским форпостам и там вручено командующему в Италии французской армией генералу…»

26 мая австрийский генерал из резервного корпуса должен был уже разыскивать неприятеля: «Вчера ввечеру должен был выступить в поход весь резервный корпус, чтоб более приблизиться к Авангардам и дать неприятелю баталию на рассвете; но французы отступили ночью так далеко, что генерал Неуендорф приказал сегодня поутру донести его королевскому величеству, что должен искать отступающего неприятеля…»

Император Павел был доволен ходом военных действий. Революция разрушила трон Бурбонов в Париже. Теперь Наполеон Бонапарт угрожал царствующему дому Австрии…

Это была знаменитая короткая война – Итальянский поход Суворова – далекое предвестие грядущих и затяжных наполеоновских войн на полях России и Европы.

Петербург и Москва жили военными известиями.

Успех эскадры адмирала Ф. Ф. Ушакова в Средиземном море был отмечен изданием оды «На случай взятия Корфу».

Москва как всегда много читала. Книжные лавки были завалены новыми книгами.

Здесь были сочинения в старом вкусе, вроде «Вечерних бесед в хижине, сочинение автора Лолоты и Фанфана».

Но здесь были и новейшие сочинения, такие, как «Герман и Доротея» Гете, стихи Г. Р. Державина или альманах Н. М. Карамзина «Аглая».

Открывались новые книжные лавки в Петербурге. Газеты извещали читателей о книгах, только что вышедших из печати.

«На Невском проспекте подле католической церкви против Мамонтовых лавок в книжной лавке под N 3 у книгопродавца Федора Свешникова продаются вновь вышедшие книги: «Сочинения г. Державина, писанные им по разным случаям».

В позднейшей статье «О книжной торговле и любви к чтению в России» Карамзин говорил: «За 25 лет перед сим в Москве было две книжные лавки, которые не продавали в год на 10 тысяч рублей. Теперь их двадцать и все вместе выручают они ежегодно около 200 000 рублей».

«Сколько же в России прибавилось любителей чтения! – восклицает Карамзин. – Это приятно, кто желает успехов разуму и знает, что любовь ко чтению всего более им способствует».

Кажется, что статья Карамзина была началом разговора о Пушкине и его эпохе.

Для детей переиздавались «Путешествия Гулливера», «История разорения Трои», «Робинзон Крузо».

На театре в Москве шла опера Перголези «Служанка-госпожа» и комедия Шеридана «Школа злословия».

Был последний год XVIII века.

Взоры всех обращались в будущее.

В мае 1799 года газеты известили читателей о выходе в свет книги под названием: «Картины просвещения России перед началом девятого на десять века».

А весна была прохладная.

В Петербурге термометр показывал 12 – 15 градусов тепла по Реомюру.

Газета «Санкт-Петербургские ведомости» в номере от 25 мая сообщала: «Тихо, переменно ветрено, ясное небо…»

 

2. ВОЛЬНООТПУЩЕННИЦА

«Судьба Онегина хранила», – пишет Пушкин о детстве своего героя.

И в детстве Пушкина были некоторые события, в которых чувствуется «рука судьбы».

Еще при Екатерине село Кобрино из обширного имения Осипа Ганнибала было отдано его дочери Надежде «для воспитания».

А когда Надежда Осиповна Ганнибал в 1798 году вышла замуж за Сергея Львовича Пушкина, было решено имение Кобрино продать.

Сергей Львович Пушкин, офицер гвардии Измайловского полка, вышел в отставку и решил обосноваться своим домом в Москве.

Продажей имения занялась Мария Алексеевна Ганнибалова, бабушка Пушкина, мать Надежды Осиповны.

В стихотворении «Наперсница волшебной старины…» Пушкин называл ее «веселой старушкой»:

…в вечерней тишине

Являлась ты веселою старушкой

И надо мной сидела в шушуне,

В больших очках и с резвою гремушкой.

От нее Пушкин узнал множество семейных преданий и полюбил ее рассказы о старине.

В 1799 году, когда Сергей Львович с женой гостил в имении Осипа Абрамовича Ганнибала в Псковской губернии, Мария Алексеевна направилась в Петербург для продажи Кобрина.

Имения продавались обычно вместе с крепостными.

Газеты были наполнены объявлениями о продаже.

«Псковской губернии в Островском уезде и крекшинском погосте, – говорилось в одном из таких объявлений, – продается деревня Вишлево, в коей на лицо мужского полу 33 души. Желающим купить уведомиться в цене близ Пантелеймоновской церкви противу соляных магазейнов в доме капитана Сударушкина».

Капитан Сударушкин – лицо живое пушкинских времен, фамилия не выдуманная, а взошедшая на страницы газеты собственной волей.

«Сего майя 20 дня, – говорилось в другом объявлении, – от полковника и кавалера Бориса фон Ломана бежали крепостные люди его, Дмитрий Егоров 16 лет и мать его Степанида Прокофьевна 39 лет».

Какие «идиллии» и драмы крепостной поры таятся за этими двумя именами: капитан Сударушкин и полковник фон Ломан!

Но нигде не объявлялось о том, что некоторые владельцы «крещеной собственности» иных из своих крестьян отпускали на волю при продаже недвижимого.

В этом и состоит одно из семейных преданий Пушкиных.

Когда Мария Алексеевна Ганнибалова продавала Кобрино, она исключила из продажи Арину Родионовну Яковлеву.

Арина Родионовна получила вольную, но семьи Пушкиных не покинула.

Она вынянчила Ольгу, а потом стала няней младшего Александра…

В жизни великих людей есть события, которые кажутся «загаданными» самой судьбой.

Так произошла встреча Пушкина с его няней, которую тоже «судьба хранила» от превратностей ее времени.

Когда Пушкин обращался ко дням своего детства, он вспоминал двух старушек: «веселую старушку» Марию Алексеевну и «добрую старушку» Арину Родионовну, которые очень хорошо знали друг друга и нежно любили своего воспитанника Александра.

Иногда и сама Арина Родионовна, когда она брала в руки веретено, казалась воплощением судьбы, чуть ли не самой Паркой, прядущей «нить жизни» от кобринских дней до нынешних. В стихотворении «Зимний вечер» Пушкин пишет о ней:

Или бури завываньем

Ты, мой друг, утомлена,

Или дремлешь под жужжаньем

Своего веретена?

 

3. ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

Есть события, которые словно преображаются под взглядом поэта.

Становятся историческими.

Хотя до того никто не счел бы их за события, столь они были обыденны сами по себе.

Павел I часто вступал в пререкания со своими подданными, не только во дворце, но и на улице.

Такой у него был характер: вспыльчивый. Его могла воспламенить любая искра.

Газеты незамедлительно придавали тиснению слова государя, сказанные в порыве истинного благоволения или гнева.

«Его Императорское Величество, – сообщала газета, – объявил свое благоволение генерал-лейтенанту, графу Аракчееву за скорое выступление в поход»,

У Павла Петровича была большая опека.

Всюду он хотел поспеть сам.

И часто раздражался на то, что его отвлекают от дел, которые он считал важными, к делам, которые считали важнейшими другие.

А газеты ловили каждое слово, слетавшее с уст строптивого монарха.

«Шляхтенке Быковской, – сообщает другая газета, – утруждавшей Его Императорское Величество просьбой, в которой, жалуясь на Минского старосту Бреставского в неплатеже им занятых денег, просит о скорейшем решении дела сего в Сенате, по Высочайшему повелению объявляется, чтобы ожидала решения в очередь».

Павел любил порядок.

И не терпел нарушения оного со стороны кого бы то ни было, невзирая на лица.

В поле его зрения попадали и самые малые из его подданных, и те, что едва встали на ноги.

Так, однажды в Юсуповом саду он увидел малыша в картузе.

Малыш не знал, что стоит перед царем, и взирал на Павла Петровича без всякого трепета.

Чем-то этот малыш привлек внимание царя, который даже остановился перед ним, чтобы «поучить» если не его, то хотя бы его няньку.

Этот малыш был Пушкин.

Павел I приказал снять с его головы картуз.

Александр Пушкин стоял перед царем с непокрытой головой, еще не сознавая, какой урок был ему дан на всю его жизнь.

Урок, которым он так и не воспользовался.

Павел Петрович напрасно журил няньку за нерасторопность.

Это было, по-видимому, на исходе зимы 1800 – 1801 годов.

Место действия несколько неясно: было ли это в Петербурге или в Москве?

И когда именно: в 1800 или в 1801 году?

И кто была нянька, Арина Родионовна или Ульяна, которая, по словам сестры поэта Ольги Сергеевны, «ходила за Пушкиным» в первые пять лет его жизни?

Но когда бы это и где бы это ни было, встреча маленького Пушкина с царем вошла в семейные предания.

А в легендах и преданиях всегда есть некоторая неясность, которая не поддается «уточнению»…

«Видел я трех царей, – писал впоследствии Пушкин в письме к своей жене Наталье Николаевне: – первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку…»

Высочайшая гроза сверкнула, как зарница, над головой Пушкина, «отметила» его еще в младенческие годы.

Это была его первая встреча с царем.

Павла I сопровождала свита. И никто из них не обратил внимания на эту «мгновенную сцену» в Юсуповом саду.

Но когда Пушкин рассказал о ней, она стала ярким событием последних дней царствования Павла I, – он успел увидеть будущего первого поэта России и выразить ему свое неудовольствие.

 

4. МИХАЙЛОВСКИЙ ЗАМОК

Все было, как обычно.

Приборная канцелярия объявляла о своей готовности приобрести стреляную дичь: «тетерева полевые – с ноября по май – 75 копеек, с мая по ноябрь – 1 рубль 70 копеек за пару», а «глухие» шли с ноября по май в цене 1 рубль 3 копейки…

Государь в Михайловском дворце диктовал свои приказы, раздавал чины и назначал в должности.

«Его императорское величество в присутствии своем в Михайловском замке, – сообщалось в газете, – соизволил отдать следующие приказы: производятся из подполковников в полковники мушкетерского Хотунцева полку Жемчужников».

Далее следовало известие от статс-секретаря, исполняющего распоряжения императора.

«По высочайшему Его императорского величества повелению Действительный камергер статс-секретарь граф Кутайсов… объявляет, что просьба вдовы Томштица Бетины, «жаловавшейся, что умерший князь Потемкин Тавричесий завладел жалованным мужу ее крымским ханом Гиреем при местечке Судак: домом и садом», «не заслуживает никакого уважения».

Так как вдова Томштица Бетина никогда не жила в Крыму и никаким домом и садом вблизи Судака не владела…

Все это было совершенно в духе Павла Петровича, который входил во все мелочи и, выяснив вздорность некоторых жалоб и просьб, сообщал свое мнение об оных через газеты.

Но были тут дела и поважнее вздорных претензий Бетины.

В последние годы царствования Павел I склонялся к признанию Бонапарта, объявленного пожизненным консулом. Он уже видел в нем «законного монарха» и обдумывал возможность совместных деяний.

В газете «Санкт-Петербургские ведомости» публиковались телеграммы из европейской дипломатической почты.

24 февраля из Гааги было получено сообщение, что «французские соединенные флоты имеют намерение учинить высадку в Ирландии».

В телеграмме из Брюсселя сообщалось, что «производящиеся повсюду вооружения французского правительства устремлены противу Англии».

В телеграмме из Рима сообщалось: «Сего дня или завтра непременно прибудет сюда из Неаполя курьер с достоверным от Российского министра известием, что англичанам вход в тамошние гавани заперт».

Павел I не скрывал своего интереса к предприятиям и планам Наполеона Бонапарта, не угадывая опасности его движения на восток и слишком доверяя его уверениям в мирных намерениях.

«Во французской армии, – сообщалось в газете, – ходит по рукам небольшое печатное сочинение, в котором представляется ей пример Римских Легионов, кои, по одолении иностранных врагов, еще вяще прославили себя на веки исполнением общеполезных предприятий, как то: построением плотин, прокопанием водопроводов, каналов и проч. Думают, что намерение первого консула Бонапартия клонится к тому, чтобы нарочитое число возвращающихся войск употребить на копание каналов».

А впереди была война.

Великая война России с наполеоновской Францией, которой уже не суждено было увидеть Павлу I.

В ночь с 11 на 12 марта 1801 года он был убит в Михайловском замке.

В газете «Санкт-Петербургские ведомости» появился указ, подписанный рукой Александра Павловича, сына и наследника усопшего императора: «Божьей милостию мы Александр Первый, император и самодержец Всероссийский, и прочая, и прочая, и прочая. Объявляем всем верным подданным нашим. Судьбам Вышнего угодно было прекратить жизнь любезного Родителя нашего Государя Императора Павла Петровича, скончавшегося скоропостижно…»

В указе была названа причина смерти государя: «апоплексическим ударом». Но чувствовалось смятение наследника, который призывал своих подданных «запечатлеть верность их к нам присягою перед лицом всевидящего Бога, прося его, да подаст нам силы к снесению бремени ныне на нас лежащего».

«На подлинном подписано собственною Его императорского величества рукою тако: