Человек в мире и мир в человеке. Ответы С. Липкина на анкету Л. Любенова. Вступительная заметка, публикация и примечания Е. Макаровой

В июле 1982 года, когда после выхода из СП СССР книги Семена Липкина, даже переводческие, изымались из библиотек и — паче того — отдавались на переперевод, Любен Любенов, болгарский литератор, обратился к поэту с вопросами о переводческой деятельности:

Уважаемый товарищ Липкин,

прошу Вас не отказать в любезности члену Бюро Правления Союза переводчиков Болгарии и председателю секции теории, истории и критики перевода тов. Любену Любенову ответить на вопросы анкеты, которую он проводит среди самых выдающихся болгарских и советских переводчиков. Надеемся, что анкета будет содействовать лучше выявить важные стороны теории стихотворного перевода, и будем рады, если Вы откликнетесь на просьбу тов. Любена Любенова.

Видимо, до Болгарии еще не долетела весть о том, что Липкин стал неугоден советской литературе. Бригада угодных взялась за дело. Заново перевести «Манаса» — это ж сколько строк, сколько денег! И вот «Цыбин, начальник секции московских поэтов, много переводит заново то, что я переводил до моего выхода из Союза писателей. Способ он применяет не совсем обычный, довольно-таки интересный. Он оставляет мои ритмы (восточная версификация не похожа на русскую, вообще ни на одну европейскую, поэт-переводчик должен найти русский ритм, лишь напоминающий размер подлинника), оставляет мои метры, мои рифмы, чуточку переделывает левую половину строк, а правую, устремленную к рифме, оставляет мою вместе с рифмой. В переводе стихов современных поэтов он оставляет и мои отступления от подлинника, строки, принадлежащие мне, а не автору. До сих пор я мог быть спокоен, что хотя бы правая сторона его переводов не искажает подлинника. Но что будет с «Манасом», в котором помимо концевой рифмы есть рифма в начале строки, анафорическая? Неужели Цыбин и левую сторону моих переводов оставит без изменения? Хорошо бы. Он уже так поступил с моим юношеским переводом киргизского акына…»¹

Липкин ответил на вопросы болгарской анкеты, ни словом не упомянув ситуацию, в которой оказался. А вот успели ли Цыбин с бригадой переперевести «Манаса» до перестройки, не знаю. Не нашла ни одной строфы в их исполнении.

Елена МАКАРОВА

Ответы С. Липкина на анкету Л. Любенова

— Какие 3-4 из ваших опубликованных стихотворных переводов вы считаете главными?

— Важнейшими своими переводческими работами я считаю переложения произведений эпической поэзии: индийской «Махабхараты», калмыцкого эпоса «Джангар», киргизского — «Манас», «Шах-Намэ» Фирдоуси.

— Ваш первый стихотворный перевод? Какова его судьба? А ваша первая публикация стихотворного перевода и где? До нее писали ли вы стихи и публиковали ли их?

— Я начал как поэт. Одно мое стихотворение — «Леса», — опубликованное в «Комсомольской правде», обратило на себя внимание М. Горького. Его секретарь Ян Страуян² пригласил меня к нему в кабинет в редакции газеты «Известия». Среди стопочки моих оригинальных стихов был и перевод стихотворения Ленау «Три цыгана». Горькому понравился перевод (который никогда не был напечатан, я был недоволен этой вещью), и он предложил мне переводить стихотворения латышского поэта Райниса по подстрочнику Страуяна для издательства «Aсаdеmiа». Я был так наивен, что не знал, не слыхал (мне было девятнадцать лет) о возможности перевода с подстрочника. Это были мои первые опыты в неизвестном дотоле жанре.

— Что, по-вашему, отличает перевод поэзии от сочинения поэзии? Убеждены ли вы искренне, что перевод поэзии является искусством в такой же степени, как и сочинение поэзии? Что делает перевод поэзии искусством?

— Писатели, как и ученые, делятся на два рода: одни, превозмогая ошибки и неудачи, делают важные открытия, другие занимаются компиляцией и, порою превосходно, излагают чужие открытия. Разумеется, и последние бывают весьма полезны, так как они пробуждают мысль у юных неофитов, но в то же время ясно, что литературу, как и науку, двигают вперед прежде всего те, кто совершает открытия. Переводчик тот же писатель, и его работа лишь тогда становится произведением искусства, когда она есть открытие. Область же открытия человека в мире и мира в человеке — бесконечна.

— У кого вы учились мастерству перевода? Что предпочтительнее для вас: художественный и максимально верный или максимально верный и художественный стихотворный перевод?

— Я никогда не учился мастерству перевода. Я учился поэтическому мышлению, видению и музыке. Моими учителями были поэты, и не только великие. Образцами, пусть недостижимыми, но постоянно влекущими к себе, сверкали мне с ранних лет Библия, Гомер, Шекспир, Гёте, Пушкин, Тютчев. Читая, изучая великих поэтов, я постепенно стал постигать, что такое художественная правда. Так как стихотворный перевод существует лишь тогда, когда он — поэзия, то он не может жить без художественной правды.

— В какой степени вы владеете языками, с которых переводите на русский язык? Каково, по-вашему, значение хорошего знания иностранного языка? А знание возможностей русского? Допустим ли, по-вашему, перевод по подстрочнику, и в каких случаях? Назовите хотя бы один удачный напечатанный перевод, сделанный по подстрочнику.

— Я довольно прилично, хотя и пассивно, владею персидским и немецким. С немецкого, после юношеских попыток, я никогда не переводил, так как не ощущал в себе достаточно сил, чтобы после Жуковского, Лермонтова, Тютчева, А. К. Толстого, Ап. Григорьева, Пастернака сделать в этой области художественное открытие. С персидского (фарси) я переводил много — поэмы Фирдоуси, Гургани, Джами, лирику Рудаки, Хайяма, Джелаледдина Руми, Хафиза, современных таджикских поэтов, которые, как известно, пишут на языке фарси. Перевод непосредственно с подлинника не только прочная основа для возведения нового поэтического здания, но и источник радости погружения в иную языковую стихию, благодаря чему и родной язык освещается с новой стороны. Что касается перевода с подстрочника, то он порочен, когда ограничиваются только им. Если же подстрочный перевод является не единственным пособием для поэта, а одним из таковых, в ряду с хорошим знанием истории, быта, литературы того народа, с языка которого переводишь, с умением прочесть подлинник с помощью словаря и того же дословного изложения, то стихотворный перевод с подстрочника может дать хорошие, даже великолепные результаты. В русской поэзии живут бессмертные произведения, являющиеся переводами с помощью подстрочника. Таковы «Одиссея» и «Рустем и Зораб» Фирдоуси, воссозданные Жуковским без знания древнегреческого и персидского, с помощью немецкого подстрочника, а в наше время — переводы Заболоцким поэм Важа Пшавелы, Пастернаком — классиков Грузии и Петефи, Ахматовой — из древней египетской поэзии.

1. [Липкин]. Наброски хранятся в еще не описанном архиве С. Липкина в Отделе редких книг и рукописей библиотеки им. Хесбурга, Университет Нотр-Дам, США.[↩]
2. Ян Яковлевич Страуян (1884-1938), латыш; член ВКП(б); редактор издательства иностранных и национальных словарей. Арестован 15 декабря 1937 года. Приговорен Комиссией НКВД СССР и прокурора СССР 14 января 1938-го, обвинен в принадлежности к контрреволюционной националистической повстанческой организации латышей. Расстрелян 20 марта 1938 года. [↩]