«Черная курица, или Подземные жители» Антония Погорельского как повесть о масонской инициации

Кур видеть или же иметь — к благу.

Сонник Даниила¹

Не секрет, что именно произведения, адресованные детям и посвященные детству, зачастую являются наиболее эзотерическими. В них естественным образом сосуществуют и взаимодополняют друг друга реальность физическая (или по другой шкале оценок — позитивистская) и метафизическая (соответственно — фантастическая), причем не всегда ясно, которая из них более истинна и в каком месте осуществляется переход из одной реальности в другую — настолько сказочное и обыденное здесь бывает взаимопереплетено.

В числе произведений Погорельского, проникнутых глубоким мистицизмом и духом романтизма, особое место занимает повесть «Черная курица, или Подземные жители», которая является одним из первых (если вообще не первым) в истории русской литературы повествований о детстве, раскрывающих «внутренний мир ребенка, особенности его психологии, мышления, формирования характера»². Подобно другим шедеврам писателя, в ней заложено множество смыслов прочтения — от историко-топографического и морально-поучительного до фольклорно-мифологического и символико-аллегорического. Отдавая должное разносторонней историко-культурной ценности «Черной курицы», современные исследователи отмечают своеобразие мира детства, показанного в ней через грехопадение и уроки нравственного воспитания (А. Ефремов³). О. Тиманова обращает внимает также на то, что «повесть репрезентирует бытующие в дискурсивном пространстве эпохи традиции, из которых популярнейшая — традиция волшебно-рыцарского романа. Его сверхзадача — утверждение высокого как нормы жизни, что, по мысли Погорельского, органично для «дитятки»: в силу обостренной чуткости ребенка, непосредственности его реакций, особенной приверженности ребенка ко всему, из ряда вон выступающему»⁴.

Однако нам представляется, что «Черная курица» — это прежде всего повесть об инициации, то есть о прохождении ее героем определенных испытаний/странствий, в результате которых он получает новый духовный опыт. И эта инициация имеет ярко выраженный масонский характер. Как известно, Антоний Погорельский был внебрачным сыном влиятельного масона графа А. Разумовского, в разные годы состоявшего членом мастерских Петербурга (Ложа Муз, Ложа Совершенного союза, Капитул Феникса) и Москвы (Ложа К мертвой голове)⁵. Через отца, как полагает А. Кирпичников, Погорельский познакомился с крупными представителями масонства того времени⁶. В том числе он был знаком и с масоном П. Голенищевым-Кутузовым⁷, почетным членом Московского университета и сенатором. Исследовательница творчества Погорельского М. Турьян, опираясь на летопись А. Васильчикова⁸, напротив, пишет о том, что будущий писатель, пытаясь сблизиться с масонами, натолкнулся на неожиданное противодействие отца, «воспрепятствовавшего его вступлению в ложу»⁷. «Быть может, граф втайне страшился для Алексея повторения печальной участи законного своего сына Кирилла, помешавшегося за границей на иллюминатах? <…> Согласно другой версии, Разумовский, вероятно, стремился оградить сына от пагубного влияния разгульных нравов, царивших в некоторых московских ложах»⁹.

Как бы то ни было, Погорельский стал масоном нескольких лож, причем совсем не тех, в которых состоял его отец: современный историк российского масонства А. Серков отмечает его принадлежность к ложам Москвы (Ложа Благополучия), Петербурга (Ложа Елизаветы к добродетели) и Дрездена (Ложа трех мечей)¹⁰. Отличаясь прекрасным чувством юмора, Погорельский любил шутить над своим участием в тайном обществе, нарочито прикрывая экстравагантными признаниями свое подлинное отношение к масонству. Так, по воспоминаниям П. Вяземского, «он однажды уверил сослуживца своего (который после сделался известен несколькими историческими сочинениями), что он великий мастер какой-то масонской ложи и властью своей сопричисляет его к членам ее. Тут выдумывал он разные смешные испытания, через которые новообращенный покорно и охотно проходил. Наконец заставил он его расписаться в том, что бобра не убил»¹¹.

Эта склонность Погорельского к мистификациям в полной мере проявилась и в его шедеврах. Исследователями отмечалось, что «текст Погорельского интертекстуален и несет на себе все признаки эзотеризма»¹². Эзотерика «Посетителя магика» (1829) и «Вечера четвертого» в книге «Двойник, или Мои вечера в Малороссии» (1828) связана с масонством¹³. Более того, как полагает М. Турьян, «подтекст «Посетителя магика» явно таит в себе основные элементы масонского ритуала инициации»¹⁴. Таким образом, «Черная курица, или Подземные жители» с ее масонскими мотивами не стоит совсем уж особняком среди остальных сочинений Погорельского. Обозначив ее жанр как «волшебную повесть для детей», автор уже одним этим соткал надежную завесу, скрывающую тайны подлинного посвящения от поверхностного взгляда профанов. На первый взгляд, повесть адресована детям и в ней показан мир волшебства, где действуют свои законы, главный из которых заключается в следующем: вещи мира — не всегда то, чем они кажутся¹⁵.

Принято считать, что реальным прототипом героя повести является племянник писателя и сам впоследствии известный писатель А. К. Толстой. Однако нельзя не отметить и то, что повесть эта, несомненно, автобиографична, ведь настоящее имя Антония Погорельского тоже было Алексей.

1. Сонник Даниила. По Оксфордской рукописи XV-XVI веков // Кухня ведьм: Полезные тайны / Пер. с лат. Д. Захаровой и Е. Ванеевой. СПб.: Азбука-классика, 2009. С. 321.[↩]
2. Турьян М. Погорельский Антоний // Русские писатели 1800-1917. Биографический словарь. Т. 5. П-С. М.: Большая российская энциклопедия, 2007. С. 9. [↩]
3. Ефремов А. Эволюция представления о грехе в детской литературе // Москва. 2005. № 3.[↩]
4. Тиманова О. Мифопоэтические контексты «волшебной повести» Антония Погорельского «Черная курица, или Подземные жители» // Вестник Ленинградского государственного университета имени А. С. Пушкина, № 4 (16), серия Филология. СПб., 2008. С. 19. [↩]
5. Серков А. Русское масонство. 1731-2000 гг. Энциклопедический словарь. М.: РОССПЭН, 2001. С. 682. [↩]
6. Кирпичников А. Перовский, Алексей Алексеевич // Русский биографический словарь в 25 тт. Т. 13 / Изд. под наблюдением председателя Императорского Русского Исторического Общества А. Половцова. СПб.: Тип. И. Н. Скороходова, 1902. С. 526.[↩]
7. Турьян М. Погорельский Антоний. С. 7.[↩][↩]
8. Васильчиков А. Семейство Разумовских. Т. 2. СПб., 1880. С. 333, 382-383, 512.[↩]
9. Турьян М. Личность А. А. Перовского и литературное наследие Антония Погорельского // Погорельский Антоний. Сочинения. Письма / Издание подгот. М. Турьян. Отв. ред. Б. Егоров. СПб.: Наука, 2010. C. 579.[↩]
10. Серков А. И. Указ. соч. С. 635. [↩]
11. Вяземский П. А. Старая записная книжка. 1813-1877. М.: Захаров, 2003. С. 404.[↩]
12. Турьян М. Личность А. А. Перовского и литературное наследие Антония Погорельского. С. 632.[↩]
13. Там же. [↩]
14. Там же. С. 633. [↩]
15. Уже первые критики «Черной курицы» отмечали ее «недетскость». Так, Т. в рецензии на повесть писал следующее: «Замысловато изобретенная и хорошо рассказанная сказочка. Только не слишком ли она затейлива для детей? Не надобно ли для детей писать проще, чтобы юное воображение их не перемешало правды с неправдою? Первые впечатления детские сильны и весьма много значат в целой жизни. Потому нам кажется, что приключения Алеши и Чернухи его слишком правдоподобно запутаны и мало раскрыто невероятие их; для взрослых тем лучше, но дети совсем не то, что взрослые, и маленькие головки их легко могут окружить себя Чернухами, Голландками и свечками, прочитав сказочку о Черной курице» («Московский телеграф». 1829. № 1. С. 235).[↩]